Алмазный остров

Артур незаметно напрягся и задержал дыхание. Через несколько секунд его лицо побагровело и приобрело вид спелого помидора.

– И что значит «разберемся сами»?!

– Вы нас не дослушали, – несмело заявил управляющий, очевидно, имея под словом «нас» себя и владельца отеля, как бы незримо присутствующего в конторе. – Ваши потери мы, несомненно, компенсируем. Вот, – он пододвинул к Артуру пузатенький конверт.

– Это что, снова нарезанная газетная бумага? – съязвил Артур, указывая на конверт.

– Нет, что вы, – испугался управляющий. – Это ваши пятнадцать тысяч. Плюс пять тысяч франков компенсации за случившееся недоразумение.

– Случившееся вы называете «недоразумением», – проворчал Артур, но уже, кажется, беззлобно. Похоже, пять тысяч компенсации произвели на него благоприятное впечатление, и он более не собирался вызывать полицию и учинять скандал. Напротив, его глаза теперь смотрели на управляющего довольно доброжелательно. Честь, конечно, для дворянина штука важная, но двадцать тысяч франков, «заработанные» им за несколько минут, тоже весьма неплохо. – Хорошо. Будем считать, что инцидент исчерпан.

– Вот и славно! – обрадовался управляющий. – Я и в моем лице владелец отеля господин барон Клейнмихель выражаем вам глубочайшую признательность и еще раз просим извинения за доставленные вам неудобства.

Артур внутренне усмехнулся («это вовсе не неприятность, господин управляющий, а доход в двадцать тысяч франков»), благосклонно кивнул и поднялся к себе в номер. Сумма в двести пятьдесят тысяч франков, которая была теперь у него на руках, позволяла начать любое крупное дело… Оставалось только продумать его в деталях.

Из совещательной комнаты судья вернулся не через час, а через два.

Вердикт суда был следующим:

«Рассмотрев дело русской подданной Ольги Григорьевны фон Штайн, именующей себя Амалией Карловной Шульц, обвиняемой в проживании на территории двуединой монархии Австро-Венгрия под вымышленным именем и по поддельному паспорту, суд города Вены определил подвергнуть означенную гражданку Ольгу фон Штайн заключению в тюрьму сроком на восемь месяцев с последующей выдачей ее России во исполнение имеющегося между Российской империей и Австро-Венгрией соглашения».

Молоток громко ударил о стол, подведя черту под оглашенный приговор. Еще через минуту в сопровождении полицейских ее вывели из зала суда и препроводили в острог.

Восемь месяцев тюрьмы еще куда ни шло, но вот выдача России крайне пугала Ольгу. Она прекрасно представляла, что ожидает ее на родине: вояж по окружным судам Петербурга, Москвы, Киева, Варшавы и прочих городов, где она проводила свои махинации, и, согласно весьма жесткому российскому Уложению о наказаниях, наращивание срока заключения после каждого такого судебного разбирательства. Вполне возможно было схлопотать лет двадцать, а то и вовсе заполучить бессрочную каторгу и составить компанию самой Соньке Золотой Ручке где-нибудь на Сахалине.

Допустить этого было нельзя.

Она наняла еще одного адвоката, весьма известного в Вене, заплатила ему баснословный гонорар, благо было чем это сделать, но жалоба, поданная ими в апелляционную палату, лишь только скостила срок тюремного заключения с восьми месяцев до шести. Попытки же адвоката принудить апелляционную палату вынести решение об отказе в выдаче русской стороне Амалии Шульцни к чему не привели. После довольно продолжительного совещания, затянувшегося далеко за полночь, палата вынесла относительно жалобы Амалии-Ольги определение о « необходимости выдачи Ольги фон Штайн России, поскольку тождественность Амалии Шульц и русской подданной Ольги Григорьевны фон Штайн признана несомненной и обязательной для всех австро-венгерских судов».

Это был крах.

Оба адвоката смирились со сложившимся положением и уже вырабатывали стратегию исправления ситуации уже на территории России. Их заявления о рациональности такого подхода она не слушала, а в ее голове все более укреплялась мысль о побеге.

