Горячая тень Афгана

Наверное, я проснулся от собственного крика и несколько минут лежал неподвижно, прислушиваясь к бешеному стуку сердца. Мерно гудели моторы самолета, сквозь щели ящика пробивался тусклый свет дежурного освещения. Я поднес руку с часами к глазам: десятый час вечера.

Тело ныло, словно меня долго били, и я мечтал только о том, чтобы встать, помахать руками и согнуться до хруста в суставах. И еще очень хотелось пить. Я облизнул пересохшие губы и повернул голову к окошку — оттуда слабо веяло прохладой.

Провести несколько часов в тесном цинковом ящике — настоящая пытка. Я больше не мог думать ни о чем другом, кроме как о свободе. Теснота душила меня, давила на психику. Я начал ерзать и ворочаться, ударяясь коленями и локтями о стенки, и затих только после того, как совершенно выбился из сил.

Самолет шел на снижение. Я считал секунды. «А если получатель приедет только завтра утром?» — думал я. Тогда придется провести в гробу всю ночь. Или же, в точности следуя манерам вампиров, выбивать крышку, выламывать доски и ночевать рядом со своим цинковым футляром на полу какого-нибудь аэрофлотского склада.

До той минуты, пока самолет не коснулся колесами бетонки, не вырулил на стоянку и не раздался протяжный вой, с которым опускалась рампа, я так и не придумал, что буду делать, если получатель не приедет до утра. К счастью, мои мрачные прогнозы не сбылись. Я услышал, как к рампе подъехала машина, потом кто-то хлопнул ладонью по доскам моего ящика и сказал:

— Вот он. «Тридцать семь — девять девять». Вытаскивайте. В накладной не забудьте расписаться…

И я снова закачался на руках грузчиков. Было уже темно, но откуда-то падал бледный свет неоновой лампы, и я рассмотрел, что меня загружают в фургон «Газели». Лицо человека, который приехал за гробом, я не разглядел. Это был сутулый мужчина неопределенного возраста, одетый в джинсовый костюм.

Дверь фургона захлопнулась, и мы поехали. Где-то я читал или видел в кино, как в машине везли человека с завязанными глазами, и он тем не менее исхитрился определить направление движения. Я же не мог даже приблизительно сказать, в каком аэропорту мы приземлились, потому ориентировался в пространстве не лучше, чем знаменитые Белка и Стрелка, которых в свое время закинули в космос.

Жажда овладела мной настолько сильно, что я не мог уже думать ни о чем другом, кроме воды. Липкое тело каждой клеточкой молило о тугой ледяной струе, о душе, бассейне, реке или даже о лужице на живописной лесной полянке. Я представлял, как ныряю со скалы в голубую бездну Байкала, опускаюсь на самое его дно, открываю рот, и вода начинает заполнять меня. Я пью, нет, жру, гидравлическим насосом втягиваю в себя воду до тех пор, пока не превращаюсь в круглый кожаный мешок, и медленно растворяюсь, превращаюсь в солнечные блики, скользящие по волнистому песчаному дну, в куст лохматых водорослей, покачивающийся в такт слабому течению; я превращаюсь в Мировой океан, в тяжелые волны, накатывающие на берег, в пенящиеся брызги, напоминающие игристое шампанское. Да, шампанское из холодильника — это что-то! От него запотевает бокал, налипают на стекло мириады пузырьков, покалывает язык и выступают на глазах слезы. Я выпил бы сейчас три бутылки залпом, а потом еще пять… нет, десять — врастяжку, в удовольствие; я бы забросил все свои глупые и никчемные дела и до конца жизни только бы и делал, что пил шампанское…

Я судорожно сглотнул, облизал пересохшие губы, напоминающие хлебные корки, закрыл глаза и стал в уме считать. Я дошел до тысячи, а потом стал сбиваться. Цифры путались в моем сознании, это был плохой признак. С такими пересушенными мозгами тягаться с мафией не стоило бы.

Трудно сказать, сколько продолжалась эта пытка. Возможно, часа два или три. Вконец одуревший от навязчивых мыслей о воде, я почувствовал, что машина, наконец, остановилась, через минуту раздалось жужжание электромотора, заскрипело что-то громоздкое, металлическое, возможно, ворота, и машина снова тронулась вперед, но очень скоро остановилась окончательно. Мотор затих. Хлопнула дверка кабины.

Мое изможденное сердце, с трудом качавшее загустевшую кровь, забилось в учащенном режиме.

Я вытер влажную ладонь о куртку, взял пистолет, скрестил руки на груди. Сейчас держись, Вацура, говорил я себе. Включай все мозговые извилины. От того, насколько быстро и правильно я отреагирую на ситуацию, будет зависеть, выпью ли я еще в своей жизни ледяного шампанского, которое так обжигает горло бурлящей пеной…

Открылась дверь фургона. Я услышал приглушенные голоса. Ящик потянули по жестяному полу волоком, накренили так, что мне пришлось расставить в стороны руки и ноги, как пауку на своей сетке, а затем, что было неожиданно для меня, уронили одну сторону на землю — по закону подлости ту, где была моя голова. Удар был несильный, я лишь поморщился, но на всякий случай подложил под голову кулак. Мои носильщики не отличались особой прилежностью в работе.

Некоторое время до меня доносился негромкий мат, из которого я смог разобрать лишь то, что какой-то козел уронил ящик другому козлу прямо на ногу. Затем меня снова понесли.

Выставив губы в окошко, я вдыхал прохладный ночной воздух, напоенный запахом скошенной травы. Трудно определить, где предел возможностей человека, подумал я. Еще полчаса назад я думал: все, кранты мне, еще чуть-чуть, и отдам богу душу. Ан-нет, не отдал. Мало того, сейчас я почувствовал необычный прилив сил. Во мне было столько внутренней энергии, словно гроб был большими механическими часами, а я — до упора заведенной пружиной. Стоит открыть крышку, как вся энергия мощным взрывом выплеснется наружу.

Меня стали заносить в какое-то помещение, причем вниз по ступеням, и моя голова снова оказалась ниже ног. Главное, мимоходом подумал я, чтобы эти идиоты не поставили гроб на торец.

Движение прекратилось. Сквозь щели пробивался тусклый свет. Я увидел кирпичную стену, мотки веревок, автомобильные покрышки на вбитых в нее крючьях. Похоже на гараж или ремонтный цех. Рядом с я шиком двигались тени.

— Будем вскрывать? — услышал я голос. — Или подождем до утра?

— Вскроем, — ответил второй.

Двое, подумал я, стараясь силой воли успокоить бешеный стук сердца. Кажется, всего двое. Это сущие пустяки. Это ерунда. Задачка для пионеров, играющих в «Зарницу».

Гроб вздрогнул от удара. Похоже, по ящику шарахнули топором.

— Аккуратнее! — сказал второй голос. — Монтировочкой. Зачем греметь?

Заскрипели гвозди.

— Все на соплях держится, — сказал первый голос. — Как он только по дороге не развалился?

— Ты спутал, это не мебель, чтоб ее красиво сколачивать… Убери доску из-под ног, а то ненароком на гвоздь наступим.

Я поднял ствол «магнума» и нацелил его в крышку гроба.

Снова заскрипела доска, потом треснула. Мужики с ящиком не церемонились. Еще несколько ударов потрясли гроб. Они взломали верх и принялись за боковые доски. Я отвернул лицо от окошка и закрыл его плечом. Гроб раскачивался, словно стоял на столе с тонкими шаткими ножками.

— Порядок, — сказал первый голос.

— Я же тебя просил — сложи доски у стены. И разжигай лампу, — отозвался второй.

Я опустил руку с пистолетом, беззвучно затолкал, «магнум» под поясницу и, прежде чем сложить руки на груди, зачесал на лоб челку.

— Э-э, вот это фокус! — протянул первый голос. — Посмотри-ка сюда!

— Ну и что?

— Гроб-то не запаян!

Некоторое время было тихо, я слышал лишь сопение. Мужики, должно быть, рассматривали линию Спайки.

— Не понял, — пробурчал второй голос. — Как это понимать? Ну-ка, давай крышку поднимем.

Я закрыл глаза настолько, чтобы из-под ресниц мог видеть, и стиснул зубы. Кажется, пальцы рук мелко дрожали. Я умер, мысленно внушал я себе, я покойник…

Крышка поехала вверх, и на меня упал красноватый слабый свет. В первое мгновение я почувствовал себя рыцарем без лат, кольчуги и щита. А потом — каким-то ужасным, омерзительным монстром из фильма ужасов, и, признаться, это было приятно.