Святой – Гарпун для акулы

Проходил "Войну и мир" в девятом классе. – Он встал в позу чтеца-декламатора и с завыванием начал:

– Поднялась дубина народной войны и пошла гвоздить врагов по котелку…

– Грамотный! Выучили вас на свою голову, – проворчал Рогожин, с трудом сдерживая улыбку.

Маркин засвистал какой-то очередной шлягер и двинулся к машине. Это была потрепанная "Тойота" с бахромой над лобовым стеклом, побитыми подфарниками, погнутым бампером. Обычная афганская "бурбухайка", годная, чтобы возить овощи на городской базар и реактивные установки на огневые позиции.

Дверь джипа приоткрылась, и Рогожин успел увидеть залитое кровью лицо, а также вытянутую руку с пистолетом.

Два выстрела прозвучали почти одновременно.

Перед тем как упасть, Маркин успел обернуться, как будто хотел попрощаться с командиром. Его недоуменный взгляд переместился на грудь, где с левой стороны на накладном кармане "афганки" чернела точка.

– Мама, достали! – ровным, отчетливым голосом произнес младший сержант и упал.

Десантники хлестали по джипу длинными очередями.

Кто-то попал в бензобак. Клуб огня вырвался к небу рыже-черной шапкой.

– Прекратить огонь! – кричал Рогожин и сам продолжал исступленно палить из автомата, словно отдавал погибшему младшему сержанту последние воинские почести.

– Командир! "Духи" ломятся! – заорал ефрейтор Липин, выпучив глаза, и тыкал пальцем в ровную линию горизонта.

С юга приближалось облако пыли. Пять машин неслись по степи, точно волки, загоняющие добычу.

– Передал, гад! – воскликнул ефрейтор, прижимая к груди автомат, словно тот был палочкой-выручалочкой.

– Ох, блин, засекли!

– К установкам, быстро! – крикнул Рогожин.

– Как стрелять из этого металлолома? – пробормотал ефрейтор. – Ни буссоли, ни прицельных устройств. Каналом уходить надо… Сматываемся, сержант!

Рогожин уже взял себя в руки. Опасность действовала на него отрезвляюще.

– Не ори, Липин! Пальнем по "духам", да так, что их яйца до Пакистана лететь будут.

Уверенность командира передалась остальным десантникам. Белозубые улыбки засветились на запыленных, загоревших до черноты лицах.

– Так, парни. Берите пленных – и к установкам!

– "Духи" в своих стрелять не станут! – не унимался Липин.

– Сделать петли! Набросить им на глотки и перекрыть кислород! – отдавал лаконичные приказы Рогожин.

Десантники удивленно переглядывались, не понимая замысла командира.

– Вешать пленных, что ли? – робко переспросил ефрейтор.

– Дурак! – Рогожин выразительно постучал себя по лбу. – Они же мусульмане. Для них, воинов Аллаха, смерть без крови – что для тебя служба без дембеля. В рай не попадут. По своим "духи" пулять, конечно же, не станут, но отпугнуть – отпугнут! Давайте!

Пленные, трясясь от страха, глазели на приготовления десантников.

– Только не до смерти! Осторожно! – предупредил Рогожин.

Машины приближались. Раненный снайпером моджахед, воспользовавшись замешательством, успел предупредить своих о дерзком захвате установок, и сейчас "духи" торопились наказать зарвавшихся "шурави".

– Алла… – истошно вскричал тощий афганец, которого первым подвергли испытанию.

Он тяжело, с ефрейтором на спине, обхватил сапоги сержанта и затараторил, пуская слюни и сопли. Свою речь воин ислама сопровождал выразительной восточной жестикуляцией.

Рогожин склонился над ним.

– Шугани разок своих. Иначе… – Он чиркнул ладонью по горлу.

– Не улавливает! – констатировал Липин и крутанул удавку.

Афганец зашелся в кашле. Его тонкие губы стали на глазах синеть, на них выступили белые хлопья пены.

– Ослабь! – Рогожин хлопнул ефрейтора по плечу. – И поставь его на ноги!

Теперь покачивающийся душман был похож на марафонца после финиша. Он уткнул глаза в землю и часто дышал широко открытым ртом, в котором по-собачьи подергивался язык, точно просил отпустить его наружу.

