Русский терминатор

— Да не личных разборок!.. — еще раз попытался объясниться Джавад.

— Молчать! — рявкнул Тестомес. — Твои должники, твои девки, твои кровники меня не интересуют! Ты слишком мало думал об интересах «семьи» и слишком много — о собственной шкуре! Вот и разбирайся теперь сам! У тебя есть своя бригада?!

— Есть…

— Вот и разбирайся! А «соседей» не вмешивай! Это приказ, ты понял?!

— Но папа!..

— Никаких «но»! — загремел Тестомес. — Короче, я запретил всем нашим бригадирам давать тебе людей! Все, разговор окончен!

— Но папа, ведь меня…

— Все, свободен! — Тестомес сделал короткий жест рукой, означавший элементарное «пошел вон».

…Джавад вышел из кабинета, как оплеванный. Сегодня его самолюбие жестоко пострадало. И еще кавказец понимал: если пресловутый чмырь срочно не будет найден и уничтожен, то жестоко пострадает не только самолюбие Джавада…

Глава 33

Тестомес вызывал Джавада к себе в кабинет утром. А вечером того же дня Евграф тоже пришел в кабинет. Только в другой — в кабинет директора «Джанга» Крысинского.

Прежде чем начать разговор, Тадеуш Маркович окинул посетителя пристальным взглядом.

— Мне передали, ты плотно имел дело с Семеном. И закупал оптом небольшие партии товара. По розничной цене. Так?

— Так, — кивнул Евграф.

— Звать тебя как? — осведомился поляк.

— Дядькой Графином кличут на Дворе Чудес, — усмехнулся Евграф.

— А меня можешь звать пан Тадеуш, — разрешил Крысинский.

— Езус Мария, панове! — осклабился Евграф. — Пся крёв, матка боска… Дупа! — добавил он радостно, выдавая на-гора почти все польские слова, которые помнил.

— Ты чего ругаешься?.. — опешил Тадеуш.

— А я разве ругаюсь?! — очень натурально удивился художник, хотя прекрасно знал, что «пся крёв», то есть «пёсья кровь», — любимое ругательство поляков, а «дупа» вообще означает «задница». — Извиняйте, дядьку. Прости уж, твое благородие, нас, убогих. Мы, сирые, просто думали порадовать твое панское сердце звучанием посполитой речи…

— Речь Посполитая — это великое государство древности! — выкрикнул Крысинский визгливо, почти со слезой. — Государство, а не польский язык, понимаешь ты, дубина?!

Тадеуш смутно догадывался, что над ним издеваются, но формально прицепиться было не к чему — ну действительно, откуда русскому ханыге из полубогемно-полубомжового квартала знать, что такое Речь Посполитая или, положим, «дупа»?

— Государство, говоришь, пан? — продолжал дурачиться Евграф. — А речь там, в смысле базар, по-каковски держали?

— Да по-польски же! — воскликнул Крысинский с отчаянием.

— Значит, на посполитом языке! — заключил художник удовлетворенно. — Посполитый, стало быть, базар!.. Да ты, пан, не расстраивайся, мне что целенькая девка, что посполитая во все дырки — чисто по банану. Я со Двора Чудес, а у нас там шляхта не водится, одна шлюхота…

— Заткнись! — заорал Крысинский вне себя.

Евграф покладисто замолчал.

— Значит, ты со Двора Чудес… — заговорил Крысинский, успокоившись. — Гнилой у вас там район, братва его не любит… Стукач на стукаче.

— Да, у нас стучат! — подтвердил Евграф гордо. — У нас каждый второй — ментовский сексот! — художник даже грудь выпятил от важности.

— Чем же ты чванишься? — скривился Крысинский.

— Так ведь тут моментик есть интимный, — хитро прищурился Евграф. — Своих-то, богемных, наши никогда не закладывают. Вламывают ментам только чужих — блатных, «братовню» вашу, если таковые к нам залетят да бузить начнут. И сроду ты не определишь, кто конкретно «быка» вломил — именно потому, что стукачи у нас через одного! А зато ни посторонних разборок на Дворе Чудес не случается, ни ментура к нам не суется, знает: крупную рыбу мы сами сдадим, а наши внутренние дела — это наши внутренние дела, никого мы до них не допустим. И не трогают нас — ни государевы опера, ни ваши архаровцы: первые — понятно почему, а ваши — так просто, извини, сыскарей стремаются. Вот и живем мы сами по себе!

— Суки вы!.. — процедил Крысинский.

— Может, и суки, — согласился Евграф беззлобно. — Но только сам посуди: вот я второй год там у себя «дурью» торгую, и до сих пор меня не хапнули! И других наших не хапнули! Хотя, по твоим же словам, у нас стукач на стукаче!

— Ты гляди, меня не заложи, если хапнут! — злобно прошипел Крысинский. — А то знаешь!..

