Наперегонки со смертью

– Здрасьте, дядь Гена! – засиял он непосредственной детской улыбкой.

А я сильно удивился, что мальчик знает мое имя. Наверное, Елизавета Петровна пососедски рассказала его бабушке или мамаше о своем жильце.

– Привет, орел. У меня есть просьба: смотайся ко мне домой и принеси перочинный нож.

Он лежит на кухонном столе. Получишь денежку на конфеты. Договорились? Лады… Вот ключи от квартиры.

Пацан, довольный нежданно обломившейся удачей, помчался выполнять мою просьбу, а я быстренько сменил дислокацию – зашел в гастроном, из окон которого были хорошо видны подходы к моему дому.

Ждать пришлось недолго, от силы десять минут. Мальчик возвращался вприпрыжку, радостный и веселый. Подбежав к скамье, на которой совсем недавно сидел я, пацан в недоумении начал вертеть головой, разыскивая своего "работодателя". Чтобы не смущать мальца, я вышел из гастронома и громко позвал его. Похоже, на квартире все чисто – за мальчиком никто не наблюдал.

– Вот! – Пацан с победным видом вручил мне перочинный нож и ключи.

– Спасибо, дорогой. Держи… – Я дал ему несколько купюр и мальчик едва не заплясал от радости.

От своей квартирной хозяйки я знал, что семья мальчика живет очень плохо, перебивается с хлеба на воду, потому эти деньги для пацана были что манна небесная.

– Тебя никто не останавливал? – спросил я пацана, внимательно наблюдая за его реакцией на мои слова.

– Не-а, – ответил он, недоуменно хлопая длинными ресницами.

– А в квартире никого не было?

– Никого…

Мальчик не мог соврать. Он был абсолютно искренен, это я видел. По-дружески похлопав его по плечу, я быстро пошел в сторону от рынка и своего дома. Мне нужно было еще провериться, не притащил ли пацан за собой длинный колючий "хвост".

Я отмахал добрых пять или шесть километров, пока не убедился, что сзади все чисто.

Значит, я пока вне подозрений. Так по крайней мере говорили мне главные органы чувств.

А вот что касается интуиции, то она или вообще спала, или, устав сражаться с моими идеями, покорно сдалась на милость судьбы, главного своего начальника. Ведь не секрет, что интуитивное мышление в критических для жизни человека ситуациях, заканчивающихся его гибелью, обычно отключается напрочь. От судьбы не уйдешь…

Все-таки я подождал темноты. Зашел в какое-то кафе и плотно поужинал. Потому что в квартире из еды не было даже сухарей. После ужина я направился к своему дому, но кружным путем. Так, на всякий случай.

В квартире все было на своих местах. Я зажег свет только на кухне, предварительно плотно закрыв окно одеялом. Это на тот случай, если кто-нибудь все же интересуется личной жизнью Геннадия Чернова и дежурит во дворе дома денно и нощно. После светомаскировочных мероприятий я сварил себе кофе и углубился в раздумья. Я нутром чуял, что мне необходимо как можно быстрее найти заветный ключ и уходить подальше от этой квартиры, где меня знают даже соседские пацаны, но что-то властно удерживало меня на месте, заставляя придумывать массу мелких причин, чтобы остаться здесь еще на одну ночь. И я понимал, что именно.

Иногда даже привычный к бродяжничеству бездомный пес пытается найти временное пристанище, где он чувствовал бы себя хозяином. Псина притаскивает в этот укромный уголок миску для еды, уворовав ее у домашнего Шарика, хотя никто в нее и обглоданную кость не бросит, какой-нибудь тюфячок – подстилку и (самое странное!) кусок цепи. И пусть в этом пристанище, которое бродяга считает своей будкой, его подстерегает большая опасность, и он это знает – животные, а в особенности собаки, владеют даром предвидения – все равно несчастный пес будет наслаждаться своим мимолетным счастьем с упрямством, достойным уважения и сочувствия.

Так и человек. Сколько ни блуждай по свету, как не храбрись, рассказывая приятелям о прелестях кочевой жизни, обязательно придет тот день, когда тебя со страшной силой потянет к обустроенному быту, а еще лучше – к родному дому, где ледяная колодезная вода ломит зубы, под окнами сирень, а в горнице пахнет медом, луговыми травами и пламенем, которое горит в печи. Да, именно пламенем. Ведь огонь имеет запах, цвет и вкус.

