К югу от мыса Ява

Генерал и лейтенант обсудили все возможные предположения, после чего Фарнхольм наконец сказал:

— Какой смысл гадать, Паркер. Давайте лучше про это забудем. Тем более, что нам повезло — мы отчалили без лишних проволочек. — Генерал сознательно перевел разговор на другую тему. — На борту все в порядке?

— Вроде да. Сайрэн будет делать все, что ему велят, — это точно. Ведь его жизнь тоже поставлена на карту. Я приставил к нему одного из моих людей. Другой не спускает глаз с рулевого, а третий — с вахтенного механика. Остальные спят на полубаке — видит Бог, сон им нужен сейчас как воздух. Четверо самых надежных улеглись в верхней надстройке.

— Прекрасно, — одобрительно кивнул Фарнхольм. — А где расположились медсестры?

— В соседней каюте, их там трое, они смертельно устали и все еще никак не придут в себя.

— А как с провизией?

— Еда дрянь, зато сколько угодно — дней на восемь, а то и все десять.

— Думаю, лишнего не останется, — мрачно проговорил Фарнхольм. — Да, вот еще что: не могли бы оказать мне одну услугу? Знаете, где находится радиорубка?

— Сразу же за рулевой, да?

— Радист спит там. Кажется, его зовут Уилли… Да, Уилли Лун. Он славный парень, но один Бог знает, каким ветром его занесло на эту старую калошу. Так вот, мне бы не хотелось обращаться к нему лично. Выясните у него, каков радиус действия корабельной рации и тут же скажите мне. Это нужно сделать до рассвета.

— Есть, сэр. — Паркер заколебался, желая, как видно, еще о чем-то спросить генерала, но передумал. — Не люблю откладывать — пойду узнаю прямо сейчас. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, лейтенант.

Фарнхольм еще какое-то время постоял на корме, потом, вздохнув, выпрямился и пошел вниз. В одном из вещмешков, что он оставил на юте, лежало несколько бутылок виски — с их помощью генерал надеялся утвердиться в новой роли.

Любому человеку вряд ли бы понравилось, если бы его разбудили в половине четвертого утра, да еще принялись совать нос в его дела, задавая кучу чисто профессиональных вопросов. Любому — только не Уилли Луну. Радист просто сел на койке, улыбнулся. Глядя на приветливое, круглое лицо радиста, лейтенант Паркер ни на секунду не усомнился в правоте Фарнхольма: Уилли Луну, действительно, было не место на этом корабле.

Поблагодарив, Паркер уже собрался уйти. Но вдруг заметил на столе радиста то, что никак нельзя было увидеть на судне, подобном «Кэрри Дэнсер»: круглый глазурованный торт, приготовленный явно не рукой умелого кондитера, зато сплошь утыканный крошечными свечками. Поморгав в недоумении, Паркер перевел взгляд на Уилли Луна.

— А что это такое?

— Праздничный торт — ко дню рождения, — не без гордости заявил Лун, и лицо его вновь расплылось в улыбке. — Жена испекла — ее фотография стоит рядом. Только было это пару месяцев назад. Но все равно здорово, правда?

— Просто прелесть, — осторожно подтвердил Паркер и посмотрел на фотографию. — Как и сама кондитер. — А вы, похоже, счастливчик.

— Верно, — кивнул Лун и радостно заулыбался. — Я действительно счастлив, сэр.

— А день рождения-то когда?

— Сегодня. Вот и торт на столе. Мне уже двадцать четыре.

— Сегодня?! — Паркер покачал головой. – Что ни говори — не самый лучший день для праздника. Что ж, желаю вам удачи и много счастливых дней рождения на будущее.

С этими словами лейтенант перешагнул через штормовой комингс радиорубки и осторожно прикрыл за собой дверь.

III

Уилли Лун погиб, когда ему исполнилось ровно двадцать четыре года. Сквозь задраенный верхний световой люк радиорубки били испепеляющие лучи стоявшего в зените экваториального солнца, словно насмехаясь над зыбким пламенем одинокой свечки, оставшейся догорать на праздничном торте рядом с фотографией застенчиво улыбающейся девушки из Батавии Анны Мэй, испекшей его собственными руками.

