Изверги

Войдя в квартиру, она сразу же проследовала в спальню детей и тут же была неожиданно ошеломлена: детей не было… Их кроватки были аккуратно заправлены и почему-то пусты: её малюток там не было! Поэтому остальное время — до того времени когда уже можно было бы воспользоваться телефоном Татьяна Ивановна провела в жутком нетерпении и душевном терзании! Она бегала в отчаянии по пустым (без семьи) комнатам заламывая себе руки, и всячески уже кляла себя (почём зря!). Она не находила себе места ей всё хотелось даже раньше времени взять бросить все правила этикета и позвонить свекрови чтобы хоть в этом-то хоть как-то успокоится узнав что все наконец живы… и конечно же здоровы.

Да! Муж уже неоднократно грозился уйти. Странно конечно обычно женщины уходят куда-то вместе с детьми, а тут мужчина. Ей опять было безумно теперь стыдно. Да! чтобы на всё это сказала бы её мамочка, если бы сейчас узнала обо всём этом? Но мамочка с папой сейчас далеко — почти за три тысячи километров отсюда. Ах! как она одинока… И тут она вспомнила, что вполне бы могла позвонить сейчас Генриетте — своей давней подружке ещё со школьной поры. Она подбежала к трюмо, рядом с которым на миниатюрной полочке сделанной её Колей стоял телефон. Почти машинально набрала номер и начала ждать… Но телефон Генриетты, вероятно, был попросту на ночь вовсе отключён.

Всё, разумеется, конечно же, выяснилось, всё произошло именно так, как она и предполагала. Николай уехал вместе с детьми к своей матери не, потому что хотел своим действием как-то «насолить» ей или как бы это был его какой-то временный эмоциональный всплеск, а потому что решил что, в конце концов, им действительно пора разойтись. Одних же детей не оставишь… Вот они и уехали к бабушке в гости. Сам же Николай тем временем сходил в районный суд и подал заявление, о разводе — окончательно решив его целесообразность.

Рассказывать о том, как Кирилл Антонович вообще это дельце своё такое подленькое совершал я, конечно же, не собираюсь. При его-то положении, связях, да и вообще способностях творить всякие пакости это совершенно несложно. Тем более, раз уж он задался такой себе целью: изничтожить в конец эту (как он считает) «взбунтовавшуюся» и возомнившую из себя дамочку. Было бы конечно (с его точки зрения!) гораздо проще, собственно говоря, просто её (так сказать) «заказать», но это было бы уж очень даже слишком просто в его понимании. И тем более ему ужасно не хотелось в свои дела опять же такой своей можно сказать именно «кровной мести» посвящать постороннего человека. Это естественно означает как-никак, что надо будет довериться опять же совершенно чужому человеку, а такое считай, от роду претило принципам Кирилла Антоновича. Да и чересчур уж это просто, да и сам он из этого опять-таки не извлечёт попросту никакого удовольствия. А именно удовольствия-то он всегда и во всём искал для себя в первую очередь… и ставил их выше всего!

Поэтому Кирилл Антонович так и решил: именно по-своему всё так и обстряпать всё так в аккурат и обделать это — чтобы получить от этих действий как он любил частенько выражаться в таких случаях: «максимум крайне всевозможных эстетических удовольствий». Описывать, конечно же, все его на этом мстительном поприще шевеления я и не собираюсь. Так как, честно говоря, уж слишком дюже противно, да и науку такую для некоторых подобных этой натурам не хотелось бы выносить на обозрение. Да и собственно говоря чтобы не возбуждать острых болезненных переживаний вообще всё в тех же добрых людях.

А раз такое серьёзное дело как убийство он не мог доверить совершенно постороннему человеку, поэтому Кирилл Антонович (в чём я абсолютно уверен!) скорее всего, здесь использовал непосредственно свои «хорошие» знакомства. Иначе говоря, связи и некую солидарность этих отношений. Учитывая общую ситуацию в стране на тот отрезок времени, то вероятнее всего он и не особо-то перетруждался. А, следовательно, если конечно уважаемого читателя убедили мои изъяснения то поэтому, собственно говоря, я буду сразу рассказывать лучше эту неприятную историю со стороны Татьяны Ивановны. То бишь смотря на происходящие события её глазами — с её точки зрения. Просто не хочется потом наблюдать на некоторых лицах читателей неожиданное изумление. Тем более чтобы никто не мог потом сказать, будто бы я не предупреждал.

