За безупречную службу!

Остановившись на краю, он некоторое время смотрел на спокойно струящуюся в двух метрах от носков его сандалий темную воду, а затем, поправив очки, растерянно, с обидой произнес вслух:

— Ну и что теперь прикажете делать?

Ответа он, разумеется, не ждал, но на этот раз равнодушные небеса сочли небесполезным откликнуться. Откуда-то сверху послышался нарастающий рокочущий гул, постепенно переходящий в свистящий металлический клекот, и, задрав голову, корреспондент Харламов разглядел на фоне голубого небосвода неторопливо летящую в направлении местного аэродрома «корову», сиречь вертолет Ми-6, прозванный так из-за некоторых характерных особенностей дизайна, действительно придающих ему отдаленное сходство с вышепоименованным парнокопытным.

В редакции, да и во всем городе, Илью Николаевича Харламова считали симпатичным, вызывающим сочувствие неудачником и безобидным чудаком. Он был вдовец с приличным стажем, вечно выглядел как пугало (имел противозачаточную внешность, как говорили о нем злые языки в традиционно женском коллективе рекламного отдела редакции), натыкался сослепу на мебель, был стеснителен и говорил невпопад. Поэтому, окажись в данный момент на берегу еще один случайный свидетель, он бы ничуточки не удивился, услышав из уст корреспондента Харламова очередную загадочную, ни к селу, ни к городу фразу.

— Спасибо, — проводив взглядом удаляющийся в направлении восточной окраины города вертолет, с горьким сарказмом молвил Илья Николаевич, — очень вовремя!

После чего уселся, свесив с обрыва ноги, вынул из нагрудного кармана рубашки пачку «Балканской звезды» и, не без труда добыв огонь из одноразовой китайской зажигалки, сердито задымил, хмурясь из-под очков на сверкающие вдалеке купола монастырского храма.

Остаток дня они намеревались провести в «Ласточке», но человек предполагает, а начальство располагает: в двух кварталах от упомянутого заведения их, как пуля в спину, настиг звонок Маланьи. Помолчав в гнусаво квакающую трубку, Шуня с раздражением сунул мобильник в карман и сказал сидевшему за рулем Шише:

— Заворачивай оглобли. Двигаем на «Точмаш».

— Штурмом будем брать? — поинтересовался с заднего сиденья Удав.

— Угу, — сказал ему Шугаев. — Для начала выбьем твоей башкой ворота, а там поглядим, как карта ляжет.

Исполнительный, несмотря ни на что, Шиша лихо развернулся через единственную на весь город двойную сплошную линию разметки, заставив испуганно шарахнуться тарахтевшую навстречу «Оку», переключил передачу и плавно утопил педаль акселератора.

— Чего будет-то, Саня? — осторожно спросил, тронув Шугаева за плечо, не любивший неожиданных сюрпризов Мама.

— А я знаю? — сердито огрызнулся Шуня. — Насчет того, что будет, ступай к гадалке. А мне просто велели явиться на завод для получения задания. Как я понял, Сарайкин наш там трется, и что-то ему от нас срочно понадобилось.

— Снюхались, значит, — вертя баранку, заметил проницательный Шиша.

— А как иначе? — философски изрек Удав. — Воевать с ними, что ли?

Шугаев промолчал. Все было правильно, не подкопаешься. Даже если Сарайкин не был заодно с рейдерами с самого начала, ему ничего не оставалось, как поскорее найти с ними приемлемый компромисс и по возможности войти в долю. Перебить два десятка окопавшихся на территории завода вооруженных, хорошо обученных мужиков — задача для провинциального начальника полиции непростая, но выполнимая. Но воевать — значит выносить сор из избы, незамеченной такая заварушка не останется. А сора за последние годы в Мокшанске накопилось столько, что только тронь, и эта лавина тебя похоронит. Москва давно кричит о необходимости покончить с коррупцией и злоупотреблениями; коррупции от этого, конечно, ни жарко, ни холодно, но, чтобы не выглядеть глупо, власть должна время от времени показательно брать кого-то к ногтю: попался, коррупционер! И кому охота, отстаивая незаконно присвоенное право вертеть, как заблагорассудится, целым городом, в одночасье сделаться козлом отпущения?

