Дикий батальон

Вперед. Дым редеет. Генераторы закончили свою работу. Теперь надежа лишь на автомат и удачу.

Вот и первые строения. Из подвальных окон ведут огонь армянские защитники своей независимости. Я чуть левее от них. Пока не заметили, падаю на брюхо и вперед, вперед. Автомат в правой руке. Лишь бы мин не было! Представил, как живот разрывает мина. Бр-р-р! Ну его на хрен! Такими мыслями можно и беду накаркать. Пот заливает глаза, во рту привкус железа.

Героем я не хочу быть, и как Матросов на амбразуру ложится не буду. Не тот случай.

А вот по бокам видно, что много убитых и раненых. Кто лежит, вывернув руки назад, а кто стонет, пытаясь себя перевязать. Меня не заметили, как ящерица скольжу между камней. В училище, на полигоне ползали между лужами и кучами коровьего дерьма. Пригодилось.

Три, два, один метр! Меня не заметили. Кажется, что я не ползу, а, вдавливая себя в землю, вспахиваю ее. Руки под себя, автомат приятно холодит грудь. Смахиваю очередной ручей пота со лба. Фас! Как пружина выпрыгиваю вперед. Не бегу, лечу по воздуху. От напряжения перестал дышать, просто не дышу.

Вот она стена, сложенная из местного камня. Снизу, из подвала, в трех метрах лупит пулемет, из второго подвального окна торчит ствол автомата. И тот и другой несут смерть. Мне везет, мне невероятно везет! Не заметили, увлеклись боем и не заметили. Внимательнее надо, мужики!

Бочком, бочком по стене, поближе к пулеметному гнезду. Автомат висит на ремне на левой руке. Достаю гранату, ввинчиваю запал, разгибаю металлические усики, рву кольцо. Время замедления после отлета рычага секунд шесть, а может и меньше, все вылетает из головы. Но чтобы не рисковать, — она же может и назад вылететь! — разжимаю руку, рычаг отлетает в сторону, негромкий хлопок, но для меня он звучит оглушительно. Время замедляется, я смотрю на гранату, от запала медленно отходит небольшой беленький дымок. Слышу, как стучит сердце. Я без размаха просто закатываю гранату в подвальное окно, мгновенно отпрянув к стене. Больше у меня такой возможности не будет. Если что-то сорвется — я труп. Напряжение нарастает, сердце колотится так, что кажется, что оно заглушает звуки боя, спина мокрая, пот стекает в штаны; кажется, что и штаны уже пропитались потом. Почему же она не взрывается!

И вот долгожданный хлопок-взрыв. Он прозвучал неожиданно громко, из окна повалил дым, вылетел какой-то мусор. Пулемет замолчал. Замолчал автомат. Может, и его задело, а может, притих. Я прыжком перескакиваю через окно пулеметного гнезда, швыряю вторую гранату к автоматчику. Слышны крики, потом взрыв и все стихает.

Те азербайджанские ополченцы кто был напротив меня, поднимаются и бегут в мою сторону. Я стою и жду их. Глаза их полны радостью. Они врываются в боковую дверь дома, из подвала слышны вопли и крики, стрельба. Из окон подвала тянет свежим запахом сгоревшего пороха.

После этого я держался за спинами других. Не избегал боя, но шел в плотной толпе ополченцев. Не геройствовал. Хватит с меня. Обороняло село не больше роты. Многие предпочитали смерть плену, стрелялись, им никто не мешал.

При выкуривании одного снайпера из дома, — он сидел на чердаке — погибло два ополченца: вышибли входную дверь, а она была на растяжке. «Эфка» рванула так, что от этих двух бедолаг мало что осталось.

Сбегали за БМП. Пока она ехала, какой-то армянский засранец расстрелял ее из РПГ-7. Слава богу, что не было в этой машине Володи. Боекомплект рванул так, что машину разворотило как консервную банку, башню сорвало, а корпус потом еще долго чадил жирным дымом. Дым почему-то поднимался не прямо, а по спирали.

Гада, что сидел на чердаке, закидали гранатами, хотя он долго отстреливался и уложил еще трех человек. Когда ворвались в дом, труп снайпера скинули на землю, и еще долго ополченцы не могли отвести душу. Они и плевали на него, и пинали ногами, один подпрыгнул и размозжил ему голову каблуками, приземлившись на нее. Напоследок выпустили несколько очередей, и пошли дальше. Пока мы завязли со снайпером, бой уже закончился.

