Черный альпинист

— А куда ты потом?

— В горы, дня через три. Не знаю, насколько. Когда вернусь, тоже к родне поеду, туда, где вы будете.

Мать рассказала про сон Марины, когда к ней пришел говорить отец. Тахир выслушал молча, хотя поверил сразу, и остро, мучительно позавидовал, — он был возмущен, он ждал, что к нему должен прийти отец. Это не ее дело. Но если отец решил, что Марина достойна разговора с ним, значит, так оно и есть. И сам Тахир должен быть бережнее, терпимее к бывшей жене. Помогать — да и сына ей придется оставлять, пусть даже на ближайшие годы. Сам он — негодный папаша.

Позвонил в гостиницу «Кок-Тюбе», ему сказали, что Марина Нугманова выехала в неизвестном направлении. Позвонил в свою бывшую контору, местное управление спецслужб, попытался найти Бориса Пабста (мать со слов Марины знала о его участии) — не нашел. Уже затем раздался звонок от неутомимого шефа. Тот наседал по поводу операции по поимке Черного Альпиниста. Тахир так понял, что шеф готов был уже сегодня закинуть Тахира в горы, вопросы подготовки, получения точных данных о нахождении маньяка, прогноза погоды, вооружение, связь — все это, о чем спрашивал Тахир, его не интересовало. «Это ты сам делай, людей и склады предоставлю, — заявил шеф. — Но чем меньше людей узнают о тебе до операции, тем лучше. В городе тебе находиться опасно. Русское посольство и резидент ФСК тебя ищут, еще какие-то странные люди удочки насчет тебя закидывают. Мне все это не нравится. Приезжай ко мне, за сутки подготовим и забросим».

Тахир объяснил, что должен устроить свои дела, сходить к отцу, помочь выехать родным и прочее. Шеф напирал, Тахир отвечал все резче, в итоге почти поругались. На прощание шеф подкинул заковырку.

— О Рашиде дурные слухи ходят, — сказал раздраженно. — Как и ты, мастер вляпываться. Но вот сам выпутываться не умеет. Говорят, в казино крупно проигрался. На миллион или еще больше.

— Проверить можно? — спросил Тахир.

— Стараюсь, милый. Так когда идешь?

— Через два дня я у вас, — повторил Тахир.

— Ну, смотри, не плачь, если что… Еще проблема с твоей женой. Красивая женщина, я не спорю, но она решила из нашего маньяка сенсацию для своей газетки сделать. Ты ее в Москву отправить можешь?

— В Москву ей нельзя.

— Если не ты, мы отправим! Или дай другой адрес, в Ташкент или хоть в Нью-Йорк, куда?

— Пока не трогайте, или я сильно обижусь.

— Какой ты даешь выбор?

— Подкиньте ей дезу, чтобы сама в область умотала.

— Нда, мне еще хлопотать о твоих бабах! — шеф окончательно разозлился и бросил трубку.

Тахир, пожав плечами, опустил и свою. Разобрал телефон, вынул незамаскированного «жучка», зеленую пришлепку на контактах. Потом, решив не халтурить, продолжил осмотр, полностью разобрал аппарат — и нашел второго «жучка»! Крошечного, замаскированного под винтик, — для казахского КГБ это была слишком тонкая работа. Кто-то еще «пас» его родителей. Кто? — думал, пока голова не заболела, ничего не решил. Позвал со двора Тимурку, — тот уже вовсю дрался с каким-то пацаном за право покачаться на качелях. Пришел в красных соплях, губа вздулась, собирался начать жаловаться и плакать на груди бабушки. Но, встретив взгляд Тахира, мгновенно принял точное решение — скромно и гордо заявил, что «дал дураку» как следует. Сам умылся, сели с отцом и бабушкой обедать. Потом пошли спать на пару. Тахир во сне крепко обнимал сына.

Часа через два Тимурка поднялся, болтал с бабушкой, смотрел по телеку диснеевские мультики, принимал ванну, помогал мыть полы. А Тахир спал весь день и всю ночь. Он решили никуда не спешить, дождаться брата и выяснить его ситуацию. Просыпаясь, расспрашивал про Рашида, — мать, сама удивляясь, говорила, что не приехал.

