Код Маннергейма

Восторженный прием у публики вызвал полет на биплане «Фарман» г-жи Мациевич, вдовы погибшего авиатора, которая, несмотря на трагическую смерть мужа, решила сделаться первой российской воздухоплавательницей.

Один из организаторов недели, г-н Суворин, сын известного русского издателя, владельца «Нового времени», любезно давал нам пояснения о происходящем. Он продемонстрировал первый аэроплан, на котором установлен пулемет. С особым воодушевлением рассказывал и о предстоящем нынешним летом групповом перелете Санкт-Петербург — Москва. По его словам, любой желающий по завершении двухдневных занятий вполне может управлять аэропланом.

В завершение своей небольшой лекции он предложил нам совершить увлекательную воздушную прогулку. Ко мне он обратился особо:

— Господин барон, позвольте передать вам личное приглашение одного из директоров нашего общества «Крылья». Если вы соизволите его принять, прошу пройти за мной — аэроплан уже подготовлен, и пилот ожидает.

Меня это предложение несколько удивило, но желание подняться в воздух и испытать новые необыкновенные ощущения оказалось настолько сильным, что я не раздумывая согласился.

Суворин проводил меня к биплану «Фарман», полотно крыльев которого сверкало сверим лаком. Аэроплан развернули к центру поля. Авиатор уже занял место в открытой кабине, расположенной впереди, перед крыльями и мотором. Наряд пилота — кожаный реглан и шлем, лицо скрывают большие выпуклые очки. Механик помог мне взобраться в миниатюрное кресло, в котором я при моем высоком росте поместился с большим трудом, и, забрав у меня фуражку, дал взамен такие же, как у пилота, кожаный шлем и очки.

— Сильный ветер, ваше превосходительство, — пояснил он.

Подождав, пока я пристегну страховочные ремни, он провернул пару раз винт, и мотор завелся. Вишневые лопасти слились в сияющий прозрачный круг. Машина, раскачиваясь на неровностях поля, устремилась вперед.

Еще мгновение — и мы отрываемся от земли и постепенно начинаем подниматься все выше и выше.

Я быстро привык к треску двигателя за спиной и целиком отдался наслаждению ощущением свободного полета. Впереди и далеко внизу я видел сверкавший на солнце острой иглой шпиль Петропавловского собора, а на другом берегу Невы — облитый солнечным сиянием и возвышавшийся над прочими зданиями огромный купол Исаакия.

Аэроплан резко накренился, я посмотрел на пилота — он с усилием тянул рычаг управления рулями, разворачивая машину. Теперь мы летели к заливу. Разглядев полукольцо песчаной косы, миниатюрные домики, какую-то фабрику, крошечную мачту железнодорожного пути, я спросил у молчаливого авиатора, перекрикивая гул мотора:

— Что это там, вдали?

— Сестрорецк! — прокричал он в ответ.

Сильным порывом ветра аэроплан вновь накренило — пилоту с трудом удалось его выровнять, но нас по-прежнему тянуло к заливу. Мы стремительно неслись к неприветливым серым холодным волнам со скоростью железнодорожного экспресса — шестьдесят верст в час.

Посмотрев вниз, я обнаружил, что под нами теперь только вода. Надежная суша осталась позади.

— Ну что, барон, испугались? — невежливо обратился ко мне авиатор и громко расхохотался.

Я взглянул на него и испытал удивление, куда большее, чем испуг, на который он рассчитывал. Авиатор поднял очки на лоб, видимо, для того, чтобы я мог его узнать. Рядом со мной в пилотском кресле сидел британский шпион Сидней Рейли.

— Я долго ожидал встречи с вами, барон! — тем временем с устрашающей гримасой продолжал он. — И вот час пробил! В Тибете вы похитили принадлежащую мне ценность и за это должны понести наказание.

Окончив эту высокопарную тираду, он извлек из ящика за своим креслом необычной формы ранец со множеством ремней и довольно ловко закинул его на спину.

— Знаете ли вы, что это? — торжествующе прокричал он, заглушив рев двигателя и свист ветра. — Новейшее изобретение — парашют. Сейчас я сделаю разворот и, когда мы вновь окажемся над сушей, покину аэроплан — мое падение затормозится шелковым куполом. А вы останетесь в машине, которой не умеете управлять, и неизбежно погибнете!

Я извлек из кармана шинели небольшой браунинг, привычку не расставаться с которым приобрел еще на войне, и спокойно ответил:

— Мы погибнем оба, вы не успеете воспользоваться вашим парашютом — прежде я вас застрелю.

Судя по его изумленному виду, такого Рейли не ожидал. Некоторое время он сидел молча, мрачно о чем-то размышляя, и, наконец, обратился ко мне:

— Я надеюсь, господин барон, что вы не воспринимаете все произошедшее всерьез. Это всего лишь маленький забавный скетч, шутка. Но у меня есть для вас и серьезное предложение. Вы владеете удивительной ценностью, обладающей, поверьте мне, необыкновенной силой. Но не знаете, как этим пользоваться. В Тибете, три года назад, мне попался древний папирус, который я сохранил и сумел прочесть, — в нем раскрываются некоторые ее тайны. Почему бы нам не объединиться? Вместе мы сможем достичь необычайного могущества, поверьте — мы будем править миром!

Мотор аэроплана неожиданно странно чихнул, прервав свой привычный рев, на мгновение умолк и вновь заработал, но теперь с перебоями. Рейли побледнел, судорожно схватился за грушу нагнетателя в попытке выкачать хоть каплю керосина, но увы — нижний бак был пуст.

— Они забыли долить керосин! — в отчаянии закричал он. — Мы не сможем вернуться назад — топливо на исходе.

Меня давно уже заинтересовал черный угольный дым, поднимавшийся снизу прямо по нашему курсу.

Всмотревшись, я разглядел неясные очертания острова и понял, что это дымят корабли на кронштадтском рейде.

— Хватит ли у нас керосина, чтобы долететь до Кронштадта? — спросил я.

Встревоженный Рейли ответил:

— Не знаю, может быть. Горючего осталось минут на десять полета.

Он судорожно вцепился в рычаги управления и подавленно молчал, пока наш аэроплан, сжигая последние капли топлива, старательно пытался доставить нас к острову. Я думал о том, что если нам суждено благополучно сесть, то необходимо задержать Рейли и передать его офицерам контрразведки, видимо, давно мечтающим о встрече с этим шпионом.

В тот момент, когда мы уже ясно видели корабли на рейде, величественный Морской собор и другие здания города, двигатель нашего «Фармана» смолк окончательно. Но мы уже были над сушей. К счастью, неподалеку обнаружился плац, пригодный для посадки. Авиатор довольно ловко спланировал.

Когда, ударившись колесами о землю, аэроплан подпрыгнул и покатился по траве, Рейли быстро отстегнул страховочные ремни и прыгнул вниз. Неуправляемый биплан прокатился по плацу и зацепил крылом одно из растущих на краю деревьев. Раздался треск лопнувшей обшивки и хруст ломающейся рамы. Когда я, спустя несколько минут, смог самостоятельно выбраться из-под обломков самолета, Рейли успел скрыться.

Дальнейшие поиски в Петербурге ни к чему не привели — он бесследно исчез. В товариществе «Крылья», где он служил одним из директоров, сообщили, что вместе с Рейли из кассы пропали сто тысяч рублей, собранных по подписке на устройство группового перелета Петербург — Москва.

Невыясненным также осталось, каким образом этот разыскиваемый со времени падения Порт-Артура британский шпион мог так уверенно жить в столице империи под собственным именем. А для меня, видимо, навсегда останется загадкой — действительно ли Рейли обладал неким древним папирусом, раскрывающим тайны хранимой мной реликвии, или же его слова в поднебесье только попытка ловкого блефа в поисках выхода из безнадежной ситуации.

Неделю спустя, после завершения военной игры в Генеральном штабе, я вернулся в Варшаву.

Этот город всегда был равнодушен к судьбам своих жителей. Безумный морок царя Петра, навеянный гнилыми испарениями финских болот, он с одинаковым безразличием встречал их первый, младенческий, крик и провожал в последний путь. Но они, его временные обитатели, находили для себя разные поводы любить этого каменного монстра со свинцовым взглядом из-под гранитных век — ведь он — место их единственной, неповторимой жизни, которую никогда не прожить вновь.