Однако перед смертью Уилли Лун уже не видел ни свечки, ни фотографии своей юной жены — он ослеп. И никак не мог понять отчего, потому что хорошо помнил: когда секунд десять назад его будто шарахнуло по голове чем-то тяжелым, удар пришелся не на лоб, а в затылок. Не видел Лун и света. Чего уж там говорить о ключе передатчика. Но это было неважно: мистер Джонсон, преподаватель в радиошколе, неустанно повторял, что никто из учеников не станет классным радистом, если не научится управляться с рацией в кромешной тьме так же ловко, как при свете дня. И еще мистер Джонсон говорил, что настоящий радист обязан покидать свой пост лишь в самую последнюю минуту, а корабль — вместе с капитаном. Поэтому рука умирающего Уилли Луна продолжала ходить вверх и вниз, вверх и вниз, быстро и настойчиво отстукивая ключом один и тот же сигнал: SOS, воздушная атака противника, 0 градусов 45 минут северной широты, 104 градуса 24 минуты восточной долготы, пожар на борту; SOS, воздушная атака противника… SOS…

Мало-помалу серия четких сигналов превратилась в одну сплошную линию, являвшую собой бессмысленно-беспорядочное сочетание точек и тире.

Но Уилли Лун этого не чувствовал. Он уже вообще ничего не чувствовал. Тело радиста тяжело завалилось на стол, голова упала на скрещенные руки. Неяркое пламя догоравшей свечи, торчавшей из торта, высветило на спине Уилли три красных пятна, чуть расплывшихся на рубашке. Потом огненный язычок слабо затрепетал, вспыхнул в последний раз и погас — совсем.

Фрэнсис Файндхорн, коммодор [2] Британо-арабской танкерной судоходной компании, кавалер ордена Британской империи 4-й степени, капитан теплохода «Вирома», водоизмещением 12 тысяч тонн, последний раз дважды щелкнул ногтем по барометру и, бросив на него равнодушный взгляд, не спеша подошел к своему креслу в левом углу рулевой рубки. Машинально протянул руку к подвесным вентиляционным жалюзи и, сморщившись от ударившего в лицо потока влажного горячего воздуха, опустил их быстро, но без суеты.

За спиной послышались глухие шаги — капитан повернулся в кресле и увидел старшего помощника: тот остановился возле барометра и какое-то время в раздумье смотрел на прибор. Капитан едва заметно улыбнулся.

— Ну, мистер Николсон, что скажете?

Николсон пожал плечами и посмотрел на капитана ясными голубыми глазами с ледяным отблеском:

— Никаких сомнений быть не может, не так ли, сэр? — Голос Николсона звучал негромко и ровно. — Давление стремительно падает — в такое-то время года! Раньше мне никогда не приходилось слышать о тропических ураганах в этих широтах, но, боюсь, скоро нас может малость потрепать.

— Вы, похоже, недооцениваете положение, мистер Николсон, — сухо возразил Файндхорн. — Не стоит относиться к тайфуну столь неуважительно, а то, не дай Бог, он услышит нас. И все же надеюсь, он услышит. Вот так удача!

— Как говорится, все по полной программе, — пробурчал Николсон. — И дождь, наверное, будет жуткий…

— Да уж, как из ведра, — удовлетворенно заметил Файндхорн. — Ливень, открытое море, ветер десять-одиннадцать баллов… — по такой-то погоде, да еще ночью, нас не засечет ни один японский корабль, ни один самолет… — Глаза Файндхорна излучали спокойствие и безмятежность. — Думаете, нас кто-нибудь станет искать, мистер Николсон?

— Никто, кроме разве что двух сотен самолетов и кораблей, дислоцированных в Южно-Китайском море. — Николсон слегка улыбнулся. — Сомневаюсь, что хоть кто-нибудь из наших желтых «друзей» в радиусе пятисот миль не знал, что прошлой ночью мы вырвались из Сингапура. С тех пор как пошел ко дну «Принц Уэльский», мы для них самая что ни на есть лакомая добыча, и они сил не пожалеют на наши поиски — прочешут каждую бухту: на Макасаре, Сингапуре, Дарьене и Риау. И, пока не найдут, не успокоятся.

— Но ведь им и в голову не придет искать нас в проливе Тжомбал и около Темьянга?

— Полагаю, они считают, — рассуждал Николсон, — что ни один здравомыслящий человек не решится вести большой танкер, да еще с такой осадкой, как у нас, кромешной ночью и без единого светового ориентира.