Горячая точка

— Может быть. А смысл?

— А смысл таков: для военкомата что погибшие, что оставившие часть, что прячущиеся, что посаженные — все едино. С глаз долой — из сердца вон. Лишь бы молчали. Меньше ветер — меньше пыль. Родители же вовсе не желают, чтобы их дети пошли под трибунал, как этот Олейников. Он теперь в камере сколько угодно может доказывать свою правоту, никто слушать не станет.

— Мрачную ты картину выписываешь.

— Это не я выписываю. Это жизнь наша дурная выписывает, — ответил Беклемешев, размышляя о чем-то своем.

За окном проплыла высотка Онкологического центра, за ней потянулся бесконечный пустырь. Наконец «Волга» свернула на узкую улочку, носящую гордое название «проспект». Проплыли мимо серые кирпичные дома, тяжелые, гнетущие. У подъезда с красной вывеской «Райвоенкомат» машина остановилась.

Беклемешев повернулся к Сергееву.

— Вот что, Боря. Я пойду к начальству, а ты заверни в бухгалтерию, проверь ведомости компенсационных выплат. Конкретно — фамилии Полесов и Олей- ников.

— Лады, — Сергеев кивнул. — Это где-то с полгода назад?

— Да, примерно. Давай действуй.

— Понял.

Они выбрались из салона, поднялись по ступеням узенькой лестницы, толкнули дверь.

В этот час в военкомате было сравнительно тихо. Шатались по коридорам несколько неприкаянного вида допризывников. Мелькали озабоченные офицеры и прапорщицы.

Беклемешев остановился у огромного стеклянного окна, за которым маячил разбитной усатый дежурный прапорщик, грубо кокетничающий с молоденькой прапорщицей. Майор постучал костяшками пальцев в стекло.

— Не видите, занят, — отозвался, не оборачиваясь, усатый.

— Вижу! — вдруг зло и резко гаркнул Беклемешев. — А ну встать, смирно!

Тот перепуганно вскочил, выпучил от неожиданности глаза. Принялся заполошно поправлять галстук. Командный тон сработал.

Майор продемонстрировал корочки, пообещал:

— Вы, прапорщик, у меня на Землю Франца-Иосифа дослуживать отправитесь. Это я вам гарантирую.

— Будете с полярными медведями шашни водить, — добавил Сергеев, не надеясь на географические познания усатого.

— Извините, товарищ майор, не признал, — виновато пробормотал тот.

— А у вас здесь разговаривают только с теми, кого признают? Так, в каком кабинете военный комиссар?

— Товарищ майор... — загундосил прапорщик.

— Я спросил, в каком кабинете?

— В одиннадцатом, — окончательно сник тот.

— Где бухгалтерия?

— А... В четырнадцатом. Это по коридору направо.

— Кто заседает в... — Беклемешев заглянул в повестку, — ...во второй комнате?

— Никто. Это запасной кабинет. Вроде комнаты отдыха. Если комиссия из Генштаба или горвоенкомата приедет или еще кто. Чтоб было где разместить.

— Ясно. Благодарю, — сказал, как плюнул.

Прапорщик тяжело опустился на стул. Девица попыталась шепнуть ему что-то утешительное, но усатый лишь отмахнулся, гаркнул:

— Отстань, дура! Из-за тебя все.

Беклемешев и Сергеев вышли в фойе.

— Давай в бухгалтерию, а я пока навещу военкома.

Сергеев решительно направился к двери с цифрой «14» на табличке, постучал и, заглянув в кабинет, громко и весело поздоровался:

— Добрый вечер, девушки.

Беклемешев же заторопился к одиннадцатой комнате. Военкомы — люди важные. Засиживаться на работе не привыкшие. Вошел в приемную. Секретарша занималась общественно полезным трудом. В смысле, красила ногти.

— Военком у себя, — произнес майор и непонятно было, спрашивает он или утверждает.

— Да-а-а, — по-овечьи протянула секретарша и спросила: — А вы по какому вопросу?

— По служебному, — Беклемешев подумал полсекунды и приказал: — Принесите личные дела Полесовых. Петра Ильича и Дмитрия Ильича, а также Олейникова Геннадия Борисовича. Быстренько, быстренько.

— А-а, — начала было девица, но майор пресек возражения, продемонстрировав удостоверение.

— Быстренько!

— Одну секундочку, — лепетнула секретарша, вскочила и зацокала каблучками к двери.

Беклемешев наконец смог войти в кабинет.

