Глаз ведьмы

— Говорят, от него наступает импотенция?

— Вам, я думаю, это не грозит, — рассмеялся профессор. — Но берегитесь перенапряжений, голубчик. И моральных, и физических. По крайней мере в ближайшие два-три месяца. Ходьба, легкая гимнастика, хороший крепкий сон, лекарства и покой. Тогда гарантировано выздоровление. А в свою уголовную милицию вы потом сможете вернуться, если захотите.

«Мое желание, — подумал Серов, — вовсе не определяет того, смогу я вернуться или нет. Однако профессору трудно понять все хитросплетения чуждой для него милицейской жизни. Да и зачем ему?»

— А если покоя не будет? — Сергей пытливо взглянул в глаза Валентину Егоровичу. Тур говорил, что врач не любит вилять хвостом. Вот и проверим.

— Тогда могут возникнуть не совсем приятные явления. Мы называем их «птималь», то есть малые припадки.

— М-да? — Серов потер подбородок. — И с чем их едят?

— Они невкусные, — профессор поморщился. — Это так называемая посттравматическая элептифоидная энцефалопатия. Лучше выдержать рекомендации и вернуться в строй, чем познакомиться с этой гадостью. Там и временные выпадения сознания, и прочая ерунда не самого приятного свойства. Вот моя визитка, звоните, а через месячишко, если не затруднит, покажитесь еще разок. Жаль, конечно, что нет вашей истории болезни, но да уж тут…

— Спасибо, — Сергей спрятал визитку и откланялся.

Визит к профессору его не разочаровал, не напугал, но и не дал исстрадавшейся душе долгожданного облегчения. Выходило, что медики из госпиталя и поликлиники правы и ему лучше покинуть свою беспокойную службу?! Не мог же Валентин Егорович с ними сговориться?

Зато профессор обнадежил: рука восстанавливается и будет нормально действовать! И вообще есть перспектива полного выздоровления. Кажется, он так и сказал: все пройдет, не оставив по себе даже печальных воспоминаний? Но он сказал и другое — не стоит противиться Судьбе, которая дала понять, как ценна жизнь!

Хочешь — называй его мистиком, хочешь — списывай воззрения на модную теперь показную религиозность, однако этим своим высказыванием он больно задел душу Серова, внеся в нее смятение, — а если и взаправду все предопределено свыше и не стоит рыпаться? Дали понять: уйди вовремя. И для Провидения не важно, что ты не дотянул до пенсии год-другой, что жить-то, по большому счету, не на что и придется перебиваться случайными заработками, которые еще тоже нужно найти.

— Все нормально? — осторожно спросил Тур, когда Сергей вышел из кабинета. Татьяна тоже встала со стула, напряженно ожидая ответа.

Серов не стал вдаваться в подробности.

— Лучше, чем я думал, и значительно лучше, чем считают наши врачи. Просил через месяц показаться. Да вот не знаю, удобно ли? И заплатить, наверное, нужно?

— Ты что! — Тур заковылял к выходу. — Хочешь его поссорить с моим семейством? Он не возьмет, даже не пытайся.

— Ну, тогда низкий поклон и спасибо.

— На здоровье. Поехали к нам?

— Нет, мне в другую сторону, — отказался Сергей, хотя совершенно никуда не спешил. Но зачем мешать влюбленным?

Лучше пройтись пешочком до дома и подумать. Подумать и посчитать, сколько ему еще выдадут зарплат, и прикинуть размер пенсии по инвалидности. Теперь такие подсчеты не лишние, и надо приучаться жить в ином ритме, чем жил до сих пор. А заодно заглянуть в аптеку и купить лекарство, прописанное Валентином Егоровичем…

Домой Сергей вернулся к обеду. Едва войдя в гостиную, он сразу же понял: его ждали с нетерпением и сильно переживали. Тетя Клава измяла весь передник, видимо, комкая его во вспотевших от волнения ладонях, а отец выкурил подряд несколько трубок, чего он себе обычно не позволял.

Сергей хотел прошмыгнуть в свою комнату, чтобы хоть немного приготовиться к ожидавшей его лавине вопросов, но сделать это не удалось.

— Что на службе? — отец глубоко затянулся неизвестно какой по счету за сегодня трубкой и кольнул сына острым взглядом.

— А-а-а, — отмахнулся тот, совершенно не намеревавшийся посвящать отца во все заморочки непростой ситуации.

