Атаман. Кровь за кровь

Отправив троих террористов расправиться с уборщиком, Иванаускас решил, что пора привести угрозу в исполнение. Жизнь одной из заложниц для него ничего не стоила. Двое подручных привели де­вушку, ту самую, которую он уже два раза ставил перед камерой. У нее отказали ноги. Ее пришлось тащить волоком.

—   Пошли, козочка, — подбадривал террорист де­вушку.

Ее поставили перед камерой. Рядом стал Иванаус­кас и подпер девушку плечом, чтобы она не упала.

Остальные девушки видели, что главарь террорис­тов вытащил пистолет из кобуры и держал его у себя за спиной.

Акт возмездия начался...

—   Если вы не возражаете, я воспользуюсь вашей связью, — сказал Купреев, — чтобы связаться с пси­хологической службой нашего подразделения.

—   Да, какие могут быть возражения, — ответил Го­ремыкин.

Купреев быстро дозвонился до психологов.

—        Алло, я хочу, чтобы вы послушали одного психа и дали ваше заключение. Это очень важно, мы не мо­жем принять решение...

Горемыкин вдруг взмахнул рукой:

—   Смотри! Да он действительно сумасшедший!

На экране телевизора возникла картинка: терро­рист в полумаске и дрожащая от страха девушка...

—   Двадцать минут истекли, — проговорил чужим голосом Иванаускас, — я вам дал еще пять минут. Вы но выполнили ни одного моего требования.

Террорист приставил пистолет к голове девушки и нажал на спусковой крючок. Прозвучал выстрел. Го­лова девушки дернулась.

Что-то кроваво-белое брызнуло на объектив каме­ры, и оператор из числа террористов стал деловито протирать объектив какой-то тряпочкой.

Иванаускас бережно опустил убитую им девушку па пол.

—   Наше следующее представление будет через двадцать минут, — сказал он. Черный платок колебал­ся от его дыхания. — Мне становится скучно. Пожа­луй, я взорву одну из своих бомб с нервно-паралитическим газом. Я предупреждал вас — бомбы расположе­ны на многих жизненно важных объектах города-

Немой ужас обуял всех, кто видел эту кровавую г цену и слышал голос террориста. Все это напоминало сцену казни приговоренных к смерти шариатским су­дом в Грозном.

Видели все это и в оперативном штабе по освобож­дению заложников, и во всех кабинетах различных управлений и центров Федеральной службы безопасности и Министерства внутренних дел. Они слышали, как кричали в истерике остальные спортсменки.

В спецавтомобиле прозвучал зуммер телефона. Полковник Горемыкин взглянул на телефон, но касать­ся трубки не отваживался.

—   Поднимать? — спросил у него Купреев.

Горемыкин махнул рукой. Звонили из ФСБ.

—   У вас нет времени на стратегию, ребята, — про­звучал чей-то начальственный голос. — Если вы не от­дадите приказ на штурм, мы упрячем вас за решетку... Новый Буденновск, понимаешь, тут устроили... Немед­ленно приступайте к действиям!..

—   Там все заминировано. Минеры не могут даже притронуться к стеклу...

—   Буравьте стены, высаживайтесь на крыше, под­капывайте, гипнотизируйте их, в конце концов, но действуйте! — заорал тот, кто был на другом конце провода.

—   Мы не можем принять решение на штурм без письменного на то подтверждения вышестоящего на­чальства! — отчеканил Купреев.

Его собеседник взорвался:

—   Какое разрешение! У вас есть все полномочия! Ни на одну секунду Россия не должна оставаться без зонта, которым является ваше подразделение! А вы не можете самостоятельно принять решение?

—   Пошел на хрен! — спокойно произнес Купреев в трубку. Звонивший еще что-то кричал, но Купреев положил трубку и потер лоб.

Если штурмовать, заложники погибнут все сразу. Если тянуть время, можно выиграть хоть одну жизнь.

Вскоре позвонили психологи.

—   Этот человек не собирается никого отпускать, это не в его стиле.

—   Что это значит — его стиль?

—  Он взрывает заложников, чтобы прикрыть свой отход.

—  Откуда такая уверенность?

—   Из элементарных наблюдений, — пояснил пси­холог. — Мы видели, как он убил заложницу. Он при­крывался ею, как щитом... Впрочем, это всеобщая так­тика, однако у данного типа она сопряжена с садист­скими наклонностями.

Купреев положил трубку.

—   Он всегда убивает заложников, — сказал Купре­ев Горемыкину.

—  Что же нам делать?

—   Надо побольше узнать о нем. Может, в про­шлом...

—   Мне плевать, что он делал в прошлом! — вдруг заорал Горемыкин. — Мы должны сделать все, чтобы спасти людей!

—  Он рассчитывает на это.

—  На что?

—   На то, что мы станем жалеть заложников. По­слушайте, товарищ полковник, я внутренне готов по­жертвовать несколькими невинными гражданскими ли­цами и убить его. Я лично возглавлю штурмовой отряд.

Горемыкин сощурился.

—   Вы уверены, что это поможет избежать большого кровопролития?

—  Да. Разрешите выступить?

—   Подождите. Нам никогда не отмыться, если мы примем решение сами. Пусть сверху нам спустят при­каз. А приказ — дело святое. Пока у начальства тре­щит голова, какое же принять решение, мы будем про­должать пытаться вытащить их живыми...

—        Но они же развязали нам руки, — сказал Куп-

реев,

—   Делайте так, как считаете нужным, — отрезал Горемыкин, отводя глаза в сторону.

Купреев вздохнул.

—   Нет, — сказал он, — если и вы не даете мне пря­мых указаний, то я не решусь на штурм. Будем ждать.

—   Ждать очередной жертвы?

—   Сейчас надо придумать какой-нибудь отвлекаю­щий маневр. Может, найти его мать, сестру, брата, же­ну или подругу, в конце концов.

—   В том-то и дело, что у него абсолютно никого нет. Он одинок, как волк.

—   Может, он добивается чего-то другого?

—   Чего?

—   Может, где-то в другом месте грабят Алмазный фонд или штурмуют ракетную шахту с ядерными бое­головками, а?

—   Я не знаю...

Неожиданно издалека донесся приглушенный взрыв, сопровождаемый протяжным гулом.

—   Черт возьми, что это такое?

Горемыкин и Купреев выскочили на улицу.

—   Он взорвал еще одну бомбу. Вон там! Видите об­лако черного дыма?

—   Он знает, что делает, — пробормотал Горемы­кин. — У всех и так душа в пятках, а он еще и фейервер­ки устраивает. А у нас никакой возможности воздейство­вать на него. — Горемыкин обхватил голову руками, — Сволочь ты, сволочь, как же ты планируешь уйти?

Неожиданно дверь в спецфургон отворилась, и в ее проеме показалась знакомая Купрееву и Горемыкину фигура генерала ФСБ. Этот довольно известный гене­рал с лицом, красным, как свежая колбаса, с бровями, густыми, как волосы под мышкой у пожилой вдовы, считался одним из лучших специалистов в борьбе с террористами. Он вошел в салон, недоверчиво осмот­релся и бесцеремонно уселся на свободный стул.

—   Я прибыл для того, — сказал генерал не поздо­ровавшись, — чтобы возглавить оперативный штаб по освобождению заложников. Мы должны подумать над тем, чего они добиваются...

—   Они выставили политические требования, това­рищ генерал, — сказал Горемыкин.

—   Как бы не так, политические! — скривился гене­рал ФСБ, — Я в жизни не видел идиотов, готовых уме­реть за политиков. Похоже, что, выставив для начала политические требования, они просто тренировались, выясняли, способны ли наши органы дать решитель­ный отпор. Погодите, не пройдет и получаса, как они потребуют деньги...

—   Это было бы лучшим вариантом, — сказал Куп­реев.

—   То-то и оно, что лучшим, — сказал генерал, бро­сая фуражку на стол. — Помните, с чего все началось? В декабре девяносто четвертого года в Москве взорвал­ся рейсовый автобус тридцать третьего маршрута, по­мните? Возле южного выхода бывшей ВДНХ.

—   Как же не помнить, товарищ генерал, — сказал Горемыкин, поглядывая на часы.

—   А ты, полковник, на часы не смотри, — произ­нес генерал, пошевелив кустистыми бровями, — дума­ешь, они взорвут еще что-нибудь? Дудки, я их знаю. Пройдет и пять, и десять, и двадцать минут, прежде чем они решатся. Вспомните, когда взорвался тот рей­совый автобус, жертв не было, да? А перед этим было несколько попыток взорвать московскую окружную железную дорогу. Все теракты остались анонимными, доказательств причастности к ним хоть одного чечен­ца мы не нашли. Мы запустили через правоохрани­тельные органы версию о «чеченском следе», но, по­вторяю, доказательств этому нет. Это уже после, в июне девяносто шестого, они в Буденновск вошли. Погибли мирные люди, сотни человек получили ране­ния. Это привело к тому, что начался переговорный процесс по мирному урегулированию военного кон­фликта в Чечне. После этого они вообще распояса­лись, и Радуев вошел в Кизляр. Опять более полусот­ни жертв. Но на этом они снимали политические пен­ки, понимаете?