Тем тяжелее будет падение

— А ты что скажешь, Андрей Ильич? — полковник перевел взгляд на Тимохина.

— Как вы установили имя убитого? — вопросом на вопрос ответил капитан. — В его карманах ничего не нашли.

— Труп дактилоскопировали, отпечатки нашли в картотеке. Дмитрий Васильевич Грачкин, судим дважды. Профессиональный домушник. Вышел полгода назад. Но на этот раз дверь он не вскрывал. Замки в квартире в полном порядке.

— Зачем ему вскрывать дверь? Лаврушина сама его впустила. А Ушаков любовничка своей жены поджидал внизу. Как только тот спустился, так и получил перо в бок, а потом он его за шкирку притащил обратно в дом, допросил на кухне, тот ему во всем сознался, и Ушаков прирезал свою жену, а тут и этот концы отдал. Вот он и уложил их рядышком, как Ромео и Джульетту, а сам смылся.

— Ушаков — вор, — тихо сказала следователь. — На мокруху не пойдет, и вы забываете, что убита девочка, которую он воспитывал. Исчез мальчик восьми лет. И наконец — след на подоконнике от обуви сорок четвертого размера. Ушаков носит сорок второй. Но может быть, вы уже допросили сами Ушакова, капитан, и он во всем чистосердечно признался?

— Так, предварительная беседа без протокола. Пьяный в стельку, что от него услышишь.

— Я попрошу вас, Николай Николаич, выделить мне кабинет и привести задержанного.

— Уж лучше, Ксюша, допрашивай его в камере, незачем такое чудовище по коридорам таскать, народ пугать.

В кабинет вошел майор Лепехин.

— Вовремя, Василь Семеныч! — обрадовался Саранцев. Он очень не любил находиться между двух огней. — Что удалось узнать?

— Моя бредовая идея обрела живые формы, а именно: Ушаков и ныне покойный Грачкин отбывали срок в одной колонии на протяжении двух лет с тысяча девятьсот девяносто пятого по девяносто седьмой год. Не знать друг друга они не могли.

— Ну а я о чем! — засмеялся Тимохин. — Никаких случайностей, все закономерно. Вор — не убийца?! Черта лысого! Он не просто вор. Он Афган прошел и медаль получил не за кашеварство, а теперь Приплюсуйте к этому пять лет зоны и пьяные мозги. Да его к стенке ставить пора!

— Успокойся, Андрей, — вмешался полковник.

— Еще одна деталь, — продолжил эксперт. — Полотенце. На нем ярлычок от прачечной с тем же номером, что есть на другом белье в квартире.

— Правильно! — вновь возбудился капитан. — Сначала спьяну следы начал смывать, потом плюнул и решил свалить. Полотенце бросил внизу, погулял малость, проветрился и про нож вспомнил. Приметная штука, решил за ним вернуться, тут я его и накрыл. Кто-то может предложить более реальную версию? Про дядю с улицы можно говорить сколько угодно, только где вы этого дядю возьмете в два часа ночи, которому тут же дверь откроют и дадут себя прирезать, а он после этого подождет, пока все передохнут, и со спокойной совестью уйдет, причем ничего не тронув. В серванте золотишко цело, а в белье шестьсот баксов нетронутыми остались.

— А если у Ушакова есть алиби? — спросила Задорина.

— Я так думаю, у него было время подговорить какую-нибудь телку. Она вам с пеной у рта будет доказывать, что он всю ночь не слезал с нее. Его хоть самого… — дальше он продолжать не стал, напоровшись на гневный взгляд Ксении.

— На ногах не держался, а всех перерезал как щенят. Ну просто Геракл!

— Геракл не Геракл, а нож держать умеет. Не забывайте его биографию.

— Извините, товарищ полковник, я тут вспомнил кое-что, — подал голос Савченко.

— Говори, лейтенант.

— Тут речь заходила о мальчишке. Когда мы прибыли на место происшествия, в первую очередь осмотрели двор и подъезды. Я поднялся на последний этаж. Там сидел мальчишка на ступеньках, лет восьми-девяти. Курил, между прочим. Я как-то не придал этому значения, просто спросил у него, видел ли он кого-нибудь, но он отрицательно покачал головой. Выхода на чердак там не было, и я спустился.

— Отправляйтесь в квартиру, лейтенант, поищите фотографии! — приказал полковник. — Парня надо искать. О нем мы забыли. Ведь с Ушаковым его не было. Нужен его снимок. Раззявы!

