Код Маннергейма

— Ты бы, Эдик, шел отсюда — а то, не ровен час, опять кто-нибудь куда-нибудь побежит.

Эдик лишь злобно сверкнул очками и, кое-как отряхнувшись, собрался выйти на лестницу и купировать стресс сигаретой, но его перехватила строгая Ирина Мадзигон.

— Пошли в эфирку — проверим подпечатки, — решительно велела она, и страдалец под бдительным конвоем поплелся на рабочее место.

— Да, не задался у парня день. А летел хорошо, красиво. Как Дасаев в правый угол. — Альбертыч даже причмокнул от удовольствия.

В большей редакционной комнате царила та судорожная суета, которую так любят описывать далекие от телевидения беллетристы, обязательно представляя службу новостей как филиал психиатрической лечебницы на Пряжке, где все мечутся, орут и постоянно стоит невыносимый кавардак. В действительности же судорожные метания возникают на несколько минут непосредственно перед выпуском, и то лишь в тех случаях, когда свежее происшествие не успели толком подготовить к эфиру и облечь в телевизионный новостийный формат. Переполох при подготовке этого дневного, не самого рейтингового выпуска возник из-за внезапно появившегося указания «сверху» по поводу событий в Выборге. Пришлось снимать с эфира большой сюжет Искрометова и ограничиться лишь видеорядом: вся работа корреспондентов, успевших и в Мариинском театре побывать, и навестить семью одного из погибших музыкантов, и много чего еще, пошла «в корзину». В выпуске образовалась трехминутная дыра. Но, похоже, трудности сегодня испытывали не только «Новости» — несколько телевизионных мониторов, подвешенных под потолком редакции для просмотра информационных программ других каналов, демонстрировали завидное единодушие коллег-конкурентов: все лишь коротко упоминали о Выборгском замке. «Кто-то сумел сделать такое предложение, от которого руководители петербургских телекомпаний не смогли отказаться, — невесело вспомнил «Крестного отца» Николай. — В итоге, попытка крупнейшего террористического акта превратилась в эфире в заурядное происшествие в провинциальном Выборге».

В меньшей редакционной комнате царила прохлада. Нервная суета осталась за дверью. Пока есть время, можно заняться письмами Маннергейма. На одном из сайтов любителей игр в кельтов и викингов Николай нашел статью о рунической тайнописи. Рисунки Маннергейма весьма походили на упоминаемую там систему. Этот способ записи назывался «ветвистые руны».

Основной германский вариант рунического алфавита, так называемый Главный Футарк, включает двадцать четыре руны, разделенные на три части — ат-та, в каждом по восемь знаков. Так вот, код оказался прост до примитивности: каждый луч «снежинки» — это отдельная руна, черточки слева — это номер атта, а справа — порядковый номер руны. Николая никто не отвлекал, и десять минут спустя на листке бумаги появилась записанная рунами зашифрованная часть послания Маннергейма:

Николай напряженно вглядывался в странные знаки, — записанное таким образом послание маршала понятнее не стало. Не существовало никаких указаний на то, как использовать этот текст. Зашифровал ли Маннергейм с помощью рун буквы? И если да, то какому языку они принадлежат? Или маршал применил какой-то более изощренный способ кодирования?

Повернувшись на легкий шорох, Николай неожиданно обнаружил, что за спинкой его кресла пристроился незнакомец средних лет, — скандинавского типа блондин при очках и усах, того ухоженно-западного облика, по которому до сей поры легко узнать иностранца даже на многолюдном Невском проспекте.

— Извините, — незнакомец говорил с легким, напоминавшим прибалтийский, акцентом, — я не хотел вас напугать.

«Напугать — это ты размечтался, чай, не девочка», — подумал Николай. Вслух же вежливо поинтересовался:

— Я могу быть вам чем-то полезен?

— О да, видите ли, меня зовут Карлос Свенсон, — очень распространенная шведская фамилия. Как у вас в России — Иванов. Я ваш коллега — журналист. Работаю на крупнейшую вечернюю газету Швеции — стокгольмский «Экспрессен». Сейчас занимаюсь подготовкой серии статей о российских средствах массовой информации. Первая будет о Петербурге и вашей телекомпании. Чтобы иметь лучшее представление, собираюсь пару недель поработать здесь в качестве добровольного, но не бескорыстного помощника. — Швед довольно рассмеялся.

