Великолепная пятерка

— Что я могу для вас сделать?

— Расскажите мне, кто такой Парамоныч и где он проживает?

— А я должна это знать?

— Да. Иначе вашему мужу не было смысла отправлять такое послание с тем парнем...

— Я уже говорила — вряд ли это был мой муж. Скорее всего, ко мне подвалил просто случайный парень...

— Да, случайный парень с потрясающими телепатическими способностями...

— Спросите у него, кто такой Парамоныч. Вы же поймали того парня?

— Я хочу услышать правду от вас...

— Я никогда не слышала ни о каком Парамоныче. Зато я с удовольствием послушаю про конфликт моего мужа с «Рославом». Это поможет мне разобраться в ситуации...

— В двух словах...

— Я хочу подробно.

— В двух словах, ваш муж подумал, что со стороны корпорации для него исходит какая-то опасность. Типа увольнения. И он пустился в бега.

— Увольнение — это не опасность, это неприятность. Что же тогда опасность?

— Я неточно выразился...

— Как бы не так.

— Он пустился в бега, хотя оснований для этого нет. Вы должны помочь нам найти его...

— Увы, — Марина развела руками. — Я сижу здесь уже вторые сутки — и как я помогу вам? Я бы могла позвонить каким-нибудь знакомым мужа, поспрашивать?

— Дайте нам их адреса и телефоны, — мы сами позвоним...

— Вы приедете к ним на танках, притащите их сюда и станете пытать.

— Вас же никто не пытает, Марина...

— Вы пытаете меня морально.

— А вы не хотите нам помочь.

— Отпустите меня домой, я приму душ, отдохну, поразмыслю на досуге и что-нибудь придумаю...

— Душ есть на этаже. А уж что касается поразмыслить — пожалуйста, я могу даже выйти из кабинета, чтобы вас не смущать...

— Но вы меня не выпустите.

— Я пока не услышал ничего про Парамоныча.

— И не услышите. Я хочу поехать домой.

— У нас нет бензина для служебных машин. Тём более сегодня суббота, все машины в гараже, а гараж закрыт. Подождем до понедельника. Как раз будет время поразмыслить...

— А еще можно меня не кормить, не поить и не пускать в туалет.

— Я подумаю об этих вариантах...

В понедельник Марина разговаривала уже иначе — она не играла, не делала большие удивленные глаза, она не пыталась обаять Сучугова. Марина была сосредоточенна, серьезна и немногословна.

— Кто такой Парамоныч и где он живет? — спросил гладко выбритый и одетый в свежее Сучугов, глядя на Марину, которой пришлось уже три ночи кряду спать на коротком диване в секретарской комнате.

— Я не знаю, — сказала она.

— Почему вы мне лжете?

— Потому что вы лжете мне.

— Интересно, в чем?

— Должно было случиться что-то из ряда вон выходящее, чтобы Борис так поступил. Это не маленький конфликт, как вы сказали. Это что-то другое.

— Другое, третье, четвертое... Я говорю вам, что имею право говорить. Я сам не в восторге от происходящего, но чем раньше вы скажете мне, где нам искать вашего мужа, тем будет лучше для всех.

— Я не уверена. Вы говорите «для всех», подразумевая "для корпорации «Рослав». У нашей семьи могут быть совсем другие интересы...

— Вы не хотите вернуться домой? Вы не хотите, чтобы ваш муж, ваша дочь вернулись домой? Разве не это — интерес вашей семьи? Так начните со мной сотрудничать!

Марина сжала губы, было заметно, что она поглощена какими-то своими мучительными размышлениями. Челюсть решил было, что его аргументы вкупе с тремя ночами на диване взаперти произвели должный результат, но, когда Марина разжала бледные губы, он услышал совсем не то, что ожидал:

— Я подам на вас в суд.

— Что? — Челюсть подумал, что ему послышалось.

— В суд, — повторила Марина. — Незаконное удерживание человека. То есть меня. Я думаю, что у Бориса тоже будет что заявить — иначе бы он не скрывался от вас. А вы бы за ним не гонялись...

