Наперегонки со смертью

Сиречь, если без милицейского сленга, нераскрытое дело.

Но такое уж мне счастье привалило, притом еще в детстве, что ни одно мало-мальски значительное событие не обходит меня стороной. Я имею ввиду не бесплатную раздачу конфет и пряников, а нечто совсем иное, противоположное по смыслу. Вляпаться в неприятности в самый что ни есть кайфовый момент – мое жизненное кредо. Я даже влюбиться по-человечески не могу. Если и попадается мне с виду что-то подходящее, то на поверку оно обязательно окажется сплошным дерьмом, только в позолоченной упаковке. Я уже давно перестал сетовать в этом вопросе на судьбу. Что толку? Все-таки лучше плыть по бурному течению, нежели гнить в тихой заводи.

Наконец меня подхватили под руки и поставили на ноги. Кстати, я забыл сказать, что на меня надели "браслеты" – очень неудобные наручники, которые в нашей стране обычно изготавливают зэки; наверное, в воспитательных целях. Потому такие специзделия, сработанные в зоне, не выдерживают никакой критики. Уж лучше бы заковывали в кандалы.

– Ну наконец! – откуда-то сбоку раздался до дрожи в коленках знакомый голос, и передо мной появился капитан Можаев. – Давно не виделись, Чернов. А я очень по тебе соскучился.

– Прислали бы повестку, – сказал я, бесхитростно улыбаясь. – Я и сам мог прийти. К чему весь этот тарарам?

– Странно…

– Что именно?

– Тебя совсем не удивляет взвод омоновцев, который врывается среди ночи в твою квартиру. Это как понимать?

– Предельно просто. Я привык.

– Не понял… К чему привык? К таким ситуациям?

– К наглости и хамству ментов. В нашем правовом государстве права успели выдать только вам. До простых граждан очередь пока не дошла.

– А ты, оказывается, философ… – В голосе Можаева появились угрожающие нотки. – Смелый, однако…

– Намекаете?.. – спросил я, дерзко ухмыляясь.

– Ладно, поговорим на все эти темы позже и в другом, более приспособленном для доверительной беседы месте. Давайте понятых! – крикнул он кому-то в прихожую.

В гостиную вошли понятые – соседи. Они смотрели на меня как на монстра, который неожиданно выскочил из подвала дома и залез в первую попавшуюся квартиру. А ведь совсем недавно мы так любезно раскланивались и относились друг к другу с таким уважением… Вот уж действительно мы живем не по совести, а по понятиям. Поставят на тебя какое-нибудь клеймо – век не отмоешься. А в особенности если это сделают средства массовой информации или правоохранительные органы. Назовут тебя негром и доказывай потом, что у тебя и кожа белая, и в Зимбабве никогда не был, и что даже с эфиопом Пушкиным не состоишь в дальнем родстве, хотя это и престижно.

– Приступили! – скомандовал Можаев.

И начался большой шмон. Бойцы ОМОНа удалились, выполнив свою задачу, и за работу принялись спецы из уголовного розыска. Бедная Елизавета Петровна! Так думал я, глядя на погром, начатый омоновцами и продолженный уголовкой.

– Богато живешь, – ехидно заметил капитан, выворачивая карманы моего шикарного костюма. – Тут не менее четырех тысяч "зеленью". Наверное, на заводе хорошо платят?

– Корову продал. Которую получил по наследству. А денежки, пожалуйста, пересчитайте и занесите сумму в протокол. Они мне еще понадобятся.

– Сомневаюсь. По крайней мере, если и понадобятся, то очень не скоро.

– Поживем – увидим, – сказал я философски и мило улыбнулся.

– Ну ты весельчак… – не удержался Можаев от замечания. – Я это запомню.

Я хотел сказать что-то едкое, но тут же прикусил язык. И было от чего: один из производивших обыск сотрудников угрозыска буквально свалился с табурета, держа в руках какую-то коробку. Он производил расчистку антресолей, куда даже сама хозяйка не решалась совать нос. Там творился форменный бардак. Благо строители соорудили антресоли такими обширными, что в их нутро можно было запихнуть сиамского слона.