— Вы прекрасно говорите по-русски, — не скрыл удивления Николай.

— О да, я в России живу почти десять лет. Сначала работал на «Си-Эн-Эн», потом — на другие компании, так что — большая практика. Я уже договорился с вашим руководством и вот теперь — хожу, знакомлюсь.

— Меня зовут Николай Полуверцев, я редактор, пока занимаюсь вечерним выпуском «Новостей».

Они пожали друг другу руки. Ладонь шведа оказалась прохладной и абсолютно деревянной на ощупь.

«Тренированный дяденька, — с легкой завистью отметил Николай, — Небось часа по два ежедневно на тренажерах вкалывает — не то, что ты, толстопузый».

Поняв, что от иностранного коллеги так просто не избавишься, Николай решил провести для него маленькую экскурсию. По ходу он придумывал, кому бы сплавить шведа, но везде пустынно, как в Летнем саду — зимой. На первом этаже навстречу попалась Маргарита Оганесян. Перспектива приобщения шведа к редакционным делам ее не слишком обрадовала — хватало иных забот. Слушая Свенсона с вежливой улыбкой, она предложила выйти покурить во двор, видимо, как и Николай, пытаясь придумать, куда бы пристроить нежданного волонтера. Но происходящее на набережной тихой петербургской речки так их поразило, что на некоторое время они позабыли обо всем.

Масштабной и увлекательной получилась картина въезда во двор дирекции вице-губернаторского кортежа. То, что приехал именно вице-губернатор, выяснилось несколько позже. Сперва два больших черных джипа, грозно порыкивая и посверкивая проблесковыми маячками, модно укрепленными на бамперах, перекрыли движение по набережной, взяв въезд во двор в правильную «коробочку». Из подрулившего к крыльцу микроавтобуса посыпались охранники в темных костюмах — всего человек восемь. Энергично вращая короткостриженными головами, они внимательно осмотрелись. И только после этого, тяжело покачиваясь на мощных амортизаторах, во двор вполз бронированный «Мерседес». Охрана со всеми предосторожностями извлекла из сумрачного чрева автомобиля вице-губернатора Филиппова — лысеющего сорокалетнего толстячка в очках в золотой оправе от Картье. Стремительно преодолев несколько ступеней крыльца, охранники провели его в здание.

— Господи ты боже мой, — только и смогла ошарашенно произнести Оганесян.

— Профессионально работают, — заинтересованно отметил швед. — А в Петербурге всех вице-губернаторов так охраняют?

Николай извинился и отправился наверх, чтобы организовать запись интервью важного чинуши. На входе его угрюмо обшарил глазами один из филипповских охранников. «Ну и охрана у вицика — почти как у президента Путина, — изумился он, миновав еще одну парочку в темных, наглухо застегнутых, несмотря на жаркий день, пиджаках.

Похоже, непростой дяденька, этот вице-губернатор, ведающий городскими финансами».

Блестящая карьера Олега Филиппова началась еще в администрации Собчака. Этот «птенец Чубайсова гнезда», в то время как многие его приятели потянулись в Москву, где заняли солидные посты в руководстве страны, остался в родном городе и сохранял свое кресло вот уже при третьем губернаторе. Считалось, что он исполняет функции «серого» кардинала, присматривая за городской властью и контролируя экономические интересы московских петербуржцев. Поговаривали также, что ни один крупный проект с многомиллионными инвестициями, бесследно растворявшимися в пространстве и времени, оставляя городу наследство в виде полуразрушенного скелета дамбы или большой ямы на Лиговском проспекте у Московского вокзала стоимостью без малого сто миллионов долларов, не миновал ловких пальцев финансового престидижитатора.

Когда Николай, преодолев охранные препоны, добрался до «новостийного» этажа, «вицика» уже готовили к записи. Две дамы-гримерши старательно хлопотали вокруг него, пытаясь скрыть обильную испарину на лысине и убрать тональным кремом жирный блеск кожи. У открытой двери гримерки, кроме двух охранников, терпеливо ожидали один из директоров компании и Шаховцев, который укоризненно шепнул: