Спарринг со смертью

Женщины от него были без ума, чем он, по слухам, охотно пользовался. Правда, данный факт нисколько не подымал его в глазах Лены, но в общем-то она была не против, потому как была по жизни не менее одинока, чем собеседник.

— Я старалась каждый день, — заметила Лена.

— И вот победа! — Может быть, его восторг был и искренним, но ей совсем не хотелось продолжать с ним разговаривать, надо работать.

Без пятнадцати пять она уже на маршруте. Ничего не скрипит, не болтается. Автоматика тихонько пощелкивает. Ей придется первое время быть осторожной. Все-таки ее детище стало на несколько метров длиннее. Зато пассажирам будет посвободнее, а значит, обстановка будет не столь напряженной. Только не в часы пик. Нервозность пассажиров будет передаваться водителю, несмотря на то, что он за металлической перегородкой. И все-таки это лучшее, что может быть в ее карьере водителя. Новая техника! Значит, ей доверяют, ее ценят.

Екатеринбург

«Наконец-то дождь», — думал Зотов, ступая вдоль прибывшего из дальнего далека поезда. Вещмешок, заброшенный за плечо, не тянет. Там почти ничего нет. Мыльно-рыльные принадлежности да подарок для матери. Огромный пуховый платок.

Три года за воровство. Глупость, детская глупость. Прямо в день восемнадцатилетия. Напились и пошли брать магазин. Напрямую, через витрину. Сдайся он тогда с друзьями на месте, получил бы условно. Теперь кому это интересно? Надо начинать жить заново. Что было, то было.

Он шел по вокзалу и смотрел на прилично одетых, о чем-то беседующих людей, и дышал воздухом свободы. Сколько красивых женщин! Рома Зотов бросал взгляд то на одну, то на другую, порой чувствуя, что у него немеют ноги. Иногда ему казалось, что он может просто рухнуть на асфальт, не выдержав этого обилия женских прелестей.

Накануне, ночью, в плацкартном вагоне он с трудом удержался от желания пощупать длинноногую красавицу, мирно спящую на верхней полке. А сейчас его изголодавшееся воображение рисовало картины, одна заманчивее другой.

Теперь на автобус, пятая остановка его. Сколько же раз ему снилось, что он едет домой?

Неожиданно взгляд уперся в синий мундир, и глаза налились яростью. Мент!

Рома шел и, не мигая, смотрел на мусора. Реакция последовала незамедлительно. Сержант потребовал предъявить документы.

Зотов достал бумажку и едва удержался, чтобы не ткнуть ею в лицо.

— Все в порядке, можете идти, — сообщил блюститель порядка.

Зотов, не ответив, пошел дальше. Теперь от ярости не осталось и следа. Мгновение назад он балансировал, словно на канате, понимая, чем может закончиться сопротивление властям.

В автобусах за время его вынужденного отсутствия свободнее не стало. Но это не испортило ему настроения. Он уже дома.

Во двор вошел, когда солнце клонилось к вечеру. Он поднялся на четвертый этаж панельной девятиэтажки и позвонил в дверь. Никого.

Достал ключи. Замок за три года не меняли, некому. Как загадал. Уходил — взял ключи. Пришел — и открыл ими дверь.

Часы на кухне висят на привычном месте. Вроде и не было трех долгих лет. Без пяти пять. Обычно в пять пятнадцать мама уже дома.

Он вошел в ванную. Большое зеркало, которое он любил, на месте. Вроде подрос. Ромка всю жизнь проходил в малышах, и каждый сантиметр прибавлял в нем уверенности.

Зато в плечах раздался несомненно. Раздался, конечно, было громко сказано, скорее — расправился.

Мать вошла тихо. Замок чуть щелкнул.

— Ромка! — закричала она, увидев обувь, и бросилась в единственную комнату.

Они обнялись, мать заплакала.

— Все будет хорошо, мама, ты не волнуйся. Все кончилось.

Она посмотрела на него глазами, полными слез.

— Ты, наверное, устал с дороги?

— Да, нет. Трое суток спал. — Он еще раз оглядел комнату, будто после материнских объятий она изменилась.

— Иди мойся, пока горячая вода есть, а я на стол соберу.

Ромка усмехнулся: все, как обычно, — в летнее время горячую воду продолжали отключать, как это делалось и до его заключения. Как ни странно, но именно это обстоятельство утвердило его в мысли — он дома.

Когда он вышел, облачившись в чистое белье, то обнаружил на кухонном столе водочку, копченую колбаску, свежие огурцы, картошку, сливочное масло, омлет, пшеничный хлеб и соленые грибы.

— Как я тебя ждала, как ждала. — Мать обняла сына и вновь заревела.

Прежде чем наброситься на еду, он отставил водку и сообщил, что больше пить никогда не будет.

Мать с удивлением и уважением посмотрела на него и убрала со стола бутылку.

Сын был прав: если бы не водка, жить бы ему на свободе, а не маяться в неволе долгих три года.

Сентябрь. Москва

— Виктор Михайлович! Оторвитесь на минутку! — раздался голос Ольги Аросьевой.

Быков не обращал на нее внимания. Он продолжал держать лапу.

— Сильней правой! Точнее в цель! Заноси локоть! Я сказал тебе — бей сильней! Сильней! — Не было ясно, кто устает больше — он или Андрей Чехов, который молотил по лапе. — Так! Хватит!

Чехов, тяжело дыша, прислонился к канатам. Они провисли под тяжестью его молодого тренированного тела.

— Знаешь, как ты должен бить?! — Виктор приблизил разгоряченное сердитое лицо к лицу молодого боксера. — Так, словно каждый твой удар — самый важный и к тому же последний! Ты понял?! Словно твой удар — единственный, и ты обязан свалить им соперника! Вкладывай в удар всю свою силу. Понял?! Всю!

— Это очень… тяжело. В полную силу.

Быков молча снял тренировочные лапы, отшвырнул их в сторону.

— Можешь идти, — спокойным голосом произнес он.

— Почему?!

— Я не буду тебя тренировать.

— Но почему?! — У Чехова задрожал подбородок.

— Ты не хочешь слушать меня. Иди!

— Виктор… Михайлович, я все понял! — В голосе Чехова была мольба. — Давайте продолжим, Виктор Михайлович.

Быков молчал. Чехов был лучшим из его учеников в возрасте до 20 лет. Самым ценным его качеством было то, что он не боялся соперников. Он легко и без раздумий шел вперед и наносил удары, не боясь боли, которую несли встречные удары противников. В нем не было этого тормоза, который появляется у более опытных боксеров и не дает им биться в полную силу. Оставалось лишь поставить Чехову действительно хорошие удары, обучить умению наносить их так, чтобы посылать противников в нокаут, присоединить к его природному бесстрашию удар завидной силы и резкости.

— Ладно. Но чтобы я больше не слышал таких разговоров. Никогда! — Виктор надел лапы, и Чехов продолжил отработку атакующих серий.

— Вот так — пойдет, — скупо похвалил его тренер. — Отдохни десять минут и начинай спарринг. — Он пошел в другой угол большого зала, который вмещал три ринга, множество тренажеров, зеркал и огромное количество свободного пространства, чтобы заниматься «боем с тенью».

— Виктор Михайлович! — вновь подошла к нему Ольга. Она была главным бухгалтером и заведовала всем хозяйством открывшегося спортивного центра.

Когда-то она успешно занималась плаванием и даже взяла «бронзу» на России. Затем пришла пора подумать о будущем. Закончила бухгалтерские курсы, получила необходимые знания. Она была довольно привлекательна, сумела сохранить стройную гибкую фигуру, у нее была даже нехарактерная для профессиональных пловчих большая грудь, и Быков помнил, как однажды уединился с ней в своем кабинете. Ольга оказалась на удивление покладистой девочкой, она не стала упираться, а совсем наоборот — попыталась получить максимум удовольствия.

После этого Виктор старался воздерживаться от интимных встреч с Ольгой — столь покладистые дамы его не слишком привлекали.

— Что, Оля?

— Вы не хотите посмотреть на новую вывеску?

Старая вывеска уже давно портила Быкову настроение. Конец двадцатого века на дворе, а тут убогая фанерка с облезлыми от дождей буковками. Хотелось чего-то основательного, чтобы взглянешь — и сразу видно: серьезный человек, серьезный бизнес, как и подобает бывшему чемпиону России.