Черный трибунал

Раскаленные камни полыхали жаром, горячий воздух обжигал кожу. Он прыснул на них эвкалиптовой настойкой, потом мятной. По небольшому помещению парилки распространилось приятное благоухание.

Несмотря на немецкое происхождение, Миллер любил париться по-русски даже в сауне. Откуда-то у него была твердая уверенность в том, что именно русский пар, сдобренный березовым или дубовым веником, помогает очиститься не только телу, но и душе освободиться от неблагоприятного воздействия как внешних, так и внутренних сил. Обмакнув несколько раз в шайку с водой веник, составленный из березовых и дубовых веток, он помахал им в воздухе, заставляя осесть раскаленный жар, затем снова сунул его в воду. Вздохнув несколько раз полной грудью, он действительно ощутил прилив сил и удовлетворенно вздохнул.

Усевшись на полку, Миллер смежил веки и, подперев голову руками, задумался…

Все шло по плану. Убийство Лебедя наглядно показало и тем, кто уже давно признал главенство Александра Фридриховича, и тем, кто считал его выскочкой: перед неожиданной, а главное, невесть откуда исходящей опасностью сам Бог требовал объединиться. Но объединение возможно лишь вокруг одного человека, которому и верные друзья, и вынужденные союзники доверились бы всецело, а противники побаивались бы его реальной силы. Человека, который мог бы противопоставить .государственному беспределу что-то реальное и осуществимое. И таким человеком мог быть только он, Миллер…

В этом он был твердо уверен.

Волна жара, сдобренного парами 1йяты и эвкалипта, накрывала Немца с головой, так бы и сидеть тут до бесконечности с закрытыми глазами, так бы и нежиться в горячем и удивительно полезном суховее парной… Но расслабиться не получалось: Миллер знал, что теперь в его короткое отсутствие за столом наверняка ведутся разговоры, имеющие к нему самое непосредственное отношение.

Поднявшись с махровой простыни, Александр Фридрихович, почувствовав, что все его тело покрылось бисеринками пота, схватил веник и принялся нагонять на себя целительный пар. Когда пот буквально потек ручьями, Миллер приступил к тому, что на Западе называют истязательством: он вовсю, нисколько не щадя себя, стал хлестать свое ухоженное тело.

Это продолжалось несколько минут, пока на коже не выступили красные пятна, говорящие о том, что его усилия не пропали даром и жар достиг необходимого равновесия с внутренним кровяным давлением. Бросив веник в воду, Миллер вышел из сауны, бултыхнулся в бассейн с холодной водой, чтобы испытать удивительное ощущение, которому он придумал поэтическое название: колючее прикосновение водной стихии. Дело в том, что после интенсивного воздействия пара и быстрого погружения в холодную воду кажется, что вся кожа подвергается легким и приятным уколам тысяч иголок.

Миллер отлично знал, что в воду нужно опускаться медленно, чтобы вся кожа покрылась миллионом пузырьков, которые сохраняли накопленное в парилке тепло. Самым удивительным ощущением был момент, когда ты, постояв в ледяной воде некоторое время неподвижно, вдруг вздрагиваешь всем телом и в него вонзаются тысячи иголок. После этого нужно сразу выходить из воды…

Через несколько минут Миллер вернулся в зал. А за столом уже разгорался жаркий спор.

— Мы как-то с пацанами кутаисскими посидели, подумали и решили, что в Ялте этот самый «трибунал» обосрался! — горячо доказывал Амиран.

Оппонентом «лаврушника» оказался калужский водочный король, отзывавшийся на кличку Плафон, — большинство собравшихся не знали ни его имени, ни фамилии.

Это был полный краснощекий голубоглазый мужчина с нежной, как у младенца, кожей; когда Плафон говорил, его тройной подбородок трясся студнем.

— В чем обосрался-то? — глядя исподлобья, выдохнул он. — Поговорить не дали, людей разогнали.

— Ты че буровишь-то? Никто никого не разгонял, сами в штаны наложили и смылись от греха подальше, — хмыкнул Амиран. — Как ты, например…

— На меня-то налоговая «наехала», вот и пришлось домой отправляться, — последовало его неуклюжее оправдание. — А первым из Ялты кто укатил? Забыл? А я, между прочим, все помню… — Плафон ехидно усмехнулся. — И помню, что первым укатил именно ты, Амиранчик. После того как тебе в санаторий ТО письмо принесли.