— Знаю! — перебил Евграф почтительно. — На Дворе Чудес все знают границы дозволенного! Кто же сдает своих партнеров?! Никогда за богемными такого не водилось!

— Это я тоже слышал, — вынужден был признать Тадеуш. — Ладно, к делу… Зачем пришел? Знаю, ты работал с Семеном… Сколько порошка будешь брать?

Евграф сказал.

— Солидно, — одобрил Крысинский. — Поскольку, как мне известно, тебе можно доверять, давай уж без проволочек: бабки на стол! Цену знаешь.

Евграф выложил деньги. Крысинский передал художнику пакет с героином.

— Вроде все, — сказал Евграф, проверив порошок. — Разбегаемся, вельможный пан?

Закончив пересчитывать купюры, Тадеуш убрал их, поднял глаза и в упор посмотрел на художника.

— А скажи мне, божий человек… — начал он вкрадчиво. — А не интересует ли тебя сумма в десять «тонн» баксов?

Евграф насторожился, но вида не подал.

— Кого ж не интересует?! — вальяжно усмехнулся он. — Давай сюда, и я тебе в ножки поклонюсь!

— Я не шучу…

— Дык и я не шучу! — продолжал хохмить Евграф. — Выкладывай грины, и я тебе прямо сейчас земной поклон отобью!

— Прекрати дурака ломать! — прикрикнул Крысинский. — Так хочешь ты получить десять «тонн» или нет?!

— Хочу, конечно. Но за что, смотря…

— За привычное для вас, богемных, дело — за стук, — ухмыльнулся Тадеуш.

— А кого вломить надо? — деловито поинтересовался Евграф. — И кому — ментам?

— Нет, не ментам… — поморщился поляк. — Тут один большой мужчина девчонку свою потерял… Тоскует очень, ищет, причем срочно — не терпится ему. А девка прячется.

— Говори конкретнее, пан, — предложил художник. — Девка задолжала, что ли, этому твоему «большому мужчине»?

— Да нет, тут сложнее… — покачал головой Крысинский. — Тут и любовь, и ненависть замешаны… Короче, тебе-то что?! Главное, он платит!

— Платить-то он, может, и платит, да я не сыщик! — возразил Евграф. — Где я, по-твоему, эту девку искать буду? Да и не буду я, была охота по городу бегать!

— Ты не понял… — Тадеуш досадливо щелкнул пальцами. — Большой мужчина платит за информацию… Поспрашай у себя там, на Дворе Чудес, не поселилась ли где у вас девица с голубыми волосами… Еще примета — девка наркоманка, героинщица. То есть если она затихарилась среди богемных, она обязательно явится либо к тебе, либо к другому наркодилеру… Ты поспрашай аккуратненько, может, повезет, вытянешь счастливый билет… Десять «тонн» «зелени» — не шуточки!

Евграф с самого начала догадывался, а теперь понял окончательно, что речь идет о Мальве.

— Наркоманка, говоришь… — протянул художник. — «Торчков» много. Какие есть еще приметы у биксы, кроме голубых волос?

— Красивая, тоненькая, безупречная фигура…

— Я ж не трахать ее собираюсь! Фигуру любой хламидой прикрыть можно! Толкуй по сути!

— По сути… — Крысинский задумался. — Ну вот тебе по сути: с ней должен быть мужик, крутой…

— Они живут вместе? В одной хате? — уточнил Евграф.

— Не знаю… Но отираться возле нее он должен обязательно. Он ее типа защищает.

— Его приметы?

— Высокий, поджарый, коротко стриженный…

— Да у нас пол-Двора налысо обритых! Мода нынче такая! Тоже мне нашел примету! — фыркнул художник.

— Ну извини, других нет! — развел руками поляк. — Да, еще: в их компании может находиться вторая девка, тоже красивая, блондинка…

— Мужик их обеих, что ли, кроет? — похабно ощерился Евграф.

— Чего не знаю, того не знаю, но лично я бы от обеих не отказался! — хихикнул Крысинский.

Он действительно не отказался бы от обеих. Крысинский, глядя на Мальву, всегда пускал тайком слюни, Яну же сейчас представлял себе уже плохо, однако помнил, что хорошенькая. Но даже при недавней полной доступности Мальвы директор «Джанга» не мог позволить себе ее трахнуть. Ибо его жена, тоже полячка и рьяная католичка, сурово берегла мужа от греха: ежедневно после работы раздевала «пана Тадеуша» догола и тщательно осматривала буквально каждый сантиметр его тела — не найдется ли следов блуда? Крысинский вынужден был терпеть сию экзекуцию, ибо боялся отца жены: тесть являлся крупным городским чиновником и имел влияние даже на самого Тестомеса… Поэтому раньше, провожая порой взглядом статуэтку-Мальву, Крысинский лишь бессильно облизывался. А сейчас и облизываться на нее стало невозможно. Впрочем, в «Джанге» хватало других проституток, так что остаться без эротических слюнопусканий Тадеушу не грозило…