Бойня

– Не корчите из себя невинную овечку, отданную на заклание на алтарь науки. Вам не привыкать быть сговорчивым. Давая подписку о неразглашении секретного эксперимента, вы подписались на злодейство. Прежний ваш патрон повязал вас, сделав соучастником преступления. Мне государством делегировано право быть палачом преступников. Я беру на себя угрызения совести. Ваша забота – трудиться на благо стабильности страны. Так что давайте без жеманства. Уверен, вы были благодарны за предоставленную возможность воплотить в жизнь свою идею. Так оставайтесь благодарным и теперь!

– Соучастником… – кивнул профессор, словно его осенило. – Вы правы, более того, я не соучастник, я инициатор, ведь это я увлек и подверг искушению. И сам ему поддался. Допустил компромисс, который и есть предательство самого себя. Это я соблазнил больной и без того мозг и позволил замуровать себя в темном неведении, когда так жаждал света.

– Ну хватит, профессор! Использовать в качестве подопытных кроликов живых людей, конечно, преступление, но в данном случае вы будете копаться в мозгах у тварей, которые не подлежат перевоспитанию. Если вам станет легче, считайте, что вы их лечите… Эти четверо, которых вам привезли под конвоем, настоящие убийцы. Вам надлежит не социально их мотивировать, а лишь направить их агрессию в нужное русло, и желательно купировать их инстинкты самосохранения, добавить крысиной приспособляемости и живучести. Вот тогда мы получим идеального биовоина! Делайте дело, мемуары потом напишете. В заключении или на Рублевке – вам решать!

Правда жизни тяжелой кувалдой опустилась на голову профессора. Бессмысленно возражать. Он еще явственнее ощутил себя узником страшных людей. Сперва полковник… Теперь генерал. С таким же беспощадным циничным взглядом, растворяющим, подобно кислоте, все его чаяния и надежды. Той самой кислоте, что нейтрализует человеческое и стимулирует животное…

Предначертано ли ему вечно быть пленником жестокой реальности или он справится? Похоже, способ действительно только один… Ведь иначе он останется рабом. Никогда не устоять нерасторопной рассеянности перед наглым прагматизмом. Как же все-таки зависимы подобные ему ученые-фанатики, витающие в облаках собственных гипотез, купающиеся в озерах бесконечности, от извращающего самые чистые порывы маховика бюрократии. Способен ли научный гений вырваться из оков гнусного плена, повернуть вспять суету, где в погоне за иллюзией счастья нет места истинному созерцанию чуда? Может ли он взметнуться далеко ввысь, над опостылевшей публицистикой наемных спичрайтеров, туда, где обитают проза, поэзия, наука? Где его не достать государственной машине, перемалывающей таких, как он, словно семечки, что трескаются в мельничных жерновах четко отлаженной системы? Человек слишком мелок, его свобода сиюминутна, краткосрочна, она мгновенно тает, словно последний мартовский снежок под палящими лучами безжалостного солнца. Он в таких же рамках, как снег, ограниченный интервалом зимы.

Рамки. Люди огородили себя колючей проволокой от бесконечной красоты мира. Изолировались от истины глухим серым забором, за которым свет выдается за тьму. Они эксплуатируют все самое светлое – любовь, веру и сам свет. Им они палят свободу. Их устраивает передернутая мораль, ее источает само общество, избравшее гнет и насилие нормами своего существования. Им все равно не оценить его гений, стоит ли ждать оценки глупцов…

Функель спустился с облаков на землю. Он принял решение.

Заметив это глубокое странное молчание, генерал сгладил свою словесную атаку пустым обещанием: эти ученые как дети, их можно купить так дешево…

– Ладно, не обижайтесь. Вы сами напросились… – примирительно буркнул генерал. – Я развяжу вам руки, когда мальчики будут готовы. Мне, а значит, государству нужно от вас только одно – чтобы вы работали с энтузиазмом. Не бесплатно, но с огоньком, понимаете? И быстро. Очень быстро. Сроки нас поджимают. Не самоустраняйтесь от ответственности. Должен быть самоконтроль, тогда никто не будет вас опекать. Тем более в вашей вотчине мы все дилетанты. Даже профаны! Так что не вздумайте меня водить за нос! Не доводите до крайних мер, они есть в арсенале генерала Краева! Если проект «Ф», а это федеральный проект, сорвется, я сотру вас в порошок! – генерал даже не заметил, как снова перешел на угрозы.

Да, таким, как Функель, на роду написано прислуживать таким, как полковник Дугин и генерал Краев. Им остается только мириться и довольствоваться щедротами хозяев. И трепетно, подобострастно ждать, когда прокуратор осыплет похвалой и благодеяниями проявившего рвение вассала. Если только вассал не вознамерился провозгласить независимость или стать свободным от суверена каким-нибудь другим способом…

– Я же сказал, что не разочарую вас, – повторил профессор. – Мне надо идти работать.

– Да уж, и не отвлекайтесь. Я навещу вас через обещанные два месяца, чтобы проверить вашу машинку в действии. Шестьдесят суток. Время пошло…

Глава 27. Во имя науки

Генерал Краев приехал к профессору во главе приемной комиссии с высшей формой допуска к особо секретной информации ровно через шестьдесят дней. Все это время он держал руку на пульсе. На неровно бьющемся вследствие обострившейся тахикардии пульсе Функеля. Пребывая в перманентном стрессе, профессор сильно сдал и очень исхудал. Однако здоровье его уже не волновало, чего нельзя было сказать о следе, который он мечтал оставить если не в бренном мире, то в вечной науке…

– Что-то вы плохо выглядите, – вместо «здрасьте» оценил генерал. – Надеюсь, проект на финальной стадии, как мы и договаривались? Срок пришел, и я у вас!

– Вообще-то я у вас, – шепотом поправил профессор, когда проходил с Краевым через анфиладу сообщающихся залов генеральской дачи к лаборатории, где комиссию ждал сюрприз. – Мы хоть и договаривались в одностороннем порядке и без договора, но финал вы увидите… – пообещал Функель и провел главу комиссии по лестнице вверх.

– Договора, может, и нет, – согласился Краев, – но акт приемки будет. Вернее, протокол.

– Протоколируют допросы и происшествия, не так ли? – высказал предположение Функель.

– Происшествий быть не должно, – предостерег генерал и полушутя добавил: – А допросить нам вас придется. Иначе как мы узнаем, что за прибор вы нам всучили!

– Вам не о чем беспокоиться, – тянул время Функель, искоса поглядывая на вооруженных конвойных, что расположились по всему периметру балкона. Накануне он присутствовал на инструктаже службы безопасности, состоящей из младших офицеров ФСБ. Им была дана недвусмысленная команда стрелять из автоматического оружия в подопытных на поражение в случае, если драгоценной жизни высокопоставленных визитеров, ну, или жизни профессора будет угрожать реальная опасность. Профессор надеялся, что эти четкие инструкции сыграют на руку при осуществлении его дерзкого плана.

– Ну так что, можно начинать! – Генералу, удобно расположившемуся наверху, в специально отведенной для него ложе, не терпелось увидеть получеловека-полукрысу и испытать устройство. – Когда на арену выведут биовоина?

– Я должен спуститься вниз, в наш амфитеатр. И отдать последние распоряжения, но сначала я бы хотел рассказать обо всех кнопках на приборе. Это усовершенствованная модификация устройства, которое было изготовлено для полковника Дугина. Здесь кнопок больше. Так что слушайте…

– Так уж и амфитеатр… Больше напоминает хоккейное поле… – осмотрел помещение, ранее служившее тренажерным залом, генерал. – Да, я слушаю. – Таким образом, Краев извинился за то, что перебил профессора. Сыграв послушание, он взял пульт в руки и продемонстрировал готовность напрячь свое внимание.

– Прибор, которым вы обладаете, способен превратить молодого человека в убийцу в течение одной секунды… – начал свой монотонный спич уставший от хамства ученый.

– Неужели эта машинка может контролировать все его эмоции, все чувства, нейтрализовать память? – не унимался Краев, не скрывая своего недоверия и пытаясь раскусить загадочный взгляд профессора.