Месть фортуны. Дочь пахана

— Ладно мне туфту подкидывать. Срывайся куда хочешь. Но сначала тебе придется наколку от кентов сделать, чтоб не ожмурили. Это тебе Глыба справит. За час. И еще вякни, тебе есть на что дышать?

Седой ничего не ответил, лишь вздохнул тяжело и отвернулся.

— Возьми, — подал две пачки соток.

— Э-э, нет! Возьму башли, ты себя будешь считать хозяином моего кентеля! Мол, откупился! Обойдусь! — отказался Седой.

— Зачем мне твой колган? Да если бы хотел, давно бы открутил. И знай, Седой, я в своей жизни лишь второй раз изменил решение. Второй — это ты! И от своих слов, тебе как никому известно, не отказываюсь. Башли даю без условий. Не в долг. Бери! Не зли меня! Доброе твое, когда я с ходки слинял, помню. Тогда ты меня грел. Нынче — я!

— Купюры кропленые?

— Нет. Не засвечены. Хватай шустрее и хиляем в хазу! Сделают наколку, отваливай.

Когда Седому рисовали на руке будущую наколку, Глыба взялся за ногу Шакала. Фартовый уже достал живицу. Заставив Шакала выпить стакан водки, он попросил кентов придержать пахана, чтобы вытащить пулю из сустава.

Пахан прогнал всех, лежал не шевелясь, пока Глыба пинцетом вытаскивал пулю.

Седому в это время иглой обкалывали рисунок, но он даже не. почувствовал, глядя, как терпит Шакал.

Рубашка от пота стала серой, прилипла к груди, животу. Пот стекал со лба. Но пахан молчал. Он не шелохнулся, ни звука не вылетело сквозь стиснутые зубы. Только усилившаяся бледность доказывала, как неимоверно трудно приходится сейчас фартовому.

— Дай сюда! — не выдержала Задрыга и, вырвав пинцет из рук Глыбы, подцепила пулю и вырвала ее.

— Не надо йод, спирт файнее. Но сначала огнем опали. Чтоб не нарывало. Потом уж спирт, — прижгла рану. Потом спиртом смочила, залила живицей, плотно забинтовала колено Шакала.

Всему этому учил ее Сивуч.

Седой и не заметил, что ему давно закончили обкалывать рисунок.

— Чего ждешь? Приморился тут! Сваливай. Все на мази. Никто тебя уже не тронет! — поторопил Боцман Седого. И тот, обмотав руку носовым платком, вышел в ночь, неся чемодан, такой же старый и потрепанный, как собственная судьба.

Земнухов шел не оглядываясь. Он не видел, но хорошо слышал осторожные шаги за спиной.

Малина никому не доверит свою судьбу. Она подозрительнее зверя, осторожнее всех. Она умеет защищаться и мстить…

— Интересно, кого это прицепили мне на Хвост? Кого-то из сявок. Только они вот так хиляют. Законника я бы не засек. Слух не тот, подводят Лопухи. Но раз приклеили шестерку, верняк живым слиняю из Ростова. Проводит этот «хвост» до станции, увидит, как сяду в вагон, и слиняет в малину доложить, что отвалил я. Не в лягашку, на поезде смотался. Насовсем, навсегда, от всех…

Фингал и впрямь шел следом за Седым до самого вокзала. Так ему велел пахан. Ослушаться Шакала он не смел. И плелся вспотычку на хвосте у прежнего пахана, которого в случае попытки посещения милиции было велено убить на месте.

Фартовые не случайно прицепили к Седому именно Фингала. Вздумали проверить стремача на верность Черной сове. Сумеет ли тот справиться? Ведь с Седым он фартовал много лет. С Шакалом — недавно. Коль не сумеет убрать Седого, значит малина расправится с обоими. Это Фингал понял вмиг.

Стремач видел, как Седой купил билет. И через час вошел в вагон поезда, отправляющегося в Москву. Фингал втайне позавидовал бывшему пахану. Ни от кого он теперь независим. Будет дышать в отколе, как сам захочет. И никто ему не укажет, как дышать…

Стремач смотрел в окна вагонов. Вот Седой вошел в купе. Поставил чемодан под нижнюю полку, уныло примостился у окна. Один… Будут ли у него попутчики в дороге и в жизни? Это уж как повезет…

Фингал дождался отправления поезда. Пожелал Седому тепла в судьбе и, повернув от холодного вокзала, поплелся обратно — в хазу, к малине, к кентам.

