Красная жара

— Неважно это будет смотреться в моем личном деле. Галлахер вглядывался в толпу людей:

— А тебе не приходило в голову… как мы узнаем этого парня?

На что Ридзик, глядя в другую сторону, ответил:

— Том, у меня такое чувство, что с этим проблем не будет.

Через толпу пробирался капитан Иван Данко. Не говоря уже о своих размерах, которые сами по себе были внушительны, он и так бы выделялся в любой толпе. Ибо был одет в полную форму офицера московской милиции. Форма была строгого серого цвета, если не считать красных с золотом погон и красных нашивок на воротнике. На груди у него красовались две широкие колодки наградных знаков. Он двигался им навстречу, держа свой потрёпанный старый чемодан.

— Ты погляди на его штиблеты, — прошептал Ридзик, уставившись на толстые резиновые подмётки Данковых сапог. — Не иначе, как он их с трактора спёр.

— Заткнись, Арт.

— Спорим, что он по-английски Не говорит. Галлахер подошёл к Данко.

— Капитан Данко? Данко остановился:

— Да!

— Я сержант следственного отдела чикагской полиции Галлахер. Рад вас видеть — добро пожаловать в Чикаго.

Лицо Данко не отразило никаких эмоций. Ни радости, ни грусти, ни даже простого любопытства. Лишь полное безразличие.

— Спасибо.

— А это мой напарник, сержант Ридзик. Ридзик помахал ручкой:

— Вы впервые в Чикаго? — спросил Галлахер, тут же поняв всю глупость своего вопроса.

— Да.

— Тааак… — сказал Галлахер неуверенно. — Другой багаж у вас есть?

— Нет.

— Были проблемы с таможней?

— Дипломатическая неприкосновенность, — сказал Данко.

«Во! — подумал Ридзик. — Целых тринадцать слогов. Что-то этот парень разболтался».

— Хорошо долетели? — смело продолжил Галлахер.

— Да.

Последовала неловкая пауза.

— Голодны?

— Нет.

— Пить хотите?

— Нет.

— Слушайте, — сказал Ридзик. — Давайте поболтаем в другом месте. У меня машина стоит в красной зоне, — он улыбнулся Данко. — Извините, не хотел вас обидеть.

Данко уселся на заднем сиденье потрёпанного Ридзикова седана.

Русский милиционер не обратил ни малейшего внимания на банки из-под пива, пустые сигаретные пачки и обёртки от еды, которыми был завален пол. И, кажется, делал все возможное, чтобы не обращать внимания на своих спутников. Ридзик вёл машину, поглядывая на пассажира через зеркальце. Галлахер, полуобернувшись назад, старался выглядеть образчиком дружелюбия. Ридзик недоумевал, чего ради тот суетится.

— Чудесный вечер, — сказал Галлахер.

— Да, — сказал Данко.

— Последнее время тут здорово жарко. Не бывает ничего жарче, чем Чикаго в августе.

И хотя Данко явно не выразил особого интереса к чикагской погоде, Галлахер продолжал битву:

— Особенно достаёт влажность. Данко продолжал смотреть в окно. Галлахер решил, что русский не понимает, что он ему рассказывает.

— Влажность, — сказал Ридзик, скосив глаза в зеркальце. — Знаете — это когда сыро в воздухе.

Данко проигнорировал и его. Ридзик пожал плечами. Просто ему тоже хотелось побыть общительным.

— Ну, а как в Москве? — спросил Галлахер.

— Жарко, — сказал Данко. Его глаза встретили взгляд Ридзика в зеркальце. — Не сыро.

«Конечно, — подумал Ридзик. — Все чудесно в рабочем раю. Даже влажность отменили. Она сейчас, наверно, в каком-нибудь гулаге».

— Это хорошо, — нервно заметил Галлахер. — Это здорово.

Наступила очередная неловкая пауза. Галлахер чувствовал, как вспотел под лёгкой курткой. Тяжёлая работёнка. Пожалуй, даже отлавливать Бритоголовых — и то получше, чем пытаться поговорить с этим русским чурбаном.

— Если вы здесь задержитесь подольше, капитан, мы смогли бы показать вам город. В Чикаго есть несколько шикарных мест.

«Ээээй, — подумал Ридзик, — подохнуть можно — со смеху. Жаль, конечно, что им не удастся познакомиться с капитаном немного поближе». Он посильней надавил на акселератор.

— К сожалению, не получится, — сказал Данко, словно выругался. Его занимал лишь Виктор. И чем скорее он уедет из Чикаго, тем скорее он вернёт Виктора в Москву, чтобы отправить под суд, которого тот уже давно заслуживает.

