Сплетающие сеть

И все же неприятное чувство, подсказывающее, что за мной ведется плотная слежка, меня не оставляло.

Мало того – я был вынужден констатировать, что меня держат на поводке настоящие профессионалы. И этот факт (ладно, скажем так – почти факт) мне очень не нравился.

Поразмыслив немного, я решительно направился в пивнушку. А где еще должен отметиться деревенский житель из самой что ни есть глубинки, приехав в более цивилизованное место? Ясное дело – в пивной. В ресторане гужевать чересчур накладно.

Зосима тосковал за столиком в компании каких-то подозрительных мужичков. Он не очень любил пиво, но деваться было некуда, и мой приятель мужественно сражался с одним единственным бокалом.

– Смолишь? – кивнул я на трубку, которую он не выпускал из рук.

– Смолю, – буркнул Зосима, неприязненно посмотрев на соседей по столику.

– А по сто грамм?..

– Давай! – оживился он, и поискал глазами свободный стул – для меня.

Стул нашелся, и вскоре мы расслаблялись самой лучшей водкой, которую только можно было заказать в этой забегаловке.

– Только чтобы без дураков, – предупредил я буфетчицу, разбитную бабенку с немыслимыми буклями и чересчур полными густо накрашенными губами, невольно навевающими скабрезные мысли. – Мне самопальная бурда не нужна.

Она критически оглядела меня с головы до ног, и видимо решив, что я вполне приличный человек с деньгами, – не то, что ее постоянные клиенты – многозначительно улыбнулась и достала из-под стойки бутылку московской "Гжелки".

– Только для вас, – сказала она, кокетливо поправляя прическу.

– Премного благодарен. – Я тоже ответил улыбкой, в которой сквозило удивление – надо же, такая редкая водка в наших местах и притом по вполне приемлемой цене.

Закуску нам тоже дали весьма приличную: кусок свежего окорока, (закопченного явно в домашних условиях, а потому вкусного и очень нежного, со слезой), маринованные огурцы, маслины и свежеиспеченный хлеб. По жадным взглядам соседей, которые жевали подозрительного вида колбасу, я понял, что в пивной такие харчи для рядовых клиентов не подавали.

– Приезжие… – сказал один с нехорошим оттенком в голосе.

Он был похож на механизатора из старого фильма "Трактористы": в испещренной масляными пятнами робе и парусиновых штанах, в которых могли поместиться еще два человека.

– Не, – возразил второй, плюгавый тип с большими глазами навыкате – как у рака. – Дед местный. Я его знаю.

– Один хрен, – отозвался третий, угрюмый, с квадратным лицом, на котором кустилась недельная щетина. – Ходют тут разные…

Они разговаривали почти в полный голос, совершенно не стесняясь нашим присутствием. Зосиме было неловко, он ерзал на стуле, не поднимая головы, и пытался затянуться дымом потухшей трубки. В отличие от своего приятеля, я был совершенно спокоен. Меня больше волновали иные проблемы, нежели треп этих придурков.

Но они не успокаивались. Есть такой тип человекообразных, которых хлебом не корми, а дай поизгаляться над слабыми. А мы с Зосимой в их глазах не выглядели людьми, способными постоять за себя. Они вообще отвязали языки, обильно уснащая речь матерной бранью.

Нужно было с этим кончать.

– Что же он такой тупой? – ни к кому конкретно не обращаясь, спросил я озабоченно, разглядывая столовый нож, который дала нам буфетчица. – Ни хрена не режет…

С этими словами я полез в карман и достал складной нож с выбрасывающимся лезвием. Я захватил его с собой, чтобы в ситуациях, подобных этой, не чувствовать себя безоружным. Острое, как бритва, лезвие выскочило с мягким щелчком и зафиксировалось.

Многозначительно глядя на вмиг притихших соседей по столу, я повертел нож в руках, а затем отрезал кусочек окорока.

– Угощайся, – сказал я Зосиме. – Что-то ты мало ешь… Может, тебе эти вонючки мешают? – Я кивком головы указал на притихших хмырей. – Так это мы мигом… Скажи только, и я им языки вырву.