Я почувствовал, что очень устал. Все эти дни я сражался с многоголовой гидрой, вездесущей и невидимой. Она играла со мной, то свивая свои змеиные кольца так, что мои ребра трещали, то ослабляя захват – чтобы я глотнул немного воздуха и еще чуток побегал на свободе. Так играет кошка с пойманной мышью. Куда не ткнется серая зверюшка, всюду на ее пути встают мягкие кошачьи лапы, в самый неподходящий момент произрастающие твердыми и острыми когтями.

И что в итоге? А ничего. За исключением белого "опеля". (Вернее, его хозяина, который пока мне неизвестен). Но с виду железный факт может в один миг превратиться в быстро тающую сосульку. И вообще – кому он нужен, этот дурацкий факт!? Правоохранительным органам? Не будь наивным, Чернов! Будто тебе неизвестно, что такие организации защищают в первую голову государство, его незыблемые устои – это если по науке. А попростому обычный человек, который абсолютно не тождественен государству (хотя это и пытаются внушить ему лукавые законники), с его повседневными и непонятными большим начальникам заботами им и на хрен не нужен. Ни у нас, ни за рубежом. Только там больше поднаторели в лицемерии.

Итак, я по-прежнему один, уставший и разуверившийся в благополучном исходе своего контрнаступления на хитроумного и коварного противника. Один и в западне, если меня выследили. Но самое плохое в этой истории, что мне даже не хочется сопротивляться.

Безволие и апатия вдруг вошли в тело и душу, и полное безразличие к своей судьбе напрочь обрубило последние ветки здравомыслия на изрядно оголившемся древе моей жизни.

Я хотел спать. Уснуть на мягком диване, свернувшись калачиком, и видеть добрые светлые сны. Лучше если с полетами. Когда птицей паришь над землею и сердце обмирает от предчувствия чего-то необычайного, торжественного, возвышенного. Ведь человек, летающий во сне, – почти ангел. Никому еще не снилось, что во время полета он способен на дурное. Потому, наверное, во сне чаще всего летают дети – безгрешные создания.

Я так и поступил – лег на диван и уснул. Как убитый. (Не нравится мне это сравнение, которым грешат многие писатели, даже маститые. Но оно достаточно точно определяет крепкий сон без сновидений).

Я спал… Ах, как хорошо я спал!

Я спал…

Глава 24. ОБЫСК

Мое пробуждение состоялось в грохоте, криках и топоте ног. Я настолько был расслаблен глубоким здоровым сном, что первое время ничего не мог понять. А тем более как-то среагировать на творящуюся возле меня воистину дьявольскую круговерть. В темноте мелькали слепящие глаза лучи фонариков, скрещивались красные векторы лазерных прицелов, слышалось до боли знакомое и родное каждому русскому выражение "… мать!", трещали хлипкие двери, хрустально звенело битое стекло… Короче говоря, в моей квартире царили хаос, бедлам и Варфоломеевская ночь вместе взятые.

Однако, мне не дали очень долго удивляться и размышлять на предмет аномальных явлений в квартире. Материализовавшиеся из темноты барабашки (грубые и нахальный; ну просто зверье!) выдернули меня из теплой уютной постели как сказочный дед и иже с ним репку и повергли на жесткий пол, заломив руки за спину. По ходу дела я получил несколько раз сапогом по ребрам (между прочим, очень больно) и по шее – единожды и то, наверное, случайно.

Едва я ткнулся сонным фейсом в давно немытый пол, что было весьма неприятно, как зажегся верхний свет. Мне не давали даже шевельнутся, а потому я со своей позиции видел только шныряющие по комнате ботинки. Кстати, новые и хорошо начищенные. И слышал голоса – мужские, возбужденные и грубые.

Все-таки меня взяли. Уголовка сработала выше всяких похвал. Что случается не так часто, как это нужно. К сожалению. Лучше бы мне попасть в тот процент на доске показателей работы угрозыска, который вместе с головотяпством, непрофессионализмом и манкированием служебных обязанностей называется одним емким словом – "висяк".