— Возьми с собой пару ребят и понятых не забудь пригласить, — строго добавил Тимохин. — Мы провели слишком беглый осмотр. Покопайся в квартире как следует. И не забудь сфотографировать и запротоколировать все, что вы там найдете. Вперед!

— Скажите, — не обращаясь ни к кому конкретно, заговорила Задорина, после того как вышел лейтенант, — а кто вызвал милицию? Я опрашивала соседей, но те ни о чем понятия не имеют. Кто-то звонил дежурному, значит, есть свидетели?

— Сказали женским голосом, — ответил Тимохин, — что в квартире убивают людей, назвали адрес и бросили трубку.

— Любопытно… — протянула Ксения. — Мальчик на лестнице, женщина по телефону и сбежавший человек через окно. Куча свидетелей, а мы гадаем на кофейной гуще. С тем материалом, что мы имеем, можно год топтаться на месте. Без свидетелей нам не обойтись.

— Обойдемся, — усмехнулся капитан. — Ушаков сознается. Поверь мне, Ксюша.

— Из человека можно выбить что угодно, а меня правда интересует, а не результат. И создайте мне условия, капитан, для допроса задержанного.

Ксения Задорина представляла себе Ушакова совсем другим. Он оказался очень приятным молодым человеком, если, конечно, убрать с лица все синяки и царапины.

Ксения считала себя неплохим физиономистом и психологом и доверяла своей интуиции. Встречаясь с преступником, она спрашивала себя: испугалась бы она сидевшего перед ней человека, окажись она вместе с ним в лифте в поздний час, и сунула бы руку в карман плаща, где носила газовый баллончик. В зависимости от ответа на этот вопрос Ксения выбирала тактику собственного поведения и стратегию допроса. Сейчас ее метод не «работал». Ушаков, кроме жалости, никаких чувств не вызывал. К тому же сбивали его глаза, голубые и чистые, как у ребенка.

— Вы знаете, Иван Игнатьевич, что произошло в вашей квартире? — спросила она тихим голосом.

— Настолько, насколько капитан сумел вдолбить мне это в голову при помощи кулаков.

— Убиты ваша жена и приемная дочь, мальчик пропал. В квартире его нет. Версия с ограблением не прошла. В качестве орудия убийства использована финка, очевидно, выполненная на заказ высококлассным специалистом для крупного авторитета лет двадцать назад, сейчас такими не пользуются. Преступление совершено в два часа ночи. Что вы можете сказать по этому поводу?

— Мне нечего вам сказать. Моя забота — похороны, ваша — убийцы.

— Вы подпадаете под категорию подозреваемых. У вас есть алиби?

— Лень преступников искать? Куда проще козла отпущения найти. Нет у меня алиби. Пьяным был весь вечер, а где меня носило, не помню. Я не обязан обеспечивать себя всякими алиби. Не люблю шумных компаний, предпочитаю одиночество. Если у вас есть доказательства моей вины, предъявляйте, доказывайте и сажайте. Если нет, то какого черта меня здесь держать? Кулаками вы из меня ничего не выбьете. Подписку о невыезде я подпишу. Мне ехать некуда.

— Я бы так и сделала, но во время задержания вы оказали сопротивление и дворник был тому свидетелем. На этот счет есть соответствующее заявление.

— Вы меня-то видите? Промойте глаза борной кислотой или чаем. Я, да еще пьяный в стельку, оказал сопротивление быку, килограммов на пятьдесят тяжелее меня?! Вот поэтому и сижу перед вами с разбитой мордой и перекошенной челюстью!

— Мы можем провести медэкспертизу.

— Конечно, но только капитан скажет, что я таким родился. Я напишу заявление, а он оторвет мне голову. А она мне еще пригодится. Больше пятнадцати суток вы мне не дадите. Глупо. Мне сына надо искать и жену с дочерью хоронить. Родственников у меня нет.

— Мальчика уже объявили в розыск.

— Толку что! Что вы о нем знаете? В чужие руки он не сдастся и к вам не придет. Если он уцелел, то вы его не найдете. Мальчик развит не по годам и очень гордый. С ним сюсюкать бесполезно, я разговаривал с ним как с равным.

— Вы правы, он уцелел. Один из оперативников видел его в подъезде, но не придал значения этому факту. Мы еще не знали, кто живет в квартире. В этом деле есть еще одна закавыка. Рядом с вашей женой на кровати лежал труп мужчины, убитого тем же ножом. Этого человека звали Дмитрий Васильевич Грачкин. Вы не можете его не знать, так как в течение двух лет сидели в одной колонии. Этим ваша проблема усугубляется.