Последний крестоносец

— Звучит неплохо — чем не причина, чтобы спрыгнуть? — заметил кто-то, и все рассмеялись.

— Говорю же, я не буду прыгать!

— Но ты можешь и передумать, — с надеждой проговорил парень в оранжевом.

— Если я и передумаю, — предупредил Римо, — то уж позабочусь, чтобы приземлиться прямо на тебя.

Оранжевая куртка поспешно отступила на пару шагов. Его примеру последовали и остальные. Теперь зеваки стояли на проезжей части, и водителям приходилось останавливаться. Из окон машин высовывались головы, чтобы взглянуть туда, куда с восторгом указывал парень в оранжевой куртке.

По все увеличивающейся толпе пронеслось слово «самоубийца».

Римо тяжело вздохнул. Если эта история попадет в вечерний выпуск газет, Смит его убьет. Ну почему это каждый раз происходит? Неужели они не могут оставить его в покое?

Сегодня вечером ему как раз хотелось побыть одному. Римо протянул руку и взялся за торчавший рядом кирпич. Он выдернул его из цемента небрежным движением и принялся ребром ладони откалывать мелкие кусочки. Маленькие снаряды отлетали от кирпича, как разозленные шершни. Один из них разорвал капюшон на маячившей внизу оранжевой куртке. Парень вскрикнул, как будто его укусили. Еще один кирпичный осколок угодил ему в колено, и он упал на мостовую, схватившись за ногу.

Римо запустил еще пару кирпичных снарядиков. Со стороны это выглядело совсем просто, и для него в этом действительно не было ничего сложного. Однако добиться таких результатов Римо смог лишь в результате многолетних тренировок в искусстве Синанджу. Сначала он научился полностью сливаться с вещью, так что если Римо требовалось вынуть из кладки кирпич, он мог точно определить, где за него ухватиться, под каким углом и какое усилие приложить. Небрежно брошенный на поверхность кирпича взгляд выдавал слабые места материала — точки, где можно добиться максимального эффекта, затратив минимум усилий.

Римо запустил еще несколько осколков. Кирпич в его руке быстро уменьшался в размерах. Внизу, на улице, собравшуюся толпу словно поливало мелким жалящим дождем. Прохожие обходили дом стороной, некоторые даже пустились бежать. Водители кинулись к своим машинам: кирпичные осколки покрывали стекла трещинами.

Через несколько мгновений на улице не было ни души.

Римо улыбнулся — у него еще оставалась половинка кирпича. Положив ее на карниз, он поднялся на ноги.

Интересно, что сказала бы сестра Мэри Маргарет, увидев его в эту минуту? Она увидела бы молодого человека неопределенного возраста. Шатен, карие, с кошачьим цепким взглядом глаза, слегка выдающиеся скулы и неожиданно широкие запястья. Одежда Римо — белая футболка и светло-коричневые спортивные брюки — вызвала бы у сестры Мэри Маргарет неодобрительное покашливание.

Однако внешнее впечатление зачастую обманчиво. Римо подошел к возвышавшейся рядом трубе. Именно здесь сидел он однажды влажной летней ночью, попивая пиво, глядя на звезды и размышляя, как повернется его жизнь теперь, когда его призвали в морскую пехоту. Тогда, казалось, перед ним открывается весь мир.

Он размышлял тогда, что бы сказала сестра Мэри Маргарет, и чувствовал себя виноватым. Пиво тут было не при чем — он был уже совершеннолетний, и все-таки...

С тех пор ему не доводилось испытывать чувство вины за свои поступки. Множество людей отправилось на тот свет благодаря Римо Уильямсу и работе, которой ему приходилось заниматься. Это были преступники, враги Америки, но тем не менее люди. Сестра Мэри Маргарет пришла бы в ужас. Забавно, что он снова о ней вспомнил — наверное, все дело в том, что рядом нет Чиуна. Римо постарался ускользнуть и от Чиуна, и от Смита, и от санатория «Фолкрофт», своего теперешнего обиталища, если можно так назвать комнату в лечебнице для умалишенных.

Поначалу это место казалось спокойным пристанищем после многих лет, проведенных в гостиничных номерах. Однако через год обстановка в санатории начала действовать Римо на нервы. Это не было настоящей жизнью, и вдобавок рядом постоянно находился Смит. То же самое относилось и к Чиуну, однако с Чиуном он провел большую часть своей взрослой жизни, так же как с сестрой Мэри Маргарет — детские годы.

Вот почему Римо пришел к этому кирпичному дому, где он занимал обшарпанную комнату на верхнем этаже, выйдя из приюта. После Вьетнама он снова перебрался сюда, а следующим его жилищем стала тюремная камера. Теперь квартира была заброшена, в ней обитали лишь крысы; повсюду валялись груды мусора, оставленного наркоманами, стены на лестнице были покрыты непристойными рисунками.

После стольких лет негласной службы Америка не могла даже дать ему дом, который он смог бы назвать своим.

Римо уже двинулся к чердачному окну, когда почувствовал где-то внизу движение. Он ничего не услышал — двигавшийся был слишком искусен, чтобы производить даже малейший шум. Вместо этого Римо почувствовал легкое движение потревоженного воздуха. Внезапное напряжение, охватившее его, немного ослабло.

— Чиун? — произнес он вслух. — Папочка, это ты?

Из открытого чердачного окна показалась лысая голова и морщинистое, словно древний пергамент, лицо Чиуна, действующего Мастера Синанджу.

— Кто же еще способен двигаться, словно легкий ветерок? — раздался скрипучий голос Чиуна.

Чиун был раздражен — Римо это почувствовал. Не так уж плохо: ведь когда Чиун демонстрировал лучшие стороны своего характера, это означало, что он попытается выторговать что-нибудь у Римо. Сегодня он был не в настроении общаться с довольным Чиуном. Конечно, лучший вариант — чтобы его вообще не было бы поблизости.

— Бери кирпич и присаживайся, — предложил Римо.

— Я постою, — сказал Чиун, вылезая из чердачного окна бесшумно, как поднимается воздушный шарик. Зеленое кимоно колыхалось в такт его движениям. Спрятав пальцы с необычно длинными ногтями в широкие рукава кимоно, Чиун замер в ожидании. После почти минутного молчания он кашлянул, словно прочищая горло.

— Я что-нибудь забыл? — поинтересовался Римо.

— Да, спросить, как я узнал, что ты будешь именно здесь.

— Я давно уже перестал удивляться тебе, Чиун.

— Раз ты не хочешь спрашивать, я отвечу тебе сам.

Римо облокотился на трубу и скрестил руки на груди. Почему бы и не послушать?

— Всю неделю ты вел себя странно, — начал Чиун.

— Последнее время я о многом размышлял, — отозвался Римо.

— Как я уже заметил, твое поведение было странным. По моим наблюдениям, для тебя размышлять о чем-либо — занятие необычное. Потом ты исчезаешь, ничего мне не сказав.

— Неужели я не могу пойти прогуляться?

— Ты сел на автобус.

— Просто устал ходить пешком. Ну и что из этого? Кстати, а как ты узнал, что я сел на автобус? Подглядел у Смита в компьютере?

— Нет, я знал, что ты уходишь, а секретарша Смита сказала, что ты не просил ее заказать такси. Для прогулки пешком ты слишком ленив, значит, ты сел на автобус.

Лицо Чиуна озарилось безмятежной улыбкой.

— Ну ладно, я поехал на автобусе. Подумаешь! Но вот в то, что ты заранее знал о моей прогулке, я поверить никак не могу. Это был внезапный импульс.

— Это желание созревало в твоей душе ровно шесть дней, ни больше ни меньше.

— Шесть дней? — рассеянно переспросил Римо. — Подожди-ка, сегодня пятница...

Он принялся отсчитывать дни, загибая пальцы. Покончив с левой рукой, он загнул большой палец на правой и воскликнул:

— Воскресенье! — Недоверчивость на лице Римо сменилась крайним удивлением. — Эй, все правильно! Это чувство появилось у меня в прошлое воскресенье.

— Совершенно верно, — отозвался Чиун.

— Ну хорошо, Шерлок, если у тебя все настолько просчитано, может быть, скажешь, что меня беспокоит?

— Множество вещей. Прежде всего тоска по дому. Я почувствовал это с самого начала. Вот почему я понял, что ты поедешь в Ньюарк. Ничего другого ты в своей жалкой жизни не видел.

— Все было не так уж и плохо.

— Ты уже повидался с сестрой Мэри Маргарет?

— Но как ты догадался, что я думал о ней?