Я говорил размеренно и очень спокойно – так, будто кроме нас за столом никого не было. И демонстративно не глядел на них. В сочетании с блеском клинка, которым я, забавляясь, небрежно поигрывал, мои аргументы показались соседям по столу весьма убедительными. Они рванули из пивной с такой скоростью, словно за ними гналась нечистая сила.

Вот так всегда… Я иронично ухмыльнулся. Наглецы очень не любят, когда с ними разговаривают подобным образом.

Они ждут возмущенного лепета, даже обращения к стражам порядка, но когда от тебя веет незыблемым спокойствием, в котором нет ни капли страха, они обычно тушуются. Главное в такой ситуации не играть, а быть совершенно естественным. Хамы это всегда чувствуют.

– Налить? – спросил я, как ни в чем не бывало, совсем обалдевшего Зосиму.

Он никогда не видел меня таким – жестким и уверенным в себе до самонадеянности.

– Ну…

Мы выпили; как оказалось, на посошок: бутылка, совершенно неожиданно для нас, показала дно. Это было не очень приятное открытие.

Но заказывать вторую я не стал, хотя немного захмелевший Зосима умильно заглядывал мне в глаза. Ведь еще неизвестно, закончились наши приключения в этом вояже или нет. Если будет продолжение, то необходимо иметь трезвую голову.

Мы ушли, провожаемые сальными взглядами буфетчицы. Я не думал, что из нас двоих объектом ее вожделений был Зосима. Но меня эти мысли почему-то не воодушевляли…

Я решил покинуть рынок не через главный вход. Чтобы хоть немного спутать карты тем, кто следил за мной.

В дальнем конце рынка были ворота, куда въезжали грузовые автомобили. К ним вел узкий коридор, образованный складскими помещениями. Поэтому, в тот момент, когда на рынок заезжала большегрузная фура, мимо нее, чтобы выйти за ворота, не мог протиснуться даже очень худой человек.

Делая вид, что заинтересовался какой-то чепухой на прилавке, я выждал момент, когда на выезд направился КАМАЗ-длинномер, подхватил Зосиму под руку, и мы проскользнули перед самым носом грузовика в длинный проход, ведущий к воротам. Я не стал оглядываться, чтобы увидеть возможных топтунов, а быстро повел Зосиму по боковой улочке к коновязи – больше в райцентре нам делать было нечего.

И тут случилось то, что должно было случиться. Они прокололись. Как говорится, и на старуху бывает проруха…

На пустынной улочке позади рынка "Жигули" смотрелись как бельмо в глазу. Машина стояла на обочине, в тени деревьев небольшого скверика. Водитель делал вид, что ковыряется в моторе. А пассажир, приоткрыв дверь, чтобы впустить в салон свежий ветерок, разговаривал по телефону космической связи. Ни больше, ни меньше. В нашей глуши – и такая техника.

Я узнал пассажира сразу. Это была та самая женщина, которая разговаривала с мерзким горбуном. Но теперь я, наконец, увидел ее лицо. И едва не ахнул – ну и дела! Мне ли ее не знать…

Завидев меня и Зосиму, она инстинктивно отпрянула вглубь салона. Я понимал ее состояние – в этот момент она хотела превратиться в ничтожно малую букашку, которую можно рассмотреть разве что при помощи сильной лупы.

Сделав вид, что пассажир в машине меня совершенно не интересует и что мы с Зосимой его просто не заметили, а тем более – не узнали, я отвернулся к идущему рядом старику и начал болтать какую-то чушь, будучи мыслями далеко от райцентра. Зосима уставился на меня, как на умалишенного, однако благоразумно помалкивал.

Но мне его переживания были до лампочки. Теперь я почти наверняка знал, с кем имею дело. И эти знания спокойствия мне не добавили.

Глава 24

В деревню мы возвратились под вечер. Никто нас больше не останавливал, но знакомая дорога показалась мне враждебной и чужой – будто мы ехали в сказочном заколдованном лесу.

Даже на обычно невозмутимого Зосиму езда произвела тяжелое впечатление. Он нервно крутил головой, стараясь высмотреть неведомую опасность, а также по делу и без стегал горемычную Машку кнутом.

Кобыла поначалу пыталась протестовать, – фыркала и взбрыкивала – но затем, удивленная странным поведением хозяина, смирилась со своей участью, и даже по ровным участкам дороги трюхала, понуро опустив голову.