Да! и ещё чего бы непременно хотелось бы добавить так это то что «бомбардирования» все, которые обрушивались тогда на Татьяну Ивановну, происходили естественно не в течение одной недели как могут, вероятно, подумать некоторые читатели, а всё-таки как минимум в течение нескольких месяцев. Так что если моё повествование займёт весьма маленький объём информации, охватив, казалось бы, на первый взгляд как бы короткий промежуток времени то убедительно прошу, не удивляйтесь, ибо всё-таки всё равно они (эти события) проследовали только для постороннего взгляда с головокружительной стремительностью. И это в то время когда Татьяна Ивановна наоборот по-черепашьи медленно тянувшимися днями ежечасно боролась с тоской и неожиданно навалившимися на неё проблемами…

Всё начиналось так незначительно, что на первый взгляд как будто бы и вовсе ничего и не начиналось. Однажды поначалу придя на работу, она вдруг столкнулась с какой-то внеплановой проверкой финансовых и организационных вопросов фабрики; даже из пожарной охраны тоже нежданно-негаданно пожаловали. Всё это произошло (опять же) не то чтобы вдруг тут же непосредственно в последующие дни — типа после её побега из «дворца» Кирилла Антоновича, а началось недельку другую погодя. Шельмец подмечу, даже в ожидании исполнения своей коварной мести и то находил некоторые приятные впечатления. Собственно она и думать-то обо всём этом уже позабыла. Ей в принципе достаточно нервотрёпки приносили пока свои так сказать семейные проблемы; она и с ними-то, в общем-то, страшно утопала в изнурительных потасовках и волнениях, особенно в своих душевных терзаниях упрямо пытаясь спасти свою семью совершенно отнюдь не мысля себе её распада.

Вначале были найдены уж дюже докучливыми и придирчивыми служащими контролируемых государственных учреждений вроде как — так себе! — всего лишь несколько некоторых как они сами имели честь, выразится: «мелких несоответствий и не состыковочен». Правда, как впоследствии выяснилось эти мелкие «недоработочки» принесли крупные неприятности. Уже сразу вылившиеся в значительную суету с полнейшим выматыванием Татьяны Ивановны как морально, так и физически. Что самое главное: вопросы почему-то сугубо касались исключительно только самой Татьяны Ивановны и ни в коем случае её соучредителей. Было бы у неё достаточно опыта и знаний в делах такого рода, она бы конечно ко всем этим вопросам в первую очередь подключила бы обязательно юриста и только бы после консультаций с ним решала бы эти вопросы. Само собой разумеется, или даже тем более эти вопросы не смогла бы решить и её молоденькая секретарь, если бы Татьяна Ивановна вздумала бы ей их поручить. Так или иначе, я не знаю, на что там вообще Кирилл Антонович надеялся или рассчитывал, но видимо каким-то образом так и получилось.

Может быть или даже скорей всего ей надо было просто-напросто сразу как-то согласоваться со своей коллегией соучредителей, и они бы вероятнее всего легко разрешили бы эту абсурдную ситуацию. Но директор фабрики, посчитав случившееся маленьким недоразумением по собственной инициативе взялась — с пылу с жару — собственноручно покончить с такой мелочью раз и навсегда; решив поначалу, что это ей, в конце концов, даже будет полезно. Понадеявшись, что это даст некоторую возможность получше обдумать свои семейные передряги и прийти к какому-то определённому хотя бы в своих мыслях единственно правильному консенсусу. Однако, уже ввязавшись в эту интригу, она очень скоро поняла свою ошибку в недооценки произошедшего, но и остановить этот затянувшийся и утомительный процесс она уже тоже не могла. Клубок, который вроде как слегка кое-где поначалу спутавшись и который она попыталась, как бы с лёгкой руки сразу же распутать — всё больше и больше запутывался. Нервируя и выводя её окончательно из душевного равновесия (не забывайте ещё плюсом и семейные неурядицы), а, следовательно, наконец, завёл её вообще в тупик и это тогда, когда она вдруг ясно увидела что: «клубок-то превратился неожиданно в комок неимоверно запутанных проблем».