— Ну надо же, — с прискорбной гримасой произнес Сучугов. — Ваш муж несколько лет проработал на нашу компанию, вы тоже работали в нашей системе... «Рослав» создал вам такие условия жизни, какие вряд ли дала бы вам любая другая корпорация. И вы в конце концов объявляете себя врагом нашей компании. Не то чтобы мы испугались...

— Когда появляется проблема выбора, — отчеканила Марина, — корпорация или семья, я, безусловно, выбираю семью. И я уж точно вас не испугалась.

На следующий допрос Сучугов привел психолога, тот добросовестно отсидел два часа за стеклом и потом выдал свои соображения:

— Это женщина с характером, но она всего лишь женщина.

— Что это значит? — спросил утомленный Сучугов.

— Если надавить на слабое место, она зарыдает и расскажет все, что вам нужно, и даже больше. И сама притащит этого вашего Романова сюда...

— Вы серьезно? — уставился Сучугов на психолога. — Вы не удивитесь, если я спрошу — а где, черт побери, ее слабое место?

— Насколько я понял из услышанного — семейные ценности. Дом, муж, дочь, стабильность. Нужно дать ей очень хорошо понять, что все это будет ею потеряно, если она пойдет на конфликт с корпорацией. Потеряет квартиру, стабильность, ее дочь потеряет перспективы, которые имеет сейчас... Она должна вспомнить, насколько ценны и значимы эти вещи.

— Кажется, я ей напоминал об этом...

— Вы на нее давили, поэтому она воспринимала вас как врага и все ваши слова воспринимала как вражеские. Она должна все осознать сама. Можно свозить ее домой, на квартиру — чтобы она ощутила контраст между тем, что было в ее жизни до поступка мужа, и тем, что есть сейчас...

— Ага, — сказал Челюсть и сделал пометку в записной книжке.

— Еще можно сыграть на противоречиях внутри семьи, если такие были. Если в семье доминировал муж и жена чувствовала, что ее недооценивают, пренебрегают ее интеллектом, — нужно надавить на это. Нужно убедить жену, что муж принял неправильное решение, а исправить его может только она, потому что она умнее...

— Ага, — сказал Челюсть.

Во вторник во исполнение этого плана Челюсть разрешил Марине Романовой в сопровождении троих сопровождающих съездить домой.

Если бы Челюсть знал, чем это кончится, он бы послал к чертовой матери и этот план, и того психолога, который его навязал.

Но Челюсть не знал.

Марина Романова: шум льющейся воды

«Господи, я, должно быть, выгляжу просто кошмарно», — подумала Марина, вылезая из микроавтобуса, только что пересекшего пропускной пункт «Славянки-2». Это был полдень вторника, но Марина сейчас была не в состоянии подсчитать количество часов и дней, проведенных ею на шестнадцатом этаже главного офиса «Рослава». У нее было лишь самое общее ощущение — ощущение, что это длилось веками. И что теперь из микроавтобуса вываливается постаревшая на столетия женщина.

Под мышкой Марина тащила пакет с книгой и туфлями — нелепое занятие в ее нынешнем положении, когда ни дня рождения мужа, ни прогулки в новых туфлях уже не ожидалось. Навстречу попадались какие-то знакомые, которые удивленно оглядывали Марину, внутренне наверняка изумлялись ее бедственному состоянию, но ближе подходить и задавать вопросы не решались — внимательные взгляды Марининого эскорта отпугивали не хуже предупредительной сирены.

Пока она дошла до дома, ноги изнылись — сказывалось малоподвижное времяпрепровождение в офисе СБ. «Какого черта они не могли довезти меня до подъезда? — мысленно ворчала Марина и отвечала себе: — Из вредности...»

На самом же деле этот пеший путь был задуман в СБ как средство психологического воздействия на Марину — она должна была сталкиваться с благополучными соседями, с женщинами, мужья которых не совершали никаких глупостей... И делать соответствующие выводы.

Вывод Марина сделала только один — она еще больше обозлилась. Трое с лишним суток кошмарных допросов, походы в душ и туалет под конвоем, теперь еще этот турпоход от ворот до подъезда... И впереди никакого просвета.

— Ох! — вырвалось у нее, когда она переступила порог собственной квартиры. Это был вздох радости, и ему не могли помешать даже трое мордоворотов, продолжавших опекать Марину.