Глава 4

ЖУРНАЛИСТ

Встречу Марине журналист назначил в роще Баумана: огромном овраге на окраине города, густо заросшем старыми тополями и диким кустарником. У рощи была дурная слава приюта алкашей и шпаны, сборищ и разборок уголовных элементов. Из этого вытекали и достоинства — абсолютная безлюдность, чащи и кущи, где в двух метров никого не разглядишь, смелые бабушки на рассвете собирали тут огромные корзины грибов — и маслята, и опята, и белые с груздями попадались, — вспугивали бабушки голых и полуодетых юношей с напарницами, задремавших после бессонных ночей.

Пострадавший от властей сочинитель оказался мальчиком с романтической внешностью лет двадцати, с тонким обиженным голосом, черноволосый, но белокожий, видимо, метис.

Присели на поваленном тополе, парень пострелял по сторонам глазами, послушал гул тополей в вышине (день был сухой и ветреный, иногда проглядывало солнце), достал из-за пазухи свернутые листы.

Это был собранный им материал по Черному Альпинисту: списки женщин, пропавших за последние полгода, фотографии и официальные описания тел, поступивших за тот же срок в городские морги (из сопоставления вырисовывалась истинная картина гигантских бедствий, а заодно — и размеры официальной фальсификации); была тут полная подборка постановлений и заявлений властей, плюс — это был уже хороший класс журналистики — все внутрислужебные документы по делу Черного Альпиниста (и по милиции, и по госбезопасности, президентской канцелярии и службе охраны президента). Отдельно были сшиты разработки по самому Альпинисту — списки находящихся в розыске психопатов, списки пропавших на турбазах и на восхождениях туристов и спортсменов, списки экстремистских группировок, каковые могли «поставлять» кандидатов для организации массового террора и беспорядков. Колоссальная разработка материала, Марина не могла все это прочитать, лишь листала, смотрела на фотографии, пока не поняла — это законченная, разработанная сенсация с полным подбором доказательств и отработкой всех возможных версий. На западном рынке любой журнал отвалит за такой материал сотни тысяч. Но они-то сидят в роще Баумана.

— Скажи мне одно, сам ты догадываешься, кто он, этот Черный Альпинист? — спросила Марина, возвращая документы.

— Скажу честно, уже раз пять был уверен, что понял. Но каждый раз ошибался. Но точно — это не снежный человек и не ангел мщения. Все мистические версии отпали по ходу сбора информации. Политические — тоже, поскольку выгоду от наличия маньяка поочередно извлекали самые различные партии, кланы и группировки. Ясно, что никто его не контролирует. Но ловят его, даже цензурно не выразишься… как-то непонятно, убого, непрофессионально, что ли.

— Ты мне все материалы отдашь? — спросила Марина.

Трухлявое бревно оказалось муравейником, по голым ногам под юбкой уже вовсю ползали, и ей хотелось сделать разговор коротким.

— Весь не отдам, пока первую порцию, вот, отдельными скрепками закрепил. Сам я отсюда не выберусь, безнадежное дело, разве что через горы можно, в Киргизию, так ведь осень, а в горах зима. Да и не умею. Давай об условиях: ты ставишь мою фамилию первой, печатаешь всю историю про меня, как притесняли, увольняли, таскали на допросы, избивали и прочее. Чем больше и страшнее, тем у меня больше шансов спастись, мне огласка — как воздух.

— А если из-за первой публикации тебе же и хуже будет? — спросила осторожно, чтобы не спугнуть, Марина.

— Я пока залягу как можно глубже. Ты дай намек, что уже все материалы в Москве, а я пустой остался. Но в редакции скажи — если им материалы нужны, то пусть платят алма-атинцу две тысячи баксов.

— Ничего себе! А сейчас с меня сколько попросишь?

— Я не прошу, беру гроши. Сейчас отстегни тысячу.

— У меня всего сотня. Если в Москве дадут добро, то деньги я смогу найти.

— Марина, ты все врешь. Я знаю, что вчера ты приобрела за сотню фотоаппарат, кучу пленок, диктофон и все прочее. У меня везде глаза и уши. Может, я зарвался, плати пятьсот.

Она дала ему пятьсот долларов, он передал ей первую порцию документов. Вдруг дернулся, вскочил. Марине казалось, что кругом совершенно тихо, не считая ветра и птиц.

— Откуда у тебя такая фамилия — Нугманова? — спросил у нее резко журналист. — Ты в родстве с тем Нугмановым?