Глаз дракона

— Про Цинде.

— Ладно, ладно. Работал на меня по мелочи. Шустрил помаленьку.

— Что за работа?

Ответа нет. Пиао роняет в огонь несколько купюр.

— Вроде посыльного. Деньги собирал, так, по мелочи.

— Что ещё?

Чжэнь качает головой. Еще несколько зеленых купюр гибнут в огне. Желтеют, потом чернеют.

— Ладно, вы… Делал и серьезную работу. Крышевал, договаривался и деньги собирал. Способный был, злобный, юркий.

— Но последнее время ты его не видел?

Опять молчание. Старший следователь наготове у костерка.

— Жадничать начал. Все они так. Прыткий очень, хотел свой кусок пирога. Можно сказать, мы разбежались. Да вообще, какая вам разница.

Пиао бросает на стол оставшиеся деньги.

— Лю Цинде вытащили из реки мёртвым, как бревно, без глаз, без кончиков пальцев, опознать невозможно. По мне, так это наркота. А ты что скажешь?

Чжэнь вдруг начинает нервничать. Посыпались торопливые слова, вместе с каплями пота по лицу.

— Я выкинул его, конечно, но не убивал. Я так дела не веду, чтоб людей убивать. Даже тех, кто меня нагрел. Конечно, пиздюлей я ему отвесил, чтоб знал, как меня кидать. Но чтоб так, как вы тут рассказываете — глаза, пальцы отрезанные… я в такие игры не играю. Можете посмотреть в моём деле.

Огонь погас, только рубиновые искорки плещутся на черной лепешке первых пачек. Кое-что из того, что наговорил Чжэнь — правда, Пиао её чует.

— Что написано в деле, я знаю. Я думаю о том, что там не написано. Такие, как ты, на всё способны.

Старший следователь разбрасывает купюры по столу. В воздухе лениво кружатся бледные бумажки. Деньги… сладкие и горькие. Рождают мечты, убивают мечты. И не дают забыть. Как она тоскливо вздыхала, отводя от него взгляд…

Почему у нас вечно нет денег? Потрачу на себя десять юаней — и мучаюсь, что лучше бы я купила еды. А мне хочется купить духи, новую одежду… и еще я мечтаю о малышах, упитанных малышах.

Упитанные малыши. «Нэмма бай, нэмма пан». Белые, жирные.

— Я тут ни при чём. Я не видел Цинде больше месяца. Этого мудака тут как-то не особо любили. Его бы убивать очередь выстроилась на три квартала. Но меня среди них нет. Я на этом деле могу многое потерять…

Он улыбается, кивает на покрытый банкнотами стол. Безупречные зубы в свежих коронках. Стена фарфора, кипельно белого.

— …поговори с людьми. Я дам тебе список. Начиная с брата Цинде. Тот его тоже качественно через хуй кинул, так, что ему теперь из говна не выбраться. Се — могучий мужик, на такие дела глаза закрывать не будет, брат там или не брат.

— Он работал на Се?

— Ходили слухи.

— И что он делал для Се?

— Как обычно. Девочки. Крыша. Се контролировал почти всё в Хункоу и Пудуне. Учитывая, с каким размахом иностранные компании лезут через реку, сейчас там горячее время.

— И наркотики?

Чжэнь кивает, но внезапно по ту сторону его глаз вспыхивает осознание. Он расслабляется в тисках рук Яобаня. В его выражении появляется развязность.

— Вы не знали, что Цинде — брат Се, так? Тоже мне БОБ!

Пиао чувствует, как по шее поднимается волна злости, воротник удавкой душит его. Ему срочно нужно его ослабить. Дело движется быстро. Слишком быстро. Как грузовик, несущийся под откос холма. Он должен был знать про Се, про каждого члена семьи Цинде. Надо было всё выяснить про этого мудака. Какого размера у него трусы. О чём он думал перед тем, как лечь спать; о чём думал, когда просыпался. Всё это написано в отчётах, в бездонной груде папок, угнездившихся у него дома на столе, рядом с полупустой бутылкой Цинтао. И прочитать эту кучу бумаг у него постоянно нет времени. Он обходит стол, идёт мимо девушки. Её тело — прочная основа эротических снов.

— Мы тоже допускаем ошибки, и мы имеем на них право. Но такой мудак, как ты — совсем другое дело. Будь отныне крайне осторожен, мистер Владелец Ресторана. Потому что теперь мы знаем твою слабость.

Старший следователь проводит рукой по столу, и две пачки банкнот падают в мусорную корзину. Чжэнь бьётся в объятиях Шишки; ножки кресла молотят по полу.

— Ублюдки. Вы ублюдки…

Потихоньку разгорается пламя. Белое — в жёлтое, потом оранжевое. Пиао спихивает в огонь ещё одну пачку.

— Будь осторожен, мистер Чжэнь. Когда знаешь чью-то слабость, это может быть страшным оружием. Это трещина в душе.

Старший следователь поднимает с пола пистолет, выдёргивает обойму на девять патронов. Идёт к двери. По его кивку Яобань разжимает руки и протискивается мимо секретарши.

— Не хотите ли пару вечеров провести со мной за стаканчиком чего-нибудь горячительного?

Он улыбается. Глаза девушки мертвы. Вопрос повисает в воздухе, как высохшая макаронина на лацкане его кителя.

— Похоже, нет.

Он открывает дверь, они выходят на лестничную площадку. Последний взгляд брошен на Чженя, упавшего на колени рядом с корзиной, пальцы его роются в углях, пытаясь вытащить обгорелые банкноты в десять юаней.

Они идут к машинам. Предки плачут моросью… всепроникающей. Дорога Сицзан теряется в туманной дымке. Мир вокруг завальцован, разглажен. Машины движутся медленней. Слова тоже. Яобань закуривает «Чайна Бренд», протягивает пачку Пиао. Тому такие уже не нравятся. Неделю он курил «Панду», помнит сладость их импортного табака. Он отказывается.

— Этого Се, Босс, вряд ли особо сложно найти. Я покопаюсь в его деле и вытащу список мест, где он любит бывать.

Старший следователь чувствует вкус дыма сигареты, висящей в сыром воздухе. Он кажется знакомым. Совсем как родной дом.

— Не надо никаких списков. Я знаю, где нам найти Се…

Вдали раздаётся стон, долгий, медленный. Баржа слепо скользит по поверхности реки. Пиао интересно, что думает команда про солнце, жаркое и яростное, оставшееся далеко позади.

— …его арестовали месяц назад. Сейчас он кукует в Гундэлинь…

— Несомненно, удачное место для всяких мудаков. Но значит он никак не мог участвовать в убийстве Цинде и прочих, если его засадили в «Лес Добродетели».

— Щупальца осьминога могут тянуться далеко за пределы норы, где он сидит.

Яобань выкидывает бычок сигареты на тротуар, тот разлетается вспышкой искр. Проходя, Яобань давит его подошвой.

— Надо бы навестить его, а, Босс? Такой деятельный человек, и в «Лесу Добродетели». Наверно, он там сильно тоскует.

«Лес Добродетели». Снова всплывает это название. Как зубная боль, оно требует к себе внимания.

К черту кашель. К черту одышку. Пиао сдаётся и берёт у Шишки «Чайна Бренд», на вкус она похожа на все несбывшиеся надежды.

— Да, в Гундэлинь невыносимо скучно, — говорит он через дым.

— Нанесём гражданину Се дружеский визит.

Он греет руки дыханием, наполненным дымом. Машина промёрзла. В квартире наверняка ещё холоднее. Он выруливает домой.

Глава 16

Рапорты. По бумаге маршируют буквы и цифры, выстраиваются в серийные номера, сообщения осведомителей, санкции на въезд-выезд, даты ареста и заключения в тюрьму. Это тоскливое занятие, прерываемое лишь сигаретами или очередным чайником жасминового чая, бесплодно, как пустыня. Потом мучает кашель, а во рту стоит горечь заварки с привкусом мозолистых пальцев сборщиков чая.

Юншэ. Фэн. Дэцай. Цзыян. Прав был Жэньтан. Все заключенные из Гундэлиня. Просто преступники, сумасшедшие или недовольные властью. Описание арестов, обвинения, заключения врачей… лист за листом, строчка за строчкой. И, наконец, неизбежное преступление, за которое государство считает нужным убить. В конце каждого дела — жирный красный штамп об исполнении приговора. Несколько шагов. Силой ставят на колени. Досылается патрон. Выстрел. А через сутки их выуживают из Хуанпу. Изуродованных… каждый кусочек тела, пригодный для опознания, вырезан, оторван или раздроблен. А протоколы обследования тел казнённых лежат на месте. После приведения приговора в исполнение, в государственной тюрьме или публично, тела немедленно кремируются. Иногда государство отдаёт родственникам прах. Иногда нет, и власть сама решает, куда его девать. И после смерти они остаются государственной собственностью. Никаких сомнений.