За безупречную службу!

Это действительно было плохо, поскольку ставило подполковника Сарайкина в одинаковое положение с Горчаковым и его семейством: он тоже видел лицо рейдера и хорошо его запомнил. Это был тот самый резон, на отсутствие которого так упирал «полковник Петров», уверяя, что не собирается отливать для партнера пулю.

Сарайкин стоял на лестничной площадке запасного выхода между первым и вторым этажами, привалившись задом к подоконнику и держа около уха мобильный телефон. Второй аппарат, незаметно снятый им с тела Шуни, был спрятан под крышкой стола для совещаний в кабинете Горчакова. Там, в кабинете, попивая коньячок и ведя с рейдером непринужденную беседу, Сарайкин, обмирая от страха, под столом набрал на клавиатуре одолженного у покойника телефона номер своего мобильного. А когда собеседнику доложили, что Горчаков сломался и готов дать показания, просто нажал клавишу вызова. Поставленный на вибрацию мобильник у него в кармане зажужжал, и, делая вид, что отклоняет вызов, подполковник на него ответил, установив соединение. После чего засунул телефон Шуни под какую-то горизонтальную рейку с нижней стороны стола, допил коньяк и гордо удалился.

Выходка была, спора нет, рискованная, но игра стоила свеч, а под угрозой расправы Анатолий Павлович находился с той минуты, когда впервые встретился с этим долговязым упырем и его бандой. Угроза эта с каждым часом становилась все реальнее, и в какой-то момент подполковник с полной ясностью осознал, что, если не примет каких-то решительных мер, если и дальше будет покорно, как баран на бойню, идти туда, куда ведет его рейдер, его просто шлепнут — спокойно, мимоходом, в рабочем порядке.

Подполковник стоял, левой рукой прижимая к щеке мобильный телефон. Правая, тоже не пустая, пряталась за спиной — в ней был табельный «Макаров», заряженный и готовый к бою. Стрелял подполковник Сарайкин недурно, потому что любил это дело, имел к нему кое-какие способности и много тренировался. Позиция тоже была недурна: что сверху, что снизу рейдеры могли подходить только гуськом, и Анатолий Павлович не сомневался, что в случае чего отправится к чертям в пекло не один, а в приятной компании. «Бедные черти, — подумал он мимоходом. — Эти-то тряпичные рыла, поди, пострашней ихних будут!»

— Мне нужны гарантии, — донесся до него приглушенный крышкой стола тусклый голос Горчакова.

Рейдер снова рассмеялся.

— Вы не перестаете меня удивлять, — весело сообщил он. — Я, лично, не вижу в чтении детективных романов и просмотре телевизионных сериалов аналогичного содержания ничего предосудительного. В рамках дозволенного каждый может развлекаться, как ему нравится, да и мозгам нужно время от времени давать отдых. Я, например, обожаю смотреть комедии, и чем комедия тупее, тем лучше — полный релакс, нирвана… И — бонусом — приятное сознание, что ты далеко не самый глупый человек на свете. Но чтобы взрослый, солидный, умный и образованный мужчина, директор режимного объекта, пытался подражать героям этих убогих мыльных опер — это, знаете ли, да… Какие гарантии, Михаил Васильевич? Как вы их себе представляете, эти свои гарантии? Вам что, расписку выдать: я, такой-то и такой-то, обязуюсь не брать к ногтю поименованных ниже граждан при условии соблюдения ими пунктов настоящего договора под номерами… Так, что ли?

— Я скажу, где папка, когда буду знать, что мои жена и дочь находятся в безопасности, — объявил Горчаков.

Рейдер закурил новую сигарету, подошел к окну и некоторое время, дымя, молча любовался закатом.

— Правду сказал я, шотландцы, — все так же, не оборачиваясь, нараспев заговорил он, — от сына я ждал беды. Не верил я в стойкость юных, не бреющих бороды…

До Сарайкина не сразу дошло, что это стихи. «Чего он нанюхался?» — подумал подполковник чуть ли не с растерянностью.

— А мне костер не страшен, — глядя на повисший над крышей механического цеха малиновый диск, продолжал рейдер, — пусть вместе со мной умрет моя святая тайна, мой вересковый мед… Помните? — произнес он нормальным тоном и резко обернулся к Горчакову. — Лев Кассиль, школьная программа по литературе за какой-то там класс… Я их отпущу, а вы мне после этого дулю под нос? Нет уж, голубчик, так не пойдет! И потом, скажите на милость, как вы намерены убедиться, что они в безопасности? Ведь опять придется верить на слово — или мне, или им. А откуда вам знать, что дочка радостно кричит в трубку: «Папочка, все в порядке!» — не потому, что ее мамочке в эту минуту приставили ко лбу пистолет?

