Дикое правосудие

Тишина длилась почти минуту. Затем что-то скрипнуло, послышался слабый хруст, словно кто-то наступил на хрупкую кость. Руки Лока лежали на столе. Правая потянулась к маленькой консоли и выключила свет в комнате. В темноте сразу же обозначились шуршащие звуки, похожие на шелест одежды. Лок очень осторожно и медленно открыл верхний левый ящик дубового стола и нащупал рукоятку «кольта», который всегда лежал там. Вынув оружие, тускло блеснувшее в сиянии города за окном, Лок вставил обойму, нашарив ее в том же ящике. Щелчок показался ему предательски громким. Он слышал стук своего сердца.

Шаги, тихие шаги, приближавшиеся к кабинету. Из гостиной послышался шорох автоматических портьер, затем под дверь кабинета заползла полоска света. Лок сидел в темноте с сильно бьющимся сердцем. На его лбу проступила испарина, пистолет подрагивал в руке. Он мог думать только о Тяне, о его людях. Это не могло быть случайностью; все слишком напоминало убийство Бет.

Он вздрогнул. Шаги помедлили за дверью – голоса, перешептывание? Лок забыл включить систему сигнализации и сейчас вспомнил, что Билли тоже не сделал этого в своем доме в Виргинии. Лок был теперь так же беззащитен, как Билли и Бет.

Дверная ручка начала поворачиваться. Лок ощущал окно за своей спиной, мысленно видел свой силуэт на фоне городских огней, но не мог сдвинуться с места. Бет была так же беспомощна во сне.

Луч света, за ним какая-то тень. Дверь приоткрылась на несколько дюймов. Лок нырнул под стол, выглядывая из-за столешницы. Тень четко проявилась в дверном проеме, как раз под прицелом кольта. Рука в перчатке зашарила по стене рядом с дверью, нащупывая выключатель, черные пальцы двигались, словно паучьи лапы. Лок нажал на спусковой крючок. Раздался крик, и черный паук отдернулся от стены, застигнутый врасплох.

Стоны и голоса. Лок возбужденно сглотнул слюну. Приглушенные спорящие голоса, затем запоздалый ответный огонь – не целясь, вслепую. Лок дважды выстрелил вслед удаляющимся шагам и неразборчивым проклятьям на иностранном языке. Хлопнула дверь. В кабинете воняло порохом. В оконном стекле за его спиной зияла пробоина, вторая пуля пропахала глубокую борозду в обивке кресла. Лок выпрямился, дрожа от нервного возбуждения. Подойдя к двери кабинета, он выглянул в коридор, ведущий в холл. Скомканный индийский коврик, пятно крови на стене около двери. Хруст шагов по гравию доносился из-за распахнутой двери, когда Лок спустился в холл.

Ему показалось, будто он слышит голос дворецкого, затем все другие звуки потонули в реве автомобильного двигателя. Лок выбежал на гравийную дорожку, которая спускалась к асфальтовой подъездной дороге, огибавшей дом по широкой дуге. Свет фар быстро удалялся. Адреналин бушевал у Лока в крови, подстегивая воображение, делая тело упругим, почти неуязвимым. Лок распахнул дверцу «тойоты», предоставленной Ван Грейнджером в его распоряжение, нащупал в кармане ключ зажигания. Двигатель завелся с пол-оборота. За мгновение до того, как автомобиль покатился вниз по склону, выбрасывая гравий из-под покрышек, Лок заметил изумленное лицо горничной в окне комнаты над гаражом.

Он выехал на дорогу. Другой автомобиль уже скрылся за поворотом на спуске с горы. Лок не сомневался в том, что убийцы направляются в отель «Билтмор» к Нгуен Тяню. Когда автомобиль, взвизгнув покрышками, вписался в первый поворот, в его сознании возникло нелепое, но стремительно крепнувшее убеждение, будто люди, которых он преследует, убили Билли и Бет. Нелепое... но притягательное.

Его сердце подскочило в груди, когда он увидел отблеск тормозных огней у нового поворота дороги, менее чем в четверти мили впереди. Если они убили Бет, если...

Ему с трудом удавалось сдерживать скорость, сохранять дистанцию.

* * *

«Ты мне не нравишься», – подумал Воронцов, улыбнувшись в ответ на открытую, искреннюю улыбку Дэвида Шнейдера. Он не сразу разобрался в причине своей неприязни. Может быть, невинные американцы, особенно врачи-идеалисты, постоянно улыбаются, имеют прекрасные манеры и несокрушимо уверены в себе даже при встрече со старшим офицером милиции, расследующим убийство?

Воронцов не знал. Он прихлебывал хороший голландский кофе, предложенный ему Шнейдером. Американец попросил его не курить, сообщив, что страдает аллергией на табачный дым, но это не стесняло и не раздражало Воронцова. Его раздражала улыбка Шнейдера, его открытость, готовность к общению.

А может быть, завистливую неприязнь порождали размеры кабинета или кожаное кресло, в котором сидел Шнейдер, или стол из красного дерева?

Ему пришлось ждать большую часть дня, чтобы встретиться со Шнейдером, но Воронцов потратил это время на наведение справок о русском, который значился голландцем в фальшивом паспорте и погиб в номере. «Метрополя» от сердечного приступа. Гражданин Голландии. Русский из Украины, мелкий субподрядчик газовых компаний. Воронцов переговорил с Киевом. Там не знали Помарова, работавшего на компании, занимавшиеся добычей нефти или газа. Он послал в киевское следственное управление факс с фотографией мертвого Помарова и другим снимком из фальшивого паспорта.

К тому времени, когда Шнейдер освободился для разговора, Воронцов почти потерял интерес к нему, поглощенный тайной личности умершего человека. Помаров погиб от сердечного приступа, Ленский был уверен в этом... «Нет, не отравлен. Клянусь, Алексей, он погиб не от дубины и не от кинжала!» Легкий сухой смешок.

Однако теперь Шнейдер тоже начинал интересовать его: еще одно искаженное отражение в зале кривых зеркал.

– Мне действительно очень жаль, но я не могу помочь вам, майор. Бог видит, как мне хотелось бы это сделать. Алан Роулс был моим хорошим другом еще в колледже... Но чем я могу вам помочь? – вариации на эту тему продолжались добрых десять минут.

Шнейдер экспрессивными жестами воздевал руки с длинными пальцами, символически обводя ими помещение кабинета и всего наркологического отделения. Сюда привезли дочь Дмитрия, потерявшую сознание и умершую вскоре после прибытия... Шнейдер был занятым человеком, важной персоной в госпитале Фонда Грейнджера. Своим поведением он намекал на то, что чувствует себя уязвленным невысказанным предположением, будто его идеалистическая натура может иметь какое-то отношение к столь гнусному делу, как убийство, тем более убийство друга.