«Бежать, – думала она в бесконечные ночи, напрочь лишившись сна. – Бежать, еще не доезжая до русской границы, так как потом это будет сделать весьма затруднительно, если вообще возможно! После побега укрыться на какое-то время в тихом месте, скажем, в монастыре, выждать время, после чего нужно будет пробраться в Монако или Люксембург – да хоть к черту на кулички, но туда, где соглашения о выдаче России государственных и уголовных преступников не имеется. А дальше – видно будет. Умудрилась же Сонька Золотая Ручка дважды сбежать с Сахалинской каторги; а она, Ольга, чем хуже? Неужели она не сможет одурачить стражников?»

Все формальности относительно выдачи Ольги фон Штайн России были исполнены еще за неделю до окончания ее шестимесячного тюремного срока. Так что когда срок закончился, то на следующий день, рано утром, вручив необходимые бумаги, ее и еще двух таких же горемык вывели за ворота тюрьмы, где их поджидала тюремная карета и угрюмого вида стражники.

Через четверть часа они прибыли на станцию железной дороги. Вышли. Стражники подвели их к тюремному вагону – передвижной тюрьме с одиночными камерами-загончиками по обе стороны коридора. Затем сели, и поезд тронулся.

Ехали не очень долго. Миновав границу Моравии, остановились. Затем всех заключенных вывели и под конвоем развели в стороны: ехать дальше им было в разных направлениях. В Россию надлежало ехать только одной Ольге.

Ночь она провела в каком-то чулане без окон, охраняемом (хорошо хоть, что снаружи) двумя полицейскими. Они всю ночь говорили о чем-то, и их глухое бубнение за дверью долго не давало Ольге уснуть. О побеге же не могло быть и речи.

Наутро, часов в семь пополуночи, охранники разбудили ее и велели собираться.

Собралась кое-как, похватав немногочисленные пожитки, не до блезиру!

Затем ее повели на вокзал, где стоял поезд прямого назначения на Варшаву. Охранники посадили Ольгу в купейный вагон второго класса, после чего сдали ее двум жандармам. Так, втроем, поглядывая друг на друга, и дождались отхода поезда, не проронив ни слова.

Тронулись. Ольга стала присматриваться к мужчинам и заметила, что второй, лет под сорок, явно засматривается на нее, хотя старается не подавать виду.

«Один голубчик готов», – решила она для себя и, метнув в него свой обворожительный взгляд, принялась наблюдать за вторым служителем порядка и благочиния. Он был моложе первого, и на его пальце поблескивало золотое обручальное кольцо.

«У этого есть жена, и он ее любит, – подумала Ольга. – Случай тяжелый, но не безысходный».

В общем, жандармы не были с ней строги. Все-таки дама. К тому же генеральская жена, что на них, служивых, конечно, производило впечатление. Помимо прочего, женщина, которую они сопровождали, была весьма прехорошенькая. Вести себя с такой грубо и негалантно может позволить себе лишь убежденный женоненавистник, брезгующий не только плезиром с дамами, но и обычной рядовой вежливостью по отношению к ним. Поэтому на станциях, которые встречались по дороге, жандармы не противились ее прогулкам, позволяли заходить в вокзальные буфеты и вообще делать, что ей хотелось. Возможно, они понимали, что в России ничего такого, чем она сейчас пользовалась, у их арестантки уже не будет. Возможно, они начинали симпатизировать ей, особенно тот, что постарше. Он все время пытался заговорить с ней (и Ольга ему охотно отвечала), поддержать за локоток или случайно коснуться плеча или бедра. Заметив, что его взгляд часто останавливается на ее груди, Ольга старалась дышать не животом, а грудью, чтобы лишний раз подчеркнуть свои великолепные формы.

Второй жандарм перестал коситься и тоже поглядывал на нее с заметным интересом. Пару разиков она как бы невзначай наклонилась перед ним так, чтобы он сумел узреть ее замечательную грудь.

И краем глаза заметила – узрел!

Деньги у нее кое-какие имелись, поэтому в их купе появились марочное вино и превосходная закуска, и через час Ольга и жандармы болтали, как старые знакомые. Аферистка пила вино наравне с мужчинами, казалась веселой и беззаботной, и ее оживление невольно передавалось сопровождающим. Тот, кто был постарше, уже не сводил с нее взгляда и время от времени сглатывал слюну, что явно доказывало его полную готовность к более тесному контакту с арестанткой. Молодой сопровождающий хохотал во все горло и налегал на вино и мясную нарезку. Поймав несколько раз его взгляд и одарив, в свою очередь, блестяще-влажным взором, Ольга сделала для себя вывод, что и этот понемногу созревает и скоро окажется в ее сетях.