Ни к чему Ивану Сергеевичу лишний стресс, который может привести к микроинфаркту и очередному рубцу на сердце. Уж кто-кто, а отставной полковник немедленно поймет, чего с чем едят в этой истории, и не на шутку переполошится, зная по себе, каковы нравы в наших хваленых органах, где никогда не умели да и не хотели ценить людей. Особенно умных и самостоятельных.

— Нечленораздельные звуки мне ничего не объясняют, — раздраженно заметил отец.

— Ничего существенного, — сын по возможности честно поглядел ему в глаза: лгать, так уж изобретательно. — Трофимыч угощал коньячком и кофе, обещая устроить пышные проводы. Но, как я думаю, он по своему обыкновению врет и даже сам себе не верит.

— И это все?

— Предлагал похлопотать, чтобы медики оставили меня в покое.

— Значит, все-таки нуждается в тебе?

— Не знаю, — чистосердечно ответил Сергей. — Многое не совсем ясно. Желая этот вопрос до конца прояснить, я отправился по рекомендации семейства Туров к профессору психиатрии. Кстати, Мякишев любезно дал мне машину.

Сергей выложил на стол визитку Валентина Егоровича. Как он и ожидал, она немедленно превратилась в козырного туза, позволив ему взять инициативу в собственные руки и перевести разговор в менее опасное русло.

Первым визиткой завладел отец. Он надел очки и, попыхивая трубкой, изучил все перечисленные на прямоугольничке мелованного картона титулы и звания маститого медика, а затем передал карточку сестре.

— Что он сказал? — стараясь сохранять спокойствие, спросил Иван Сергеевич, казалось, напрочь забыв о поездке сына на службу.

Это могло бы обмануть кого угодно, но отнюдь не Сергея. Он прекрасно знал: все обстоит совершенно не так! Как сонный кот играет с мышкой, а потом вдруг неожиданно ловит уже чаявшего себя спасенным грызуна, так и папа выждет подходящий момент, чтобы попытаться прижать сына к стене и выведать всю правду.

«Похоже, скоро наступят “счастливые” времена, когда мне просто будет некому довериться, кроме собственного отца», — с горечью подумал Сергей и ответил:

— Все не так плохо. Профессор уверяет, что спустя некоторое время я смогу вернуться в строй… Ладно, вымою руки и расскажу все за обедом.

Переключить внимание удалось, и родные умиленно внимали рассказам о Валентине Егоровиче. Отец одобрительно кивал, а тетка украдкой вытирала концом фартука увлажнившиеся глаза и подкладывала любимому племяннику лакомые кусочки. И вдруг неожиданно заявила:

— Профессора и академики хорошо, а вот раньше это дело бабки в деревнях лечили. Надо и нам такую найти! Если хорошая, то как рукой все снимет. А там пойдешь ты опять голову подставлять за этих обормотов или нет, дело второе. Главное — здоровье.

— Я тоже за это, — прихлебывая чай, согласился Сергей. — Да где же ее взять, бабку-то?

— Знакомые есть, поищем, — оживилась тетя Клава, и племянник понял: в ближайшее время она будет загружена и ждать с этой стороны каверзных вопросов не стоит.

Сергей улизнул к себе, закурил и блаженно растянулся на диване, бездумно глядя в потолок. Господи, как же хорошо хоть немного побыть в одиночестве и ничего при этом не делать. Впрочем, разве возможно убежать от самого себя?

Вскоре из узора трещинок на потолке явственно сложилось и начало гримасничать лицо плешивого Мякишева, а в ушах зазвучал его голос: «Ты уж не обессудь и не держи зла на старика…»

Хорошенькое дело, не держи зла! Хотя что толку держать его на Трофимыча — он продукт системы, ее обкатанный спазмами интриг каловый камушек, спрятавшийся в складках прямой кишки и мечтающий лишь о том, чтобы вместе с очередной порцией прошедших по всем извилинам и отдавших все соки ненасытному молоху переработанных масс не оказаться на улице, пока не нашел приличного местечка или не успел сколотить капиталец.

Нет, Трофимыч ему не друг и не враг: он друг только себе и враг лишь тем, кто непосредственно угрожает его благополучию. А Серов угрожал, но не прямо, а опосредованно, и при умелом подходе дело можно повернуть в любую сторону…