Рогожин сбил с пленного грязную чалму и повернул голову "духа". Приставив к его глазам бинокль, сержант показал на машины. Потом указал на установки и сделал жест руками, словно отгонял от себя назойливую мошкару. Афганец замычал, отрицательно тряся головой.

– Петлю, Липин. Потуже! Время уходит! – рявкнул Рогожин.

– Есть! – так же решительно выпалил ефрейтор и снова перекрыл душману кислород.

Пленный бился всем телом, как бьется рыба, выброшенная на лед.

– Сержант, кажись, мой согласен! – Один из десантников подвел смуглолицего пожилого афганца в просторных полотняных штанах и длинной рубахе.

– И мой дошел до кондиции! – ухмыльнулся Липин.

Его подопечный уткнулся лбом в землю и стучал рукой, давая понять, что согласен…

Как они наводили установки. Рогожин так и не понял. Но залп получился отменный. Установки дрогнули, затем залились огнем, и от протяжного воя снарядов, вырвавшихся из стальных труб, заложило уши.

В бинокль Рогожин видел, как черная стена разрывов выросла на безопасном расстоянии от машин. Моторизованный отряд притормозил, заложил резкий вираж и быстро начал удаляться, не дожидаясь очередного залпа.

– Перелет сделали, блин! – горестно выдохнул ефрейтор, подводя результат.

– Порядочные "духи". Не предатели… – рассмеялся Рогожин. – Дай-ка водички попить. У меня, видишь, фляжку пробило…

***

Последняя крупная военная операция Советской Армии в Афганистане снятие блокады с Хоста – проходила строго по установленному плану. Огневые точки моджахедов были нанесены на карты, переданы в батареи и дивизионы, вертолетные полки и эскадрильи фронтовой авиации. Расчеты занимали места у орудий, артиллеристы реактивных установок следили за красными флажками в руках своих комбатов.

Как слабая искра приводит в движение поршни двигателя, так команда, отданная с главного КП этой войны, заставила повернуться десятки ключей стрельбы, взреветь моторы БМП, танков и БТР, подняться в воздух "вертушки", истребители-штурмовики.

***

Ахали гаубицы "Д-30", вторили им самоходные орудия с нежным названием "Гиацинт", завывали, выпуская огненные стрелы, реактивные "бээмки". Вертолеты огневой поддержки, утяжеленные снаряженными по максимуму подвесками, грязно-зелеными мухами уходили к горизонту, а матушка-пехота выдвигалась на передовые позиции…

Десантники спрятались в русле старого канала. Артиллеристы работали аккуратно, но Рогожин решил не искушать судьбу. Уж слишком близко катилась страшная лавина огня и металла.

– Подкорректируйте пушкарей! – кричал он в ларингофон рации. Близехонько к нам забирают… Я говорю: пусть не шпуляют сюда. У нас чисто…

Стены канала тряслись от разрывов, осыпаясь тысячами ручейков песка. Десантники инстинктивно прижимались друг к другу, словно плечо товарища могло уберечь их от шального разрыва.

На лицо погибшего младшего сержанта Маркина все время оседала пыль. Рогожину то и дело приходилось смахивать ее. Маленькая дырочка слева на груди закрылась корочкой запекшейся крови и стала похожей на большое родимое пятно.

Дым стлался над рисовыми полями, степью, закрывал солнце. Он полз по дну старого русла, обволакивал десантников серо-коричневыми космами. От него першило в горле и щипало в глазах. Казалось, всю планету заволокло этим дымом.

– Да-а, бардак! – прокомментировал ефрейтор Липин.

Он сидел у глинистой стены канала, обхватив стриженую голову руками. Рядом прикорнул пленный афганец – недавняя жертва ефрейтора. Русский десантник и солдат повстанческой армии были одинаково слабы и беззащитны перед огненной бурей, созданной людьми и безумствовавшей на десятках квадратных километров.

Яркая точка ракетницы зависла в небе.

– Поднимаемся! – бросил Рогожин бойцам. – "Такси" свободно. Эх, прокачу!

"Бээрдээмки" их батальона ждали десантников у шоссе.

Стволы семимиллиметровых станковых пулеметов были повернуты в сторону рисовых полей. Раненых, пленных и убитых погрузили внутрь разведывательных машин. Десантники устроились на броне – так было безопаснее. Если "бээрдээмка" подорвется на мине, можно отделаться контузией.