Военком поливал цветы. Выглядело это весьма забавно. Крупногабаритный подполковник умиленно закачивал в многочисленные цветочные горшки воду из кефирной бутылки. При этом его пухлые, похожие на вареники губы шевелились, словно он разговаривал с любимыми детьми. Услышав звук открывающейся двери, подполковник, не отрываясь от важного занятия, озаботился:

— Вы ко мне?

— А тут, кроме вас, еще кто-нибудь есть? — в свою очередь спросил Беклемешев.

Подполковник задумался.

— Нет, — наконец ответил он.

— Выходит, что к вам.

— Прием населения по вторникам и четвергам с трех до пяти.

— Ну меня-то примете?

— А чем вы лучше других?

— Тем, что работаю в ФСБ и в данный момент занимаюсь расследованием должностных преступлений.

— А к нам-то зачем? Неужто и в военкоматах должностные преступления всплывают?

Подполковник засмеялся, но глаза его остались серьезными. Наблюдал настороженно, словно каждую секунду ожидал подвоха.

— Всплывают, всплывают. Где их сейчас нет?

Армейский «цветовод» с наигранно тяжелым вздохом — эвон, беды-то какие случаются — отставил бутылку, кряхтя, натянул китель, плюхнулся в кресло за столом и абстрактно взмахнул рукой.

— Садитесь. Так что у вас конкретно?

— Да вот, — Беклемешев достал из кармана повестки. — В течение последних двух месяцев вы трижды вызывали Дмитрия Ильича Полесова.

— Вы и о таких вещах знаете? — удивился подполковник.

— Профессия, — улыбнулся в ответ Беклемешев.

— А этот Полесов... Он вам кто? Родственник?

— Да нет. Знакомец просто.

— Ах, просто знакомец... Понятно, — многозначительно протянул военком. — И что же с ним такое случилось?

— Вот я и хотел поинтересоваться у вас. Что же с ним случилось?

— В «партизаны» не забрали? Нет? И слава богу. Он «срочную» уже прошел? Тогда чего вы волнуетесь?

— Но три раза, — напомнил Беклемешев. — И все во второй кабинет. В тот самый, где у вас «комната отдыха».

— Как, говорите, его фамилия? — снова озаботился военком.

По его глазам майор понял: помнит. Но по каким- то своим причинам не хочет признаваться. Скорее всего приказали. Кто?

— Полесов. Дмитрий Ильич.

— Полесов, Полесов... Нет, не припоминаю.

— Ну, раз не можете вспомнить Полесова, может быть, вспомните Олейникова Геннадия Борисовича? — жестко спросил Беклемешев.

Подполковник напрягся. Лицо его окаменело. Глаза сузились недобро. Пухлые губы поджались.

— Кстати, совершенно вылетело из головы, документик ваш можно?

— Разумеется, — майор в третий раз продемонстрировал корочки.

Подполковник потянулся, но Беклемешев убрал руку.

— И что? — спросил военком.

— На каком основании арестован Олейников?

— Не помню, — ответил тот не без вызова. — Но, раз арестован, то, наверное, за дело. У нас ведь просто так не сажают. Если нужно уточнить, я скажу секретарше, чтобы принесла личные дела. В них все должно быть указано. Когда, кого, за что.

— Не беспокойтесь. Я уже ей сказал.

— Ах, вот как?

— Да, вот так уж.

— Напрасно утруждались. Без моего звонка ей никто ничего не выдаст. Она у нас совсем недавно работает... — Подполковник снял трубку телефона, набрал трехзначный номер: — Алла Степанна? Ряхин. Я по поводу личных дел... как? — спросил он Беклемешева.

— Полесова Петра Ильича и Олейникова Геннадия Борисовича.

— Петра Ильича Полесова и Геннадия Борисовича Олейникова... Во-он что, — военком снова посмотрел на Беклемешева, но уже не скрывая враждебности.

«В бухгалтерию наверняка звонит», — догадался тот.

— Ну, тогда ладно, — подполковник повесил трубку и замолчал, задумался, потирая уголки губ. Наконец он напрягся, спросил глуховато: — И чего вы хотите?

— Ничего, — усмехнулся Беклемешев. — Вот посмотрим личные дела...

— Слушайте, майор, кончайте мне тут дурака валять, — с раздражением перебил военком. — Вы же знаете, что в этих личных делах. Что вам нужно? Зачем вы приехали? Расследовать должностные преступления? Чего же вы тут расследуете, а не в Министерстве обороны или не в Генштабе, например? Боитесь? Ручонки коротковаты, вот и хватаете тех, кого разрешат, а не тех, кто по-настоящему виновен.