Узники смерти

Постепенно Бортник осознала, что является лишь песчинкой в этом бескрайнем океане насилия и жестокости, именуемым человеческой жизнью. Она смирилась с тем, что лаборатория нужна и своевременна. Ну а то, что в качестве подопытного материала использовались люди, так это не вина ученых.

Елена Николаевна была продуктом советского воспитания, верила в незыблемость принципов коммунизма, в счастливое будущее, хотя и видела окружающую действительность. Но иногда она срывалась чисто по-женски, воспринимая все не умом, а сердцем, давая полную волю эмоциям. Тогда никакие уговоры, приказы, ласки не могли изменить ее решения. Часто она от этого страдала, но оправившись, благодаря своему обаянию и сильному характеру, снова брала верх над ситуацией.

И все-таки система приручила ее, как приручила подавляющее большинство населявшее великую империю. Бортник твердо уяснила одну истину: плевать против ветра — себе дороже. Да и что она могла противопоставить холодному и беспощадному слову "НАДО" — любовь к ближнему, гуманизм и милосердие? Но почему-то об этих понятиях забывают, когда речь заходит о государственных интересах.

И лишь единственное, что хоть как-то успокаивало совесть Елены Николаевны — ее собственная тема, имеющая важное значение для практической медицины. Она знала, что материалы ее опытов помогают сохранить сотни человеческих жизней.

— Ну как, договорились? — спросил директор, войдя в кабинет.

— Не вижу причин для отказа.

Саблин встал и повернулся к выходу.

— Все ясно, — вздохнул профессор разведя руками. — Жаль, конечно, расставаться с таким ученым, как Бортник, но государственные интересы превыше всего!

— Вы абсолютно правильно все поняли, — комитетчик улыбнулся протягивая для прощания руку. — До завтра.

После сдачи дел в лаборатории, Елену Николаевну направили в пункт переподготовки. Там с ней проводили беседы об особенностях ее будущей работы, проверяли на различных тестах психику, приверженность принципам коммунизма и общее состояние здоровья.

Кроме того доктору пришлось усиленно изучать Устав строевой службы ВС. Ей выдали форму лейтенанта связи, и когда подшив ее по фигуре и донельзя укоротив юбку, Бортник выходила на плац, — офицеры штабелями падали к ее ногам. Мужественные сердца таяли под напором женского очарования, и они долго еще вспоминали прелестные ножки и высокую грудь бравого лейтенанта.

2

Майор КГБ Дмитрий Николаевич Зотов вышел из столовой и неторопливо направился к штабу.

Было начало июня. Уже утром чувствовалось дыхание жаркого душного дня. Проклятые комары обнаглели вконец и ничего не боялись. Химическая война против них оказалась безуспешной, и спасала лишь обыкновенная марля. Все ходили потные, вялые, одуревшие от жары.

Работать не хотелось. Мысли майора были далеки от месячного отчета в Москву и витали где-то на тихом пляже, в компании с симпатичной девушкой. Но вспомнив, какая гора макулатуры скопилась на его рабочем столе, Зотов тихо чертыхнулся.

По натуре майор был человеком подвижным. Он ненавидел всю эту канцелярию и, откладывая ее на потом, огромным усилием воли заставлял себя сесть за стол. Но Дмитрий Николаевич не сетовал на судьбу и считал, что ему не так уж и не повезло в этой жизни. Бывает и хуже.

Родившись в январе сорок пятого, он через месяц потерял отца, а через два года и мать, случайно подорвавшуюся на мине. Как многие его сверстники, вырос в детдоме. После десятилетки — политехнический институт. Затем по комсомольскому набору — Высшая школа КГБ.

Будучи курсантом, Зотов мечтал стать разведчиком, грезил о погонях, схватках с невидимым противником, но судьба, а точнее начальство, распорядились по-другому. После окончания школы его направили на стажировку, а затем на работу в "почтовый ящик". Через пять лет безупречной службы, Дмитрия Николаевича перебросили под Арзамас на радиоточку правительственной связи. Синие погоны пришлось сменить на черные, и для всех майор Зотов стал связистом. И лишь самые посвященные знали, что и радиоточка, и жилой городок, и расположившийся неподалеку небольшой заводик по производству химической продукции для народного хозяйства, и лагерь особого режима — все это камуфляж для подземного объекта, сверхсекретной лаборатории Госбезопасности проходящей под номером в/ч 42127 С.

Сначала Дмитрию Николаевичу назначение понравилось: тихо, спокойно, двойной оклад, подчиненных не так много по сравнению с предыдущей работой. Но постепенно, вникая в особенности научной деятельности некоторых лабораторий, Дмитрия Николаевича неприятно удивили те опыты, что проводились под его неусыпным оком. Он не был наивным или слишком добрым, и тем не менее не мог относиться ко многому, что видели его глаза, без отвращения. Но служба есть служба, ее не выбирают, во всяком случае, простые смертные, и так как у Зотова не было покровительства сверху, он смиренно тащил свою лямку.

В скором времени служба вошла в привычку и надоела до чертиков. Практической работы почти не было, новых людей присылали крайне редко, периодические проверки бдительности личного состава проводились два раза в месяц и, постепенно набив оскомину, стали формальными. Большую часть времени он проводил либо в спортзале, либо в библиотеке, либо на стрельбище. Рыбалку Зотов терпеть не мог, так как не видел смысла в бесцельном созерцании поплавка и считал это преступлением по отношению ко времени.

Семьи у Дмитрия Николаевича не было. С женщинами ему не везло и не то, чтобы майор был стеснительным или неумелым, но почему-то постоянно попадались не те — не "настоящие". Ему всю жизнь нравились высокие и длинноногие, но проклятый собственный маленький рост портил все дело. Нет, Зотов не порвал с женским полом. У него были женщины и в командировках, и во время отпусков и, естественно, на вверенном объекте. Но все они для создания семьи не подходили.

"Внешние" враги Зотова не беспокоили, во всяком случае за время службы не было выявлено ни одного случая проникновения на объект иностранных агентов или хотя бы попытки к этому. Так что жизнь у майора была спокойная и обеспеченная.

Полгода назад его непосредственный начальник погиб в автомобильной катастрофе. Через три месяца пришел рапорт о повышении Зотова в должности, и он стал начальником Особого отдела сверхсекретного объекта.

То ли из-за наличия концлагеря, то ли вследствие изолированности окружающей местности, среди рабочих и служащих утвердилось краткое и неопределенное название объекта — "ЗОНА". Естественно, оно нигде в документах не значилось, но закрепилось основательно.

Не успел Дмитрий Николаевич подойти к штабу, как ему навстречу выбежал посыльный.

— Товарищ майор, Докладывает старший лейтенант Михеев. У нас ЧП — найден труп офицера охраны. Труп изуродован до неузнаваемости, но, судя по уцелевшей нагрудной нашивке и данным компьютера — это лейтенант Макарин. Старший дежурный ждет вас в "Центральной".

Через несколько минут, захватив чемоданчик криминалиста, Зотов уже спускался в штабной подвал, где находился центральный вход в секретные лаборатории.

Ответив на приветствие охраны, Зотов подошел к массивным стальным дверям. Набрав на небольшом пульте личный код, он подождал, пока двери медленно откроются и вошел внутрь.

Центральный пост, в котором он оказался, представлял собой большой зал со встроенными в обшивочную панель телевизорами по одной из стен. Под видеоконтролем был центральный вход в лабораторию, имевшую четыре автономных блока, расположенных на четырех подземных уровнях. Телекамеры были также установлены над кодированными входами в блоки, грузовым и аварийным выходами, находящимися один на мнимом химзаводе, другой на не менее мнимой радиоточке. Креме того камеры стояли в хозяйственных отсеках каждого блока.

Посреди центрального поста возвышался пульт управления системы жизнеобеспечения, контроля и сигнализации. Пульт входил в единую компьютерную систему лаборатории и находился под контролем главного компьютера. Днем в ''Центральной" несли службу офицер охраны и два диспетчера. После рабочего дня оставался только офицер, имеющий прямую связь со старшим дежурным, чей пост был расположен в штабе, начальником Зоны, начальником Особого отдела и директором лаборатории.