— Эй, капитан, — сказал Ридзик, — а где вы так хорошо выучили английский?

— В армии, — ответил Данко. — Обязательное обучение. В языковой школе в Киеве.

— А что, этот Виктор Роста, наверно, здорово достал комиссаров, если они послали сюда человека, чтоб вернул его домой. Что он такого натворил?

Памятуя о приказе майора ничего не выдавать американцам, Данко уже подготовил ответ:

— Государственное преступление.

— А что он сделал? Пустил струю на Кремлёвскую стену?

«Арт, ради Бога!» — казалось, говорил брошенный на него взгляд Галлахера.

— Вы уж извините моего партнёра, капитан. Просто он по природе человек подозрительный и…

Иван Данко подал первые признаки эмоции. Немного, но уже что-то. Он резко оборвал Галлахера:

— Это вы арестовали Виктора? — и наклонился к его сиденью.

— Нет, — сказал Галлахер. — Обычный патруль. Это была…

— Где?

— Да возле дерьмовенькой гостиницы, в которой он жил. «Гарвин».

Ридзик усмехнулся. Видать, великим преступником бы, этот Виктор Роста. «Гарвин!»

— Нет, черт возьми, так он в «Гарвине» жил? Да это же болото. Питательная среда для наводчиков, сводников, шлюх. Старик, «Гарвин»…

Данко оборвал его:

— Я поеду туда.

Ридзик с Галлахером обменялись беспокойными взглядами. Неважно будет для них, если видный гость Чикагского отделения полиции окажется ограбленным каким-нибудь бродягой в «Гарвине».

— Слушайте, — сказал Галлахер, — мы должны поселить вас в нашем общежитии. Прекрасное место, вам понравится.

— Пожалуйста, — сказал Данко, — отвезите меня в «Гарвин».

— Он хочет в «Гарвин», Том, — сказал Ридзик.

— Я понимаю, но…

— Нужно дать этому человеку, чего он хочет. Галлахер обернулся к Данко:

— Послушайте, если вы должны экономить, то я уверен, что наше отделение раскошелится слегка на…

— В «Гарвин», — бесстрастно сказал Данко. Ему хотелось взглянуть на «болото», в котором жил Виктор. Как бы паршиво там ни было, все равно это шикарное местечко по сравнению с тем, куда Данко его отправит.

Галлахер вздохнул и пожал плечами:

— Ладно, пусть будет «Гарвин».

Ридзик покатил по жарким улицам Южного Района. Вокруг сновали детишки, игравшие под струями воды, хлеставшей из открытых гидрантов. Люди целыми семьями сидели на ступеньках своих домов, посасывая пиво и болтая.

«Гарвин» видал и лучшие денёчки, но так давно, что никто их уже и не помнил. Он стоял на углу лицом к линии надземки, по которой каждые несколько минут на уровне третьего этажа с грохотом проносился поезд. Шум такого поезда разбудил бы и самого крепкого соню, но, насколько знали Ридзик и Галлахер, очень немногие обитатели когда-либо спали в «Гарвине». Это место больше подходило для тех, кто хотел раздобыть какой-нибудь из дюжины различных запрещённых алколоидов или провести немного времени с шлюшкой. Но спать? Так здесь не поступали.

Они остановились у входных дверей гостиницы и все трое вышли из машины. Пока Ридзик доставал чемодан Данко из багажника, Галлахер сделал последнюю попытку переубедить Ивана в правильности выбранного отеля:

— Ещё не поздно передумать. Я вам говорю — это настоящий гадюшник.

— Все отлично, спасибо.

— Ну что ж, — сказал Галлахер, смирившись с неизбежным. — Хозяин — барин. Завтра заеду за вами в девять утра.

— Приятно было с вами побеседовать, капитан, — сказал Ридзик, усаживаясь за руль. Они проводили вошедшего в гостиницу Данко взглядами.

— Ну, и что ты думаешь про нашего русского друга, Арт?

— Думаю, что он придурок, — сказал Ридзик, отруливая от тротуара.

По состоянию вестибюля «Гарвина» можно было догадаться о прелестях, которые сулили его номера'. Пол покрывал изношенный ковёр, а точнее сказать, кусок тряпицы столь драный и грязный, что можно было лишь гадать о его прежнем цвете. Прилавок регистратуры покрыт потрескавшимся и исцарапанным пластиком. За прилавком сидел болезненный, худой и небритый молодой человек, словно специально подобранный под интерьер заведения. Перед ним лежала бейсбольная бита, хотя спортсменом он явно не выглядел. Над его головой на кнопках висел рукописный плакат: