Атлантическая премьера

трюме – продуктовый и бельевой склад, камбуз и прачечная.

В средней части корабля, непосредственно за салоном, располагались десять жилых кают, каждая на двух человек, небольших, но очень уютных. Над каютами находилась ходовая рубка, которую можно было считать одновременно и штурманской, и радиорубкой.

– В принципе яхта может сама выйти в море, пройти определенный запрограммированный путь и стать на рейде или ошвартоваться, – заявила Мэри с ехидством. – У вас такого, конечно, нет… Вы хорошо делаете ракеты, но в электронике ни черта не смыслите.

– Вы имеете в виду хайдийцев? – спросил я. – Мы даже ракеты делать не умеем. Но научимся, когда построим социализм.

– Я имею в виду русских, к которым вы принадлежите. Вы такой же хайдиец, как я японка.

Теперь я понял, что меня повысили в звании до агента КГБ. Я считал, что подтверждать это не стоит, но и разубеждать – тоже. Если даме хочется, чтоб я был агентом КГБ, – надо сделать ей приятное.

– Это очень хорошо, что вы не японка, – заметил я вслух, – потому что на многих приборах и компьютерах видны японские марки. Вы наверняка не представляете себе, как они устроены, и не сможете выдать никаких секретов.

Патриотическим чувствам этой янки-лесбиянки был нанесен сильный удар мягкой подушкой. Она тут же попыталась все опровергнуть и выложила мне столько, что будь я русский шпион, то записал бы на диктофон двадцать кассет ценнейшей информации. Впрочем, диктофон я не смог бы спрятать даже в плавках, там у меня была дыра. Даже то, чему там полагалось быть по штату, постоянно вылезало наружу, и я стыдливо прикрывал прореху прикладом автомата или кобурой пистолета.

Запомнил я из всей этой лекции немногое. Сложная, почти космическая система управления яхтой связывала в единый пучок данные о местонахождении корабля, полученные от навигационного спутника ВМС, информацию с метеоспутников, непосредственные данные датчиков о скорости ветра и течения, его направлении, силе волнения, данные эхолота и еще черт знает что. Сообразуясь со всей этой информационной стряпней, электронный штурман выбирал оптимальный курс к заданной точке. При этом с учетом возможных и реально меняющих ситуацию факторов в курс автоматически вносились коррективы.

В трюме под каютной палубой располагался небольшой подводный аппарат, который служил для прогулочных целей. На нем, как утверждала Мэри, можно было опускаться на глубину до трехсот футов и любоваться красотами подводного мира при свете прожекторов, а также брать со дна манипулятором какие-нибудь понравившиеся сувениры. Он, этот аппарат, выпускался прямо из люка в днище яхты. В кормовой части трюм занимала мощная пара дизельных установок, обеспечивавших и движение, и всю энергетику корабля. Там же были и компактно встроенные цистерны с горючим. Выше, на уровне носового салона, располагался гараж, где стояли зеленый «Шевроле», «Лендровер» и «Тойота»-микроавтобус. Туда же, видимо, во время шторма опускался на лифте маленький двухместный вертолет со складными лопастями, который стоял сейчас на верхней палубе.

Марсела, когда мы ходили, все ахала и охала. Как видно, таких яхт она еще не видела. Однако желание вымыться у нее было очень сильное, и, обнаружив, что во всех каютах имеются ванные с горячей водой и полным набором принадлежностей для мытья, включая шампуни, фены, щеточки, пилочки для ногтей и прочее, более ничего посещать не стала.

– Хорошо, – сказал я, когда она умоляюще взглянула на меня. – Перетащи в эту каюту все оружие, запри входную дверь и мойся хоть до потери сознания. А мы будем в носовом салоне.

В носовом салоне я велел Мэри и Синди сесть на диванчик напротив меня и, скромно положив автомат на колени, ожидал, когда вернется Марсела. Мэри явно считала, что я ограничиваю ее право на свободу передвижения, но ругаться ей было лень, и она листала газету «Сан-Исидро ньюс» за вчерашнее число. Она читала что-то на третьей полосе, а с первой бил в глаза аршинный заголовок: «Выдающаяся победа правительственных войск в районе высоты 234,7! 1500 партизан убито, 6000 взято в плен!» Это меня весьма заинтересовало, поскольку я был убежден, что к сегодняшнему дню единственными партизанами на острове остались мы с Марселой. Между тем на той же полосе я углядел значительно более скромный заголовок: «Полковник Феррера предан суду за преступное оставление Санта-Исабели повстанческим силам!»