Он вспомнил, как пару лет назад ребята из отдела по борьбе с экономическими преступлениями неплохо поднялись на бабках, регулярно, каждые два месяца, закрывая заместителя директора одной из местных коммерческих фирм и начиная шить ему какие-то крупные финансовые махинации. Директор, а по совместительству лучший друг арестанта, так же регулярно его выкупал; суммы, естественно, увеличивались от раза к разу, и кончилось тем, что выдоенные досуха фирмачи свернули свой бизнес и тихо, ни с кем не прощаясь, отвалили из Мокшанска в неизвестном направлении. Сарайкин об этом, разумеется, знал и имел с этого мероприятия, как и с любого другого, неплохой процент. Пример частный и далеко не самый яркий, но, став достоянием гласности, даже такая мелочь обойдется подполковнику очень и очень дорого. Какая уж тут война!

Машина миновала застроенный старыми трехэтажными домами микрорайон, проскочила чахлую лесопосадку и повернула направо, оставив в стороне подступающие к самому аэродрому корпуса новостроек. В этой части города Шуня бывал редко, всего раз или два, причем исключительно в темное время суток, и сейчас, поглядывая по сторонам, понял, что ничего не потерял — ни в плане расширения кругозора, ни в смысле получения эстетического удовольствия. Это был район складов — как старых, купеческих, выстроенных на века из несокрушимого, отформованного и обожженного по всем правилам красного кирпича, так и советских, вкривь и вкось слепленных из силикатных блоков и побитого ржавчиной гофрированного железа. Жилых домов здесь практически не было, а те, что изредка встречались справа и слева от дороги, выглядели заброшенными. Потом справа потянулся кажущийся бесконечным высокий, в два человеческих роста, забор из бетонных плит, опутанный поверху ржавой колючей проволокой, и вскоре впереди распахнулась небольшая площадь — вернее сказать, разворотная площадка перед воротами транспортной проходной «Точмаша».

Шиша лихо затормозил у самых ворот и требовательно посигналил. Дверь пристроенной к воротам сторожки распахнулась, и на крылечко вышел один из столичных варягов во всей своей незабываемой красе — в напяленном поверх черного комбинезона легком бронежилете, в высоких солдатских башмаках откровенно импортной выделки, с тупорылым автоматом под мышкой и в трикотажной маске с круглыми прорезями для глаз и рта. Вглядевшись в залепленный присохшей мошкарой номер на переднем бампере «девятки», он призывно махнул рукой: сюда давайте!

— Пешком, что ли, чапать? — недовольно проворчал Шиша.

— А что, с тебя корона упадет? — поддел его Удав.

Шугаев молча полез из машины, подавая подчиненным пример. Говорить не хотелось, настроение было не ахти, и он знал, почему: ему не нравилась эта поездка, не нравилось, как по-хозяйски распоряжается, указывая, что им делать и куда идти, прячущий лицо под черной спецназовской маской рейдер. Ему вовсе не улыбалась более чем реальная перспектива опять куда-то ехать и что-то делать по указке этих пришлых людей — именно потому, что это были чужаки. А чужакам наплевать, что будет с городом и людьми, которые за этим городом присматривают, после их отъезда. Они отвалят, а ты тут разгребай то, чего они наворотили твоими же руками…

— Машину отгоните! — крикнул с крылечка проходной рейдер. — Вон туда, в сторонку!

— Он еще и говорящий, — цитируя древний анекдот, пробормотал Удав.

— Отгони, хрен с ним, — сквозь зубы продублировал полученный приказ Шугаев, и Шиша, недовольно ворча, вернулся за руль.

«Девятка» завелась и, сердито подвывая двигателем, задним ходом вползла в узкий, заросший травой проезд между двумя вросшими в землю по самые окна кирпичными лабазами на противоположной стороне площади. Шиша запер центральный замок и, подбрасывая на ладони брелок с ключами, присоединился к поджидавшим его коллегам.

Рейдер проводил их через вертушку проходной и во дворе сдал с рук на руки другому, такому же, как сам, двухметровому шкафу в маске и с автоматом.