Московский бенефис

На выезде с гати дорогу преграждало еще одно бревно. Здесь был как бы КПП Джековой «лежки», потому что тут постоянно дежурил один из парней, вооруженный и очень опасный. Парень сидел в самом настоящем дзоте, сделанном по всем правилам военной фортификации. Джек как-никак до капитана дослужился, волок в этом деле. У него там стоял снятый со списанного «БТРа» крупнокалиберный пулемет Владимирова танковый («КПВТ») калибром 14,5. Попадание такой пульки в череп разносило его на куски, а в позвоночник — разламывало человека пополам. Амбразура позволяла ему простреливать всю гать и просеку вплоть до выезда из кустов. «КПВТ» запросто прошивал и поджигал любую легковую или грузовую машину и мог в принципе даже продырявить БТР. А поскольку Джек сумел достать всю огневую установку «БТРа», то в спарке с тяжелым был еще и 7,62-миллиметровый «ПКТ». При всей этой «артиллерии» имелся еще и инфракрасный прицел, и потому, даже потушив фары, мы были бы ему видны как на ладони. Прибытие с потушенными фарами, кстати, ничего хорошего не сулило. Это означало, что кто-то надеется остаться незамеченным, а значит — недруг. В таком случае «вахтер» — так Джек называл дежурного хлопца — мог бить по автомобилю сразу. Если же машина появлялась с зажженными фарами, ей давали доехать до «пограничного» бревна…

— Стой! — скомандовали из темноты. — Выйти из машины, руки поднять!

Ух ты, Джек! Во, дисциплину навел! Но выходил я, честно сказать, без энтузиазма. Если у Джека была инструкция от Чудо-юда, то меня сразу прошили бы, едва опознав.

— Пассажир! — приказал невидимый парень. Таня-Кармела послушно выбралась наружу и встала рядом со мной.

Спустя минуты две послышался топот ног, прибежали еще трое. В лицо мне ударил луч фонаря.

— Барин! — услышал я голос Кота. — Начальство надо знать в лицо. Здорово, начальник.

— Привет. Хорошо встречаете! У вас командир еще плац не разметил?

— Бдим, — усмехнулся Кот. — Но тебя вообще-то не ждали. Поздненько собрался. Ты вроде с девушкой?

Ребята без напоминания убрали бревно с дороги и позволили нам проехать, а потом бревно обратно положили — обычай!

Кот уселся рядом со мной и показал, куда ехать:

— Сюда, заезжай под навес. Где ты эту консервную банку нашел?

— Обижаешь, Киса! Это машина моей знакомой.

— Повязочку-то можно снять, — заметил Кот. Таня сдернула свои трусики с глаз и торопливо положила в карман джинсов, чтобы никто не успел увидеть, чем она завязывала глаза.

— Ба! — ахнул Кот. — Это ж Кармела из «Чавэлы»! Виртуозка Москвы! Где моя записная! Автограф хочу!

— Уймись, юноша! — попросил я. — Во-первых, ее зовут Танечка, а во-вторых, я сам еще «не», понял?

— Уловил, — вздохнул Котяра. — Ну, тогда заходите…

Под навесом стояло два «Судзуки-Самурая» и родной «уазик». «Запорожец» рядом с ними выглядел нежной школьницей в компании солдат спецназа.

В стороне от навеса светились тусклые огоньки барака. Оттуда доносилось негромкое журчание медленной музыки типа блюза.

— Я что, разбудил?

— Да нет, — ответил Кот, — никто не спит. Джек купаться со своей пошел, наверно, сейчас приползут, а мы тут помаленьку расслабляемся. Но — до нормы. Видишь, тебя встретили.

Кармела все еще возилась в «Запорожце», и я сказал вполголоса, чтобы слышал только Кот:

— Ты учти, она девушка приличная. Мне с ней в свалку играть еще рано. Обеспечь-ка нам номерок на двоих, чтоб был интим и уют.

— Какой разговор, командир? Тащите вещички!

— Позвольте вам помочь? — спросил я, обращаясь к Тане. Она в это время запихивала в сумку мой автомат.

— Да, Дмитрий Сергеевич, наконец-то догадались!

Скрипку с «винторезом» она, конечно, оставила при себе. А я взял на ремень сумочку, в которой было за двадцать пять кэгэ, точно. Не иначе Кармела ее парой цинков с патронами нагрузила.

Через крыльцо мы попали в коридор с несколькими дверями. На одной осталась табличка: «Бытовая комната». Вот ее-то и открыл нам Кот.