– Да… – вздохнула Мэри, складывая газету. – Дело дрянь! Похоже, что мы зря не послушались начальника порта и не ушли сразу в Гран-Кальмаро. Минимум через неделю эти негодяи возьмут Сан-Исидро. Господи, да неужели это так интересно, устраивать войны? Сейчас тысячи людей воюют, а вы, как я поняла, уносите отсюда ноги… Ваша миссия выполнена, еще пятьсот тысяч человек превратятся в послушное коммунистическое быдло, а вы переедете в Гран-Кальмаро, где тоже устроите революцию. Теория домино, это я уже знаю.

– И как вы только не боитесь! – вздохнула Синди.

– Что ты удивляешься? – проворчала Мэри. – Они же все такие, эти коммунисты: делать деньги не умеют, работать – лень, вот и грабят.

– Мы не грабим, а экспроприируем. Как Робин Гуд, – зевнул я.

– И все равно ходите без штанов.

– Штаны у нас были, – обиделся я, – но мы их испачкали…

– С перепугу, наверно, – еще раз укусила меня эта гадюка с короткой стрижкой и мужицкими ухватками.

Синди эффектно сидела на диванчике. Очень эффектно! Особенно изящно выглядели ее чуть-чуть подрумяненные солнцем ножки, такие длинные и гибкие. Да и то место, откуда они произрастали, обтянутое темно-красными купальными трусиками, говорило о многом. Впрочем, стриженая гадюка тоже не выглядела отталкивающе. Конечно, у нее были широковатые плечи и слишком мускулистые ноги. Но бедра были развиты прекрасно, и бюст в синих чашечках был вполне тугой. Учитывая ее противоестественную склонность, она была, вероятно, весьма загадочным и любопытным партнером в постели…

Наконец вернулась Марсела. Она надела халатик, легкие резиновые тапочки и перепоясалась ремнем с пистолетом. Если учесть, что она высушила и как следует расчесала волосы, то перед нами была теперь весьма изящная, хотя и вооруженная «вице-мисс Хайди». Смуглокожая, антрацитово-черноволосая креолка

– восхитительная смесь Испании и Вест-Индии.

Я заметил, как изменилась в лице Мэри. Это было и удивление, и восхищение, и определенно зависть. Завидовала она, естественно, мне, так как была на сто процентов уверена, что Марсела не только мой боевой товарищ, но и любовница. Это изменение в физиономии стриженой гадюки не укрылось от Синди. Блондиночка бросила быстрый взгляд на свою милую, и я понял, что бедняжка ревнует. Поскольку, разглядывая Мэри и Синди, я как-то не сразу улыбнулся Марселе, то и в ее прекрасных темно-карих глазенках вспыхнул ревнивый огонек. Итак, отношения на борту «Дороти» явно должны были серьезно запутаться.

– Можешь идти мыться, – сказала мне Марсела, с нехорошим прищуром взглянув на Синди и Мэри, – оставь мне автомат.

Последнее я не очень хотел делать. При том, что в руках Марселы оружие начинало стрелять вполне самостоятельно, очень даже просто могло случиться так, что, вернувшись из ванной, я нашел бы Мэри и Синди бездыханными. Меня только утешало, что Марсела попросила у меня «Калашников», из которого она ни разу не стреляла и даже не знала, как он снимается с предохранителя. «Узи» она оставила в каюте и заперла на ключ, который отдала мне, когда я пошел в ванную.

Боже мой, как же я мылся! Я пять раз менял воду, извел массу моющих средств, несколько раз обдавался душем и, лишь когда ощутил, что от меня разит, как от парфюмерной лавки, прекратил сдирать с себя шкуру. Вонь покинула меня, и я наполовину уже стал человеком. Теперь осталось только поесть.

Вернувшись в салон, я с удивлением убедился, что еще никто не застрелен и даже глаза ни у кого не выцарапаны. Марсела, с заметным смущением глядела совсем не на своих подконвойных, а в сторону, беспечно повесив автомат на спинку стула. Синди, с весьма искусственной улыбочкой, под которой пряталась весьма серьезная злость, листала журнал «Плейгерл», а Мэри, поставив локти на стол и подперев подбородок ладонями, глядела на Марселу прямо-таки неприкрыто и откровенно. Будь Марсела моей любовницей или женой и будь Мэри мужчиной, то у меня были бы все основания набить ей морду.