Фингал знал, он не сумеет жить без них — в одиночку. Нет у него столько сил, чтобы удержаться без поддержки

кентов. Он плелся, спотыкаясь в темноте, вздыхая и охая. Ему было очень холодно.

— Ну, что? Слинял Седой? — внезапно легла на плечо тяжелая рука.

Фингал отпрянул, но рука не отпустила, давила пудово,

— Шустри, кент! Ходули в клешни и на хазу! Дело есть! — поторапливал стремача Боцман, взявшийся неведомо откуда. Он сказал, что линял за водярой и для убедительности звенькнул бутылками, какие нес в сумке. Но Фингал ему не поверил. Понял, тот неспроста оказался на пути. Фартовые решили поймать двух зайцев, проверив Седого и его — Фингала. Да и о каком деле можно говорить всерьез, если пахан не может стоять на ногах? Шакал в большие дела всегда ходит вместе с малиной.

Но, кто такой — стремач? Думать ему никто не запретит. А вот сказать фартовому о своих догадках — никогда не посмеет. Смолчит, стерпит.

На хазе Шакал ни о чем не спросил стремача. Окинул беглым взглядом, понял — все в ажуре. А Фингал вздрогнул, Черная сова и впрямь готовилась в дело…

Куда и зачем собрались законники, стремачи узнавали уже на месте. Редко кто из них улавливал из обрывков разговоров, какие дела замышляет малина, куда собираются кенты?

Так было и в этот раз.

Фингал понял, предстоит что-то очень серьезное, если законники вздумали взять в дело Задрыгу. Значит, придется рисковать головами. Но Капка сидит спокойно. Смотрит, как собираются в дело кенты. Гладит белую кошку, какую приручила к себе совсем недавно. С нею она не расставалась даже в постели.

— Задрыга! Кончай кошку тискать! Хиляем! — позвал девчонку Боцман. Та сунула кошку за пазуху. Вышла следом за кентами в темноту ночи.

Вскоре малина подошла к городской тюрьме.

— Давай, кент! Гаси иллюминацию, пора! — подтолкнул Хлыща Боцман. Фартовый скользнул из темноты к забору. Прижался всем телом, чтобы часовые с вышки не приметили раньше положенного.

Выждав немного, забросил на оголенные заточенные провода кусок оголенного кабеля и тут же соскочил с забора под фейерверк ярких брызг, гула и огня замыкания проводов.

Яркие вспышки осветили растерявшихся часовых. Они скатились вниз по лестнице, не понимая, что произошло. Провода вскоре лопнули, повисли. Свет погас. Фартовые мигом взобрались на забор, проскочили запретку.

Навстречу им, словно назло, выскочила свора овчарок. Капка тут же вытащила из-за пазухи кошку. Та бросилась наутек, овчарки — за нею.

Малина подступила к зданию, где содержались законники и маэстро.

Двое охранников у дверей никак не могли понять, отчего не стало света во всей тюрьме, что случилось с проводкой? Фартовые, зажав им рты, тут же убили обоих и вошли в коридор.

Расположение камер и подвала многим было знакомо не понаслышке.

Через десяток минут все арестованные законники были выпущены из камер. Охрана перебита. Черная сова спустилась в подвал, где содержался маэстро.

Там охрана была усиленной. Две овчарки бросились на законников. Охрана открыла стрельбу.

Капка быстро справилась с собаками, перебив им переносицы, как учил Сивуч. Девчонка даже не почувствовала укуса одной из овчарок, успевшей вцепиться в ногу, пока Задрыга справилась с первой.

Охрана подняла на ноги отдыхавшую смену. Но и те не могли понять, где свои, где чужие. В темноте не отличить. А фартовые, сняв с убитых охранников винтовки, стреляли без промаха — на слух. Охрана таких навыков не имела.

Вскоре на помощь Черной сове подоспели выпущенные из камер законники. Охрана была перебита, замки и решетки снесены. Маэстро вытащили из камеры-одиночки и тут же увели с территории тюрьмы.

Капка выскочила следом за Глыбой, какого все же сумели ранить охранники, задели плечо. И фартовый торопил малину слинять из тюряги, пока его не оставили силы.

— Кончай махаться, кенты! Линяем шустрей! — звал фартовых. Своя малина подчинилась тут же. Но выпущенные решили разгромить тюрьму до конца, выпустить всех зэков, перебить всех охранников и оперов.

Фартовые ликовали яростно. Ломились в камеры, в кабинеты.

Звенело разбитое стекло, трещали взломанные двери, решетки.