Елизавета Петровна хранила на антресолях банки-склянки, сломанные часы и утюги, давно умолкнувший радиоприемник, репродуктор которого охрип после всенародного плача, когда помер Сталин, старую обувь, мотки электрических проводов разного сечения и рыболовные принадлежности (это добро осталось после мужа), пачки стирального порошка, консервированный горошек, соль, соду, сухую горчицу, остатки столового сервиза… и так далее. До бесконечности. Я еще не назвал разные житейские мелочи.

Подчиненный Можаева положил коробку на стол, а капитан обратился к понятым:

– Пожалуйста, смотрите внимательно!

Я недоумевал – что они могли найти? Скелет помершего с голодухи таракана? О, это большой криминал…

Ответ пришел ошеломляющий. Можаев открыл коробку из-под какого-то прибора и взору присутствующих предстал пистолет "макаров" с запасной обоймой – свеженький, чистенький, лоснящийся.

Это был явный перебор. Чувствуя, как начала уходить земля из-под ног, противник стал пороть горячку. Подброшенный пистолет – наивность, которую можно созерцать разве что в плохих кинофильмах. Этот фокус срабатывает лишь в случае предвзятого отношения следствия. То есть, когда нужно кого-то срочно упрятать за решетку, притом на недолгое время. Но противник практически наверняка знал, кто упал ему на хвост, а потому фортель с пистолетом можно было отнести к разряду дешевых трюков, исполняемых в полном отчаянии. Что вполне соответствовало генеральной линии оперативного плана.

– Это ваш? – Капитан был сама официальность.

– Впервые вижу, – не задумываясь, ответил я, стараясь поймать ускользающий взгляд Можаева – неужто его подчиненные подбросили?

Но опер невозмутим и очень серьезен. Всем своим видом он дает понять, что время для шуток прошло.

– Так и запишем… – Капитан смотрит на меня как на врага народа. – Может быть, это оружие хозяйки квартиры? – спрашивает он насмешливо.

– Вполне возможно… – Я пожал плечами. – Сейчас такие времена, что впору заводить не только бойцовых собак для охраны жилищ, но и чего-нибудь поэффективней. Например, гранатомет. Чтобы всякие охламоны не вламывались среди ночи и без спросу в квартиры честных законопослушных граждан.

Капитане вскипел от моего наглого тона, но тут же и остыл, бросив быстрый взгляд на понятых, которые слушали наш диалог, разинув рты.

– Продолжайте… – коротко кинул он своим сотрудникам, которые тем временем бережно упаковали оружие и обойму в целлофановый пакет.

Обыск продолжился. Я стоял посреди комнаты в одних плавках и чувствовал себя несколько скованно. В конце концов, здесь не стриптиз, а шмон. Потому я не выдержал издевательств над своей моралью и обратился к Можаеву:

– Мне бы одеться…

– Успеется, – не без злорадства ответил он, небезосновательно полагая, что своим отказом уел меня по самое некуда.

– Тогда позвольте мне снять и плавки. Может, совсем обнаженные мужчины вам нравятся еще больше.

– Ты!.. – вызверился капитан.

У него даже рука дернулась, чтобы дать мне по мордам. Только огромным усилием воли опер сдержал себя и, немного успокоившись, подозвал одного из своих шнурков:

– Пусть он наденет что-то… – буркнул Можаев, не поднимая головы. – Только смотри за ним в оба! Чтобы не выкинул какой-нибудь фортель…

Я натянул на себя джинсы, плотную хлопчатобумажную рубашку, теплый шерстяной пуловер и старенькую кожаную куртку – все равно из-за выбитых входных дверей в квартире стояла холодрыга. Обулся я в мягкие прочные ботинки, которые таскал неизвестно столько лет. Они были у меня своеобразным талисманом. Теперь я чувствовал себя вполне удовлетворительно и даже весьма расплывчатое и не совсем светлое будущее не могло омрачить мою окончательно проснувшуюся душу. Да, я даже радовался такому финишу своей одиссеи. Наконец закончится полная неопределенность и я смогу или оправдаться, или… В общем, ясно. Все равно что-то должно было случиться. Рано или поздно. Будем надеяться на лучшее…

Меня привезли в городское управление внутренних дел когда рассвело. И доставили в кабинет. Самое интересное, что его хозяином был капитан Можаев. По крайней мере, мне так показалось. Пошел на повышение?