— Ладно, хватит ругаться, — устало призвал к порядку публику за столом Немец, усаживаясь на свое место во главе, потом обернулся к Амирану и уточнил:

— Так в чем же они обосрались?

— Лебедя, земля ему пухом, как вы помните, с перерезанной глоткой нашли. Сперва — труп, потом — письмо: мы, мол, «Черный трибунал», его и приговорили. А вспомни, Немец, как они поступили с теми пацанами, о которых ты рассказывал: якобы пожар в гостинице, якобы в дыму задохнулись… Как ни смотри, а несостыковочка у них вышла…

— В чем же несостыковочка? — задумчиво спросил Миллер.

Если бы среди них оказался кто-то более внимательный, да еще и с психологическим чутьем, то мимо его зрения не прошло бы незамеченным, что председательствующий, задавая свой вопрос, чуть напрягся.

— А вот в чем: когда два трупа находят в сгоревшем номере, ментам выгодней всего списать это на неосторожность погибших. Так? Так… Нажрались, мол, водяры, кто-то с сигаретой и заснул. В «Космосе» киллерюга сработал под несчастный случай. И здесь ментам лафа: Гашиша вроде как под инсульт можно подвести. А в Ялте — чисто конкретная «мокруха». Для ментов это настоящий «висяк». Вот и выходит, что не получилось Лебедя чисто исполнить. Потому я и считаю, что в деле с Лебедем они попросту обосрались, причем вчистую!..

Амиран что-то горячо доказывал, Плафон возражал. А Немец, откинувшись на спинку кресла, задумался.

А ведь этот грузинчик был прав на все сто: те, кто исполнял Лебедя, явно промахнулись. Там, в Ялте, не было даже намека на несчастный случай.

Перерезанное горло — чего уж понятней! «Конкретная „мокруха“, как изящно выразился Габуния. Стало быть, налицо не один почерк убийств, а по крайней мере два.

Амиран продолжал свои построения, и отказать ему в логике было невозможно.

— …есть такое выражение: «двойной стандарт» называется. Это когда признается как бы две правды: одна — для одних людей, другая — для других, — пояснял Габуния. — Вот и тут такой же «двойной стандарт». Для нас — одна правда: мол, «за совершение преступлений приговаривается к высшей мере». Для ментов, чтобы свои грязные хлебала в эти дела не совали. Потому пацанов не взрывали, не стреляли и не резали. Как именно исполняли, даже не догадываюсь, но работали чисто: отравление, болезнь, самоубийство. Совершенно ясно, что работали настоящие профи. А приговор этот долбаный не мусорне посылался, а пацанам, хорошо знавшим убитого. Вы заметили, что бумаги эти предназначались только им, а не ментам?.. Но вот в Ялте «двойного стандарта» не получилось!

Потому ментовка с прокуратурой на уши и встали.

— Ладно, хватит, — перебил всех Немец. — Двойной стандарт, одинарный или тройной, это теперь без разницы. Лебедя-то все равно с того света не вернуть. Как и остальных. Надо что-то делать. И чем быстрей, тем лучше!

— Да ни хрена тут уже не сделаешь, — обреченно махнул рукой Габуния и потянулся к водочной бутылке. — Мы даже не знаем, что за твари собрались в этом самом «трибунале». Знали бы, можно было договориться, или откупиться, или мировую заключить. Да и вычислить их никак невозможно… Сегодня, братва, сидим, выпиваем, планы строим, а завтра кто-нибудь под машину попадет… или кирпич на голову свалится. И получите потом бумажку: «за совершение многочисленных преступлений… к высшей „мере социальной защиты“. И можете мне поверить, что никто не будет этим заниматься. Никто не попытается найти виновных! Никто! Такой вот „двойной стандарт“…

— Да, Андрюша, не думал, что все так повернется.

— И не говори…

Вот уже четвертый час Андрей Воронов и Савелий Говорков торчали в «линкольне», ожидая появления Немца.

В баню телохранителей не пустили, вот и приходилось дожидаться хозяина в салоне машины. Друзья то и дело выходили на воздух перекурить: некурящий Миллер совершенно не переносил запаха табачного дыма, а потому категорически запрещал курить в машине.