— Вы не оставляете мне выбора, — подавленно произнес Горчаков и зачем-то посмотрел на часы.

— Ну наконец-то! — воскликнул рейдер. — Наконец-то до вас дошло! Вот именно, выбора нет, причем с самого начала. И вы совершенно напрасно строили из себя героя-подпольщика на протяжении долгих тридцати шести часов. Отдали бы папку сразу, и сейчас, в эту самую минуту, собирались бы домой после обычного трудового дня. А дома, как всегда, вас ждали бы соскучившиеся родные, телевизор и горячий ужин. Под коньячок…

— Я просто не сразу сообразил, что он тогда имел в виду, — сказал Горчаков.

— Это уже не имеет значения, — пресек эту неуклюжую попытку оправдаться рейдер. — Не сообразили или сообразили, но не захотели говорить — какая теперь разница? Главное, что консенсус достигнут. Итак, что же именно вы не сразу сообразили?

Горчаков вздохнул, поерзал на стуле, нерешительно покосился на стоящую перед ним рюмку и вдруг одним движением выплеснул ее содержимое в себя — как лекарство или, может быть, яд.

— Видите ли, — начал он, — Мамалыгин был не совсем обычный человек. Отличный специалист в своей области, он очень добросовестно относился к своим обязанностям и живо интересовался историей завода. К тому же, он обладал нестандартным мышлением…

Отличный специалист в своей области, начальник службы безопасности мокшанского филиала НПО «Точмаш» Андрей Мамалыгин по прозвищу Бурундук очень добросовестно относился к своим обязанностям, живо интересовался историей предприятия и обладал нестандартным мышлением. Это самое нестандартное мышление, между прочим, является одним из основных критериев при отборе кандидатов для прохождения службы в войсках специального назначения. Бурундук в свое время этот отбор прошел, и за годы службы его любознательность и способность нестандартно мыслить не только не притупились, но и, наоборот, заметно развились — такая уж ему выпала служба, что без этих качеств на ней было просто не прожить.

Вступив в должность, он параллельно с другими делами всерьез занялся изучением архива спецчасти: нужно было, в конце концов, решить, продолжать ли беречь его содержимое, как зеницу ока, или освободить помещение, спалив всю эту макулатуру в котельной.

Конечно, настоящее, детальное изучение архива, в котором хранятся научные разработки оборонного значения — работа, которая может занять годы. Но Бурундук мало что смыслил в электронике и потому ограничился беглым просмотром технических описаний. Иногда ему было достаточно просто взглянуть на титульный лист, чтобы небрежно сунуть папку обратно на полку; иногда приходилось обращаться за консультацией к специалистам, после чего в большинстве случаев папку постигала та же участь: старье, хлам, никому не нужно — на полку ее, пусть пылится дальше.

Так он и раскопал синюю папку с документацией по закрытому в конце восьмидесятых проекту «Борисфен». И именно потому, что не был инженером-электронщиком, а подвизался в совсем другой области, Бурундук заинтересовался этой папкой всерьез: словосочетание «системы пуска и наведения баллистических ракет» на него, бывшего офицера ГРУ, произвело именно то впечатление, которое должно было произвести. Бурундук принял охотничью стойку, отложил папку с «Борисфеном» в сторонку и начал осторожно наводить справки у специалистов заводской лаборатории.

Специалисты популярно объяснили, что новаторские идеи авторов проекта безнадежно устарели и не представляют никакого интереса для оборонного комплекса России, равно как и других ядерных держав. Но, добавили они, рассекречивать папочку рано: не надо забывать об аутсайдерах наподобие Ирана и Северной Кореи. Эти веселые ребята, эти милитаризованные затейники уже научились худо-бедно расщеплять плутоний и наверняка всерьез подумывают о том, каким образом доставить его туда, где он мог бы расщепиться с максимальным эффектом — в Сеул, например, в Тель-Авив, а если получится, так и прямо в Вашингтон. А поскольку помогать им в этих изысканиях никто не собирается, «Борисфен» мог бы их заинтересовать — конечно, если предположить, что они каким-то чудом узнали бы об его существовании.