— Загружайтесь. Вот ключ, задвижка, окна вообще нет. Зато зеркало есть.

— А подъем, завтрак у вас когда? — пошутил я.

— Как проснетесь. Кофе, правда, не подаем, приходи на кухню и вари что хошь — жратвы от пуза. — Кот ушел.

Таня тут же закрыла дверь на ключ и на задвижку.

— В приятное место вы меня завезли, — прошептала она.

Я прислушался. Из соседней комнаты доносился хохоток бабы, которую приятно щупают, шелест одежды и невнятный шепоток.

— Насквозь все слышно, — тихо проворчала Таня. — Чихнуть нельзя. И темнота чертова!

— Сейчас свечку зажгу… — Я нашарил в темноте свечку и подпалил фитилек своим «Крикетом». Конечно, это был не «люкс» в «Савое». Торцевая стена была глухая, но на ней висело длинное, метра в три, зеркало. Когда-то солдатики перед ним морды брили.

А прямо вдоль зеркала, чуть ниже его по уровню, стояла здоровенная кровать. Она лишь немного не доходила от стены до стены и занимала полбытовки. Изголовье приставлено впритык к левой стене, около него тумбочка с ночничком — фонариком из свечки. Стекла отливали красным, и я догадался, что если фонарик зажечь, то помещение озарится бардачно-розовым светом. Свечка, которую зажег я, находилась на левой стене в настенном бра.

Еще в комнате стояли два кресла и столик, старые и обшарпанные.

Из-за стены доносились уже не хохоток и шорох, а ритмичные скрипы кровати и медленные бабские стоны:

— Ах-а-а… Ах-а-а… Ах-а-а…

— Тьфу! — прошипела Таня. — Здесь выспишься, пожалуй.

— А вас это волнует?

— Да она через пару минут заорет, как резаная! Это же профессионалка.

— Ну, если вам охота слушать, — сказал я, — можете развлечься. А я уже все — отключаюсь. Глаза не смотрят…

— Белье-то тут хоть чистое? — Татьяна ощупала одеяло, поглядела за простыню, оценила подушки.

— Более-менее, — сказала она тоном старшей горничной, проверявшей работу подчиненных, — застелено давно, но не спали. А то еще наловим вшей во все места…

Я снял полученное от покойного цыгана обмундирование и остался в плавках. Пропотел я сегодня изрядно. Вдобавок от одежды чувствовался тухлый пороховой запах, хотя стрелял я не так уж много.

— Мыться здесь, конечно, негде? — спросила эта чистюля.

— Почему? — возразил я. — На озере банька есть.

— А в озере вода чистая?

— Как стекло, тут никто другой не купается…

— Хватит и этих, чтоб трихомонад поймать… Теперь я начал понимать, почему Кармела не замужем. С такой занудой жить нелегко.

— Ну, вы как хотите, а я пошел купаться, — сказал я, хотя мне больше всего хотелось просто-напросто плюхнуться в кровать, вытянуть ноги и уснуть. Было уже явно за полночь — со всей этой кутерьмой я забыл подвести часы, и они встали. Как на грех, не взял сегодня электронные.

Хотелось спать, но неприятно будет, если Таня станет поджимать губы и шипеть, что от меня несет козлом. От нее тоже, откровенно скажем, кошечкой отдавало…

— Пошли, — сказала Таня, — не вонять же друг на друга.

Она, оказывается, запаслась полотенцем, мылом и каким-то бельишком. Мой референтский костюмчик, брюки и рубашку она повесила на вешалку, обнаруженную на стене. Дверь она за собой заперла, ключ положила в карман, дав понять, что он будет у нее.

До озера было всего метров пятьдесят. Военные умудрились его не загадить, и в прошлые приезды я не раз удивлялся, что под Москвой еще уцелели такие чистые места.

Банька, стоявшая на берегу, конечно, не топилась. Все-таки лето, проще в озеро нырнуть. От нее к воде вела дорожка, а дальше были пляжи в несколько десятков квадратных метров песка. Противоположный берег зарос камышом, за ним начиналось болото, а тут все было сухо, и дно не топкое.

Метрах в десяти от нас в темноте белело что-то вроде большого полотенца, расстеленного на песке, а на этом белом прямоугольнике ворочались темные тела…

— Кошки! — прошипела Таня. — Животные…

— А! А! А! — коротко выкрикивал женский голос.

— У! У! У! — поддавал жару мужской. Как я усек, это был Джек с неизвестной мне подругой. Тут, похоже, дело шло к финишу.