Прокаженный

— Молодец, что прорезался, костолом, — обрадовались Сарычеву на том конце линии и, тут же заверив: — Раз обещали, ответим достойно, — зазвали в гости.

А майор был негордым, а потому купил в ближайшем киоске литровую бутыль «Абсолюта» и поехал.

Глава четырнадцатая

Алексей Фомич Трезоров занимал средних кондиций двухкомнатную квартиру в сталинском доме и оказался дядькой простым и компанейским. Приняв трепетною дланью запотевший пузырь «Абсолюта», он одобрительно хмыкнул и, сказав: «Лишней не будет», поволок Сарычева за собой в комнату. Там после напряженного трудового дня деятели телевидения активно отдыхали: за столом кроме Трезорова размещались уже знакомый майору оператор с подбитым носом и какой-то мужик в очках, бабочке и подтяжках, а перед ними стояла чуть початая бутыль «Смирновской» в обрамлении кое-какой жратвы, два же флакона были уже пусты и задвинуты в угол за ненадобностью.

— Прошу. — Сарычеву поставили стул, шмякнули на тарелку полкило жратвы, и очкастый обладатель кис-киса, оказавшийся каким-то там ответственным выпускающим Ивановым, с трудом встал и торжественно произнес:

— За знакомство.

А уже через полчаса, когда все перешли на «ты» и на «Абсолют», он виснул на сарычевской шее и кричал остервенело:

— Шура, ты даже представить себе не можешь, какое дерьмо это ваше телевидение — собачье, всмятку, в проруби. — Потом глаза его закрылись, и, интеллигентно икнув пару раз, он вырубился, — спать положили выпускающего на диванчике.

— Не обращай внимания, Саша. — Трезоров улыбнулся, глядя на Сарычева, и было видно, что косел он с трудом, видимо сказывалась большая практика. — А вообще-то он прав, канал наш — это большая выгребная яма, а мы скользим по самому ее краю. Чуть оступился, и ты в дерьме по уши или с пулей в башке валяешься в парадной народным героем…

— Леша, ты передачу делал про маньяка-убийцу? — неожиданно поинтересовался Сарычев и, разломив леща вдоль хребта, посмотрел репортеру в глаза.

— Правильно, Сашок, есть еще третий путь — не ссать против ветра. — Трезоров взял из майорских рук кусок истекавшей жиром рыбищи, смачно разжевал и подтвердил: — Моя работа, вернее, наша, — и, указав на спящего мордой в рукава оператора, добавил: — Не совсем, правда. Материал наш, а вот монтаж — хрен, денег дали тогда немерено всем — и нам, и туда. — Он показал измаранным в икре пальцем наверх. — Плевать, пусть делают что хотят, все равно уже все изгажено.

Было видно, что общается он уже с трудом, и, едва сообщив Сарычеву, что максал всех деятель из мэрии по связям с общественностью, по имени Михаил Борисович Шоркин, Трезоров глаза закрыл и, оказавшись на диване, пробормотал скороговоркой:

— Дверь, Катя, захлопни, — и захрапел.

Убрав остатки жратвы и водки в холодильник — поутру холодненькая-то лучше пойдет, — майор оделся и, погасив в комнате свет, как и было приказано, за собой дверь в квартиру захлопнул.

Ночью погода испортилась, пошел сильный снег, заплетаясь в кольца метели, и, пока следующим утром Сарычев добирался в кромешной белой пелене до Стрельны, кто-то из его предков поинтересовался: «Когда зиме-то конец? Скоро ли холодный Хорс переродится в лучезарного Ярилу и тот отвадит чары Мора-Мороза?» Развивать эту тему майор не захотел, а, приехав на улицу Заозерную ни свет ни заря, затаился и стал ждать. Скоро приехал Носков на своем «ягуаре», загнал лайбу куда-то подальше, видимо в гараж, и прошел в дом. Вскоре там загорелся свет, и из трубы повалил дым, а Сарычев подумал, что полковник, видно, не очень-то доверял своему подельщику-генералу, раз засветил ему только эту хату, и в душе Александр Степанович такое поведение одобрил, — известно ведь, что предают только свои.

Между тем подъехала белая «волжанка» и, бибикнув пару раз, пошла на разворот, а уже через пару секунд окошки в доме погасли, бухнула входная дверь, и, заперев калитку, Вячеслав Иванович шустро залез в свое служебное авто. Шел снег, и, без труда держась у чекистов на хвосте, майор вместе с ними спокойно из Стрельны выехал, а когда покатили по прямому участку Нижнепетергофского, то сократил дистанцию до минимума и, удерживая правой рукой Знак, громко выкрикнул Слово. Сейчас же «Волга» мигнула правым поворотником и, увязая колесами в глубоком, рыхлом снегу, съехала на обочину. Сарычев припарковался следом и, уже выходя из машины, вдруг почуял неладное: чары подействовали только на водителя, пассажир же майору не подчинился и сидел в машине затаившись, вытащив что-то смертельно опасное, скорее всего пистолет. Не спеша Александр Степанович пошел к «Волге» и, чувствуя, как начинает бешено раскручиваться в животе неодолимое яростное пламя, внезапно ощутил указательный палец Носкова, выбирающий свободный ход спускового крючка, и резко распахнул дверцу. В это самое мгновение чекист выстрелил, но, послав раскаленную лаву из центра солнечного сплетения в левую руку, Сарычев пулю легко отразил и с быстротою молнии прижал свою ладонь к дулу полковничьего ПССа.

Сейчас же раздался грохот разрываемого ствола, и лицо стрелка обагрилось кровью, а майор, не теряя ни секунды, перетащил его на заднее сиденье и, усевшись рядом, внимательно на Вячеслава Ивановича посмотрел. Рана была пустяковой — кусок металла срезал кожу на лбу, однако громкие протяжные стоны мешали сосредоточиться, и истинную причину полковничьей сопротивляемости чарам Сарычев углядел не сразу. Оказалось, что чекист Носков был уже несвободен — к его солнечному сплетению тянулось нечто похожее на гигантское угольно-черное, переливавшееся всеми цветами радуги щупальце. Изредка по нему волнами пробегала дрожь, а внутри что-то начинало пульсировать, и майору никак не удавалось углядеть, откуда оно брало свое начало. Однако долго любоваться на чекистский отросток он не стал, а, развернув полковника лицом к себе, спросил: