Месть фортуны. Дочь пахана

— А теперь пусть Жердь встанет! — потребовала Капка

— Почему я? Краюха толще и моложе! — отнекивался стремач.

— Шустрей! — нахмурилась девчонка, и едва Жердь стал к двери — выпустила вокруг него железные стрелки.

— Не промазала! Вот бы Сивуч видел это! — выдернула стрелы.

Капка следила, чтобы никто из четверых не приметил, не вошел в комнату отца. Там деньги! Но ни стремачам, ни налетчикам было не до того. Они не знали, что взбредет в голову, этой взбалмашной девчонки, и боялись ее больше чем пахана.

— А на «кента» умеешь играть? — спросил Заноза.

— Нет не играла. Научи.

— Тогда кто первый? — повеселел налетчик.

— Ты ботай правила! потребовала Задрыга.

— Ну вот, смотри! Я сел на пол. Глаза закрыл правой рукой. А левую — вверх ладонью на правое плечо положил. И вот я должен угадать, кто из вас мне по ладони хлопнет.

— Иди в жопу! Пока я отвернусь с закрытыми зенками, ты вместе с Фингалом смоешься! Вот и хлопнет мне пахан. Да так, что мало не покажется! — усмехнулась Задрыга.

— Лады! Ты смотри, как мы станем угадывать, сама не садись! — согласился Фингал, лишь бы Капка свое не придумала.

Первым сел на пол Заноза. Зажмурился, выставил ладонь и тут же но ней с треском ударил налетчик.

— Фингал! — угадал Заноза.

Краюха пальцем поманил Капку, предложил ударить. Та не удержалась. Шлепнула.

— Зелень приложилась!

Потом стремачи били по ладони. Заноза угадал всех и ни разу не ошибся.

После него сел на пол Краюха. Он дважды ошибался. И потому его долго продержали на полу. Увлеченная игрой, не выдержала и Задрыга. Села на пол.

Мужики, щадя худобу, лишь слегка задевали ладонь.

— Заноза! — угадала девчонка.

— Краюха! — узнала по дыханию.

— Фингал!

— Мимо! — рассмеялись мужики.

В это время дверь в комнату открылась. Вошли кенты Черной совы. Их не услышали. Увлеченные игрой взрослые люди.

будто на миг вернулись в детство, беззаботное и светлое, украв у трудной жизни минуту радости.

— Жердь!

— В точку!

— Краюха!

— Мимо!

И вдруг стало тихо. Так тихо, словно все разом онемели, спугались и разучились дышать.

Шакал стал напротив Задрыги. Та не поняв, от чего все умолкли, открыла глаза и похолодела от ужаса. Пахан был белее снега. Он сорвал дочь с пола. За грудки поднял в руке Отшвырнул в угол, сказав короткое:

— Падла!

И весь день не замечал ее, не разговаривал, не видел, будто Капка перестала существовать.

Но это Задрыга… Она понимала, за что схлопотала от пахана и притихла в углу, прикусив язык. Она слушала Шакала. А тот, повернувшись к налетчикам» говорил, пересиливая ярость:

— Сход вывел Седого из паханов. Из закона тоже выперли! Не фартовый он теперь. Хотели его на разборку за то, что вас послал. Да я его не отдал! Старый пидер не выдержит трамбовки. Не стал с него шкуру драть. Из нее башли не смастырить. Велел на глаза не попадаться!

— А мы как? — выдохнул Фингал.

— Вас к разборке приговорили. У шпаны. Их пахан вякнул, о чем с Седым ботал. Лишнего не трехнул. Не доперло, что Седой на падло пойдет. Как с паханом ботал. А ваш — паскудник — мозги с голодухи посеял. Но вы-то знали, куда прете!

—. Ни сном, ни духом! Век свободы не видать! — поклялся Заноза.

— Заткнись! Пока я говорю! — цыкнул пахан.

— Я выкупил вас от разборки! В обязанники мне отдали обоих. Насовсем. Сход так решил…

Налетчики стояли плечом к плечу, тряслись. Не зная, что лучше, сдохнуть на разборке от рук шпаны, либо здесь — в малине — загибаться медленно. Вон ведь и пахан — шакал шакалом. Родную дочь загробить мог. Вон как ее швырнул в угол. Небось, утробу отбил. Хоть и родная. Чего же им от него ждать? Обязанникам? Каких имеет право замокрить в любой миг?

— Но у меня малина! В ней силой не держу никого. Не то это! Фарт — не игра! Обязанник, как лед под ходулями! Веры не будет, надежности не жди! А потому не стану вас морить.

Хиляйте! На волю! Отпускаю! Но… Если стукнет в кентели еще раз клыки на нас поточить, размажу обоих!

— Отпускаешь?! — не поверил в услышанное Глыба.

— Тебе охота волка под боком держать? Коль под примусом им дышать у нас? Они ж всю жизнь нас ненавидеть станут. Беде нашей — радоваться. Пусть отваливают. В малине лишь кенты дышат. Обязанники фортуну отпугивают…

Фингал тут же засуетился, собираться стал. Застегнул рубаху, искал ботинки в углу. Их снял, когда полы мыл.

Мужик нагнулся, чтобы поднять ботинок, почувствовал, как что-то больно впилось в задницу. Схватился, выдернул стрелу. Глянул на Капку. Та тихо лежала в углу, свернувшись калачиком, и налетчик заметил на ее щеках слезы.

Задрыга плакала впервые по-детски. Глотала слезы… Но от чего? От боли, какую причинил Шакал? А может, не хотела расставаться с этими двумя мужиками, с какими забылась в игре… Может, они, не зная того, запали ей в душу, стали первыми кентами, с кем иногда можно сбежать из фарта в детство…

Фингал скорчил ей рожу, как когда-то дразнил ровесников. Девчонка тихо рассмеялась.

— Чего возишься? Шустри! — перехватил Боцман прощание Фингала с Задрыгой.

Налетчик обулся;

— Спасибо, кенты! Век ваше добро не забуду. И, коль обломится удача, надыбаю вас. Сам уплачу за себя.

— Посеешь память! — усмехнулся Глыба.

— Воля на халяву — ходкой пахнет! В обязанниках дышать, что в браслетках на дело идти. Когда мне поверили — я не фраер, отпашу должок! Клянусь мамой!

Шакал, не желая слушать его, отвернулся к Глыбе, заговорил о своем.

Фингал и Заноза поспешно выдавливались в дверь.

— Эй! Пристопоритесь! Вот вам на первое время, пока прикипитесь у кого-нибудь. Теперь без пахана остались. И без башлей. Дышите сами! — дал деньги обоим. Налетчики не верили глазам.

Когда за ними закрылась дверь, Боцман громко рассмеялся:

— Не больше дня, клянусь волей, возникнут эти падлы! Проситься станут, чтоб взяли их…

— Нет! Эти не прихиляют! — обрубил Шакал.

— Их, не фартовых, законники знают. И уважают больше Седого…

— Это за что? — удивился Таранка.

— Слово держать умеют. С фартовыми в делах были. Надежными назвали их.

— Зачем же прогнал?

— Отпустил. Вольные бывают надежны. Обязанник — всегда прокол. Даже если не будет виноват в провале, шишки все равно на него летят.

— Новый маэстро — свирепый черт! Как узнал о Седом, враз ожмурить велел. Еле уломал, — качал головой Шакал

— Не стоило его вытаскивать, — встрял Таранка.

— Заткнись! Седой по молодости меня выручал. По мелочам. И все ж… Не помянул того. Но я не посеял кентель.

— Зачем тогда про него вякал? — не понял Глыба.

— Затем, что по закону так! Да и что за пахан фартовый, коль с рук налетчиков хавает? Одряхлел, шуруй в откол, не вяжи никому клешни и ходули. Как честный вор дыши, а не облапошивай своих! Звание пахана, законника не дал ему вконец изгадить. Того я хотел. А зла на него не держу. Ему нигде уже не фартит.

— Скажи, пахан, сколько мы еще в Ростове канать будем? — спросил Глыба. Капка тоже любопытно подняла голову из своего угла. Ей тоже хотелось знать об этом.

— С неделю еще. Надо кентов присмотреть в малину. Новых. Вместо наших плесеней. Они свое отфартовали. Теперь кайфуют. А нам — дышать дальше. Где ж кентов надыбаем, как не здесь — в Ростове? Тут и подсказка и выбор имеются И проверка, прямо на месте! — улыбался Шакал.

— Приметил кого? — спросил его Боцман.

— Держу на прицеле. Хочу разузнать о них у паханов Что трехнут? Может, поладим…

…В этот вечер лишь Шакал с Глыбой ушли к фартовым. Таранка и Боцман остались в хазе, решив передохнуть от кутяжей и шумного схода, от множества встреч.

Оба они не любили попойки еще и потому, что после них у обоих трещали головы от боли, а удушливая тошнота, подступавшая к горлу, отбивала всякий аппетит. К тому же и желудок Боцмана пошел вразнос. Не только в ресторан, из хазы выйти не мог даже во двор. А потому, едва пахан с Глыбой скрылись из вида, велел Боцман сявкам заварить чай покруче и лег на койку не раздевшись.