Я встретил Виктора. Пуля прошила его правую руку навылет. Неумело наложенная повязка была вся в крови. У меня вся форма спереди была изодрана из-за ползания по-пластунски. Голодранец и только.

Пленных вывели на окраину села и расстреляли. Потом началась добыча трофеев.

Я посадил Виктора на БМП к Володе и мы поехали к Аиде. Из всех БМП уцелела лишь одна, и то у нее была повреждена пушка и вышел из строя механизм подачи боеприпасов. Все остальные сожгли. Сам Владимир был контужен. Он толком не слышал, лишь виновато показывал на уши, улыбался и разводил руками. По дороге мы несколько раз останавливались, Володю тошнило. Что было с Сашей, мы не знали.

Вот и медпункт. Я спрыгнул, помог спуститься Виктору и Владимиру. Вокруг было много раненых. Кто уже был забинтован, кто ждал перевязку врача. Завидев нас, народ расступился, давая пройти без очереди.

Аида, увидела Виктора, всплеснула руками. Заохала. Стала разматывать повязку. Я вышел покурить. Минут через двадцать вышел Витя. Сказал, что кость вроде цела, но нужен рентген. Пока уезжать не будет, потом, вместе с Аидой поедет в больницу.

Потом вышел Владимир. Громко — обычное дело у контуженных, чтобы услышать самого себя вынужден громко говорить, — сказал, что также нужно ехать в больницу, но поедет вместе с Аидой и Виктором.

Витя остался с Аидой, мы с Владимиром поехали назад. Навстречу на полном ходу несся УАЗ. Встретились. В машине замахали руками, засвистели. Остановились. Оказывается, Гусейнов подумал, что мы на БМП пытаемся удрать от него. Прямо мои вчерашние мысли читает. Я кое-как объяснил Владимиру, что за спешка. Он сначала долго смеялся, но потом ему вновь стало плохо, и долго, мучительно его выворачивало наизнанку. Пересели в посланную на наши поиски машину, все-таки не так трясет, и поехали в штаб.

— Интересно, мужики, а как бы вы стали нас останавливать? — спросил я.

Они лишь показали на РПГ-7 и три выстрела к нему. Понятно. Значит, БМП отпадает. Расстреляют, сожгут. Да и машина катается быстрее «БМПэхи».

По старой доброй традиции штаб располагался в здании школы. Мы вошли в кабинет директора школы. Там восседал Гусейнов, его свита, комбат, Модаев, мулла. Все в сборе. Возле окна на стульчике сидел Сашка. Он был красный как рак и курил.

— Всем привет! — поздоровался я. — Тебя еще пытать не начали? — спросил я, обращаясь к Сашке.

— Думаю, что минут через двадцать начали бы.

— Что, Маков, не удалось сбежать? — злорадно спросил Модаев.

Я повернулся к Гусейнову и вкратце объяснил ему, как все было на самом деле. Он вызвал механика-водителя, ополченцев, которых послал за нами вдогонку, и те и другие подтвердили мой рассказ. Потом спокойно кивнул головой, показывая, что тема закрыта. Я повернулся к Модаеву и мулле, показал большой кукиш:

— Накося выкуси. Сука!

— Что стоишь? Есть предложения? — спросил Гусейнов.

— Ага. Я не хочу скакать по ночам. Потому что кто-то прозевал все и разместил часовых в тех же окопах, на тех же местах, что и стоял противник. Вместо того чтобы мародерничать, пусть новые позиции оборудуют. Потери большие?

— Вместе с первыми боями — около двухсот человек вышло из строя. Как убитыми, так и ранеными.

— Батальон небоеспособен. Более двух третей личного состава отсутствует. Выводи на переформирование.

— Сейчас выведу! Размечтался! Здесь будете стоять, я постепенно буду вливать новые силы, здесь же на месте будете учить!

— Раненых вылечи и сюда же в строй! По крайней мере, будут обстрелянные бойцы. Пленных-то зачем порешили?

— Они так же и с нашими. Око за око.

— Понятно. Мы свободны?

— Идите, но я буду за вами присматривать. Охрана будут жить рядом. Буду знать о каждом вашем шаге.

— Да ради бога.

Мы втроем вышли из школы. У входа стояли Ахмед и Вели. У последнего была косо забинтована голова. Сквозь бинт проступила кровь. Видя наш недоуменный взгляд, Ахмед пояснил: