Честь семьи Прицци

Маслины глаз Коррадо Прицци едва заметно подрагивали, отыскивая какие-то, одному ему видимые и понятные, признаки слабости. Однако по улыбке, ломающей бескровные губы дона, серые, как выжженная полуденным зноем трава, Чарли догадался, что испытание выдержано им с честью. Он был благодарен боли. Она стряхнула с его тела и сознания гипнотические чары Крестного Отца. Вернула к жизни. Во рту пересохло, язык распух и обдирал нёбо, словно наждачная бумага. Появилось чувство, будто губы сейчас треснут и из них брызнет кровь. Тем не менее противный липкий пот покрыл спину Чарли, а рубашка намертво прилипла к коже.

И все-таки он заставил себя улыбнуться. Еле заметно, не вызывающе, но почтительно, давая понять, что вполне владеет собой и с нетерпением ждет продолжения ритуала.

Дон кивнул. Игла в его длинных чувственных пальцах дрогнула. Темно-вишневая дорожка крови окрасила ладонь Чарли. Она проползала по указательному и среднему пальцам, затем в углублении возле ногтей замедляла свой бег, и с новой силой начинала катиться вниз, заканчивая путь в виде сочных капель на лакированной, украшенной богатой инкрустацией поверхности стола. Чарли проследил глазами падение очередной частицы его жизненной силы и с некоторым удовлетворением отметил, что капля упала в еще теплую растопленную парафиновую лужицу. Было в этом что-то загадочное. Она умрет, застынет, через долю секунды превратившись в матовобелый ломкий кусочек воска, в котором будет похоронена его, Чарли Портено, кровь. Тоже умершая. Мертвое в мертвом.

Дон быстрым, мгновенным движением вонзил иглу себе в палец, подождал, пока кровь соберется в каплю, и торжественно объявил:

— Эти капли крови символизируют твое вхождение в нашу семью. Семью Прицци, — он прижал первую фалангу указательного пальца к ране на руке Чарли. — Смешав кровь, мы объединились. До самой смерти. Отныне семья будет защищать тебя.

— Сердце Портено учащенно забилось.

— А ты станешь охранять и защищать честь семьи Прицци. Клянешься ли ты в этом?

Теперь глаза всех присутствующих обратились к нему. Выжидающие, но спокойные, уверенные в ответе. Чарли пошевелил языком, собирая слюну у губ, сглотнул этот густой комок и сипловато произнес:

— Клянусь.

Темная, почти черная кровь — его и дона — упала на столик…

Да, именно так все и было. Он ощутил противный холодок в груди, словно и не сидел в жестком кресле в соборе Святого Патрика, а вновь стоял в душноватой темной зале особняка Прицци.

— Возьми это кольцо в знак любви и верности…

Голос невесты вернул Чарли к реальности. В эту самую секунду она как раз надевала кольцо на палец жениха. Хотя, наверное, сейчас уже мужа. Девушка была очень похожа на своего отца — Эдуардо Прицци. Только постройнее и гораздо симпатичней. А вот где она подцепила этого хлыща, и на кой черт он вообще ей сдался, Чарли, при всем желании, понять не мог.

Ходили слухи, что отец имел довольно неприятный разговор с дочерью, касающийся непосредственно ее выбора. Однако та сумела настоять на своем, и Эдуардо — по жизни, человек не самый суровый, — посоветовавшись с отцом, доном Прицци, махнул рукой и даже пообещал зятю помочь устроиться в мире шоу-бизнеса на довольно теплом местечке. Поговаривали, будто у парня впереди шикарная карьера голливудской звезды. Может быть, но кто не знает, что представляют из себя звезды кинобизнеса? Сегодня он сияет, как новенький доллар, а завтра вы вполне можете найти его под ближайшим мостом в картонной коробке. Не так круто, конечно, но верно в основе. А потом, все эти короли экрана спят с первыми попавшимися шлюшками, которых на любой киностудии пруд пруди. Чарли не удивится, если через полгода молодая найдет своего благоверного мирно дрыхнущим на супружеском ложе с одной из них. Эдуардо, ясное дело, не станет выносить сор, если вообще что-нибудь узнает. А еще через годик заплаканная Конни вернется в Нью-Йорк под отцовское крылышко. Парню, наверняка, прочистят мозги, отстрелив кое-что из его драгоценных достоинств, но кому от этого станет легче-то? Можно держать пари, что не Конни. Хотя, вполне возможно, он зря рисует себе будущее молодых в таких мрачных тонах. Кто их знает.

Ну не любит Чарли актеров, что тут поделаешь. Пожалуй, даже больше, чем многолюдные банкеты. Различные светские рауты не вызывали у него ничего, кроме скуки и стойкого раздражения. Девицы самых разных возрастных категорий липли к нему, как мухи, и их глупое щебетание подчас выводило Чарли из себя. Куда лучше скромные семейные торжества. Человек на тридцать, не больше. К слову сказать, он вообще считал себя наполовину американцем, и, хотя сицилийское гостеприимство не было чуждо Портено, индивидуализм и независимость мало-помалу завоевывали главное место в его мировоззрении. Разумеется, когда дело не касалось семьи. Чарли любил уединенность и начал жить отдельно, как только получил возможность достаточно зарабатывать.

— Спасибо Крестному Отцу. —

С его пентхауса, примостившегося на крыше высотного жилого дома в самом начале Флетбуш Авеню, что тянется до самого Рокэвей, отлично просматривались два моста — ближний, Бруклинский, и чуть дальше Манхеттенский. За ними новенькие башки-близнецы Международного Торгового Центра. В вечерних огнях серебрилась Ист-Ривер, сливающаяся с Гудзоном. А в хорошую погоду можно было увидеть Статую Свободы. Символ Америки, который Чарли принимал безоговорочно. Именно благодаря Свободе, он и жил так, как хотел. Свободе и Демократии.

— Во имя Отца, Сына и Святого Духа, — вновь провозгласил священник, осеняя молодых крестным знамением.

Похоже, церемония подходила к счастливому концу, чему Чарли искренне порадовался. Честно говоря, ему очень хотелось оказаться дома, скинуть с себя эту сбрую и встать под холодный душ. Но впереди ждал еще и банкет, улизнуть с которого возможным не представлялось. Придется по меньшей мере пару часов — так того требовали приличия — склоняться в толпе гостей, отвечать на чьи-то вопросы, мило беседовать с людьми, которых он никогда в глаза не видел и до которых ему не было никакого дела. Интересующим его людям, равно как и людям нужным, дань вежливости была воздана, а остальные Чарли мало интересовали. Если, конечно, они не были копами, пришедшими по его, Чарли Портено, душу. Но мелкие неприятности не в счет. Сегодня день свадьбы, и полицейские знают об этом, а значит, заварух, вроде проверки документов, не предвидится. Да и как им быть, когда в числе приглашенных есть очень влиятельные люди, включая, кстати, кое-кого из полицейских чинов, занимающих далеко не последнее место в жизни и делах города, а справа три ряда занято копами самого разного калибра, начиная с детективов и заканчивая теми самыми «шишками», о которых уже упоминалось выше.

Чарли вздохнул, повернул голову, лениво-безразличным взглядом окидывая толпящихся на галерее людей. Кое-кого он знал. Пара репортеров. Шакалье племя. Эта братия — в его глазах — пожалуй, стояла даже на ступеньку ниже, чем актеришки. За исключением нескольких порядочных парней, вызывающих искреннее уважение толику сочувствия. Очень честные долго не задерживаются на этом свете. А в основном, репортеришки — стервятники, слетающиеся на запах тухлятины и готовые залезть в задницу любому, кто больше заплатит. Либо сделать то же самое, чтобы раздобыть ворох грязного белья и смачно перетряхнуть его на страницах своих дерьмовых газетенок. Состряпать вонючее варево из лжи и полуистины, в сущности являющейся той же ложью, чтобы затем попотчевать им рядового обывателя.

— Кушайте на здоровье, ребята! —

За ними стояло несколько федералов в штатском. Этих он отличил сразу. Есть в них что-то такое, что мгновенно выдает служителей закона. Не замечали? То ли постоянно настороженный взгляд, то ли оттопыривающийся на боку пиджак, говорящий — яснее ясного

— о кобуре с покоящимся в ней «специальным полицейским» 38-го калибра.