Гольф с моджахедами

Наручные часы показывали девять тридцать. По времени и положению солнца курьер нашел север и определил направление самолетного следа.

Освоившись с местностью, он разглядел и своего захватчика — рыжеватая проволочная борода с седой окантовкой, рысьи глаза, разделенные высокой переносицей, тонкий, слегка свернутый вправо нос, скулы в кавернах. Возможно, медная растительность и на остальной части лица прикрывала последствия какой-то болезни — скорее всего, фурункулеза. Брови исчезали под вязаной шапчонкой с адидасовской маркой, турецкого или китайского производства, конечно.

Рассматривать личность поработителя приходилось, задирая подбородок. Человек, облеченный властью миловать и казнить, сходил за игрока элитной баскетбольной команды. Брезентовый «бюстгальтер» с гнездами для автоматных рожков высовывался между отворотами затертой дубленки на уровне голов остальных боевиков.

— Не боишься? — спросил верзила без акцента.

— Где цинки?

— Спрашиваем мы, уважаемый.

— Где цинки?

— Смелый… Не боишься, значит?

— Спроси, когда один на один будем.

— Справедливо.

Верзила выдал длинное скачущее слово на своем языке. Орава рассмеялась и принялась усаживаться, побросав на каменистую землю для подстилки верхнюю одежду.

— Посиди с ними, уважаемый. Я пошел спрашивать, что с тобой делать. Здесь резать или потом, в другом месте. Деньги ты привез, уважаемый, настоящие, но меченые… Значит, все-таки совсем не боишься?

Крайний боевик сдвинулся, высвобождая для курьера место на своей куртке. Больше его не охраняли, что бы там ни нес старший. Вот что это значило.

Верзила уходил навстречу солнцу, а поэтому, утратив детали, стал черным силуэтом. Мишенью в тире. Просвет между кривоватыми ногами повторял фирменную марку автомобилей «Рено» — ромб. Получалось, что мишень бракованная.

Верзила с натугой вытянул из скалы бронированную дверь и, развернувшись лицом к тяжелой створке, с видимым усилием прикрыл за собой.

— Ты актрис трахал? — спросил боевик.

— Почему актрис? — удивившись вздору, курьер ответил вопросом.

— Войдем в Москву, Алену Апину хочу поиметь…

— А Киркорова?

Орава зареготала от удовольствия.

— А ты не бздо, — сказал боевик. — Бешир таких уважает.

— Кто такой бешир?

— Командир по-твоему.

Его действительно больше не охраняли.

Он прикрыл глаза, чтобы подремать. Погружаясь в расслабленное уютное одиночество, подумал: вернуться в Москву, наверное, удастся, присяги очкастому в кожаном реглане он не давал, конверт с полагающимся ему налом менеджерша «Чехова» положит в депозитный ящик в банке «Кредит-Москва» на Большой Черемушкинской, так что теперь он свободен, а потому можно взять и обратный подряд у этих чурок, послать подальше институт и диссертацию, купить должность в военкомате, скажем, в Боровске, поближе к Москве.

Дремота переходила в сон.

Что-то промелькнуло над ним. Какие-то тени. Он нехотя разлепил веки.

В десятке шагов взъерошенные ветром вороны боком наступали на сороку, вертевшую хвостом на кучке влажных камней, с которых обтаял снег. Растопырив крылья, сорока спрыгнула куда-то вниз, потом вернулась и подняла клюв — в нем матово отливал на солнце человеческий глаз.

Мертвяка за камнями, видно, замочили недавно. Птицы с глаз и начинают. На щеки переходят потом. Как, впрочем, и крысы.

Перекреститься курьер не решился. Привычно пожелал царства небесного неведомому бедолаге и, смежив веки, опять задремал.

Очнулся он от веселой возни, затеянной боевиками. Бешир скомандовал, видимо, боевое разряжение, и орава, представшая без курток в партизанской красе — с ножами, гранатными, магазинными и санитарными подсумками, фляжками, китайскими, судя по дешевым кобурам, «ТТ» и прочим, — выстроилась в круг с задранными стволами автоматов так, что затворы оказались на уровне глаз. Отсоединили рожки, для проверки понажимали спусковые крючки. Курьер усмехнулся: взаимно контролировались, значит, в прошлом определенно случались несчастья…

И услышал:

— Эй, Колян!

Обычная кликуха для пленного. Он не пошевелился.

— Колян!

Не оборачиваясь, он сказал:

— Кому орешь?

— Справедливо, не тому, — сказал бешир. — Подойди, уважаемый! Прошу!

И расхохотался.

Верзила стоял у каменистой кучки над ямой. Ворон, хотя и отлетевших в сторонку, прибавилось. Сорок тоже набралось несколько.

Курьер подумал, что птицы перелетели из зимнего леса ради объедков. Гора приютила солидный гарнизон. По числу ворон, кормящихся на кухонной помойке зимой и к весне, вычислялся любой постой. И численно, и качественно.

В мелкой, до полуметра глубиной, траншее валялись пять трупов в офицерских свитерах, завернутые в спиральные саваны из колючей проволоки. Без обуви. Видно, армейские говнодавы считались в горах дефицитом. На шерстяных носках — самодельные кожаные задники и подпятники. У одного разного цвета.

На лица он смотреть он не стал. Отвернулся.

— Эти пятеро финансисты, — сказал бешир. — Запоминай… Один, второй, три, четыре и пять. Так?

Курьер молчал. Рысьи глаза, сверлившие его, казались высохшими. От ненависти или жадности?

— И что же?

— Запоминай! Они не взорвались, их не разнесло в клочки… Тела целы, видишь? Руки, ноги, жопы, головы. Целы! Запоминай! Значит, что же? А то, что полевой банк, в котором они везли деньги, не взорвался на мине… То есть взорвался и на мине, но уже после того, как из бронированной машины вытащили финансистов и мешки с деньгами. Вот такие вот мешки…

Бешир повернулся в сторону оравы и крикнул:

— Шепа! Исмаилов!

Поклонник Алены Апиной подбежал рысцой.

— Бешир?

— Покажи мешок!

Шепа сдвинул зеленую полевую сумку на живот, расстегнул кожаные застежки и вытянул светло-серый мешочек с инкассаторским зажимом под пломбу. Протянул беширу.

— Не мне, — сказал верзила. — Ему…

Боевик покосился на старшего.

— Давай показывай! И поверти туда-сюда!

На мешке с одной стороны стояла маркировка «Банк «Столичный» № 1771». С другой — между полукруглыми надписями кириллицей и латиницей «Инкахран» красиво смотрелась эмблема: скрещенные винтовка и ключ.

— Отдай ему, — приказал верзила.

Шепа Исмаилов покорно вытряс из мешка в сумку засаленные сверточки, наверное, с коноплей, и бросил инкассаторскую полость к ногам курьера.

— Подбери… Отдашь в Москве, — сказал бешир.

— Кому?

— Найдешь кому, если жить хочешь… Тебе сообщаю. Нас навели на полевой банк, который вез деньги контрактникам в Шали. Мы взорвали бронеавтомобиль. Ну, как там… я сказал тебе… выволокли деньги и финансистов, потом взорвали. Федералы списали банкноты, указав сумму побольше. По акту и в крупных купюрах на замену получилось столько, что уместилось бы на двадцати «Уралах». Это была совместная операция. Мы имитировали диверсию. Федералы — списание. Свою половину возмещения э-э-э… погибших банкнот мы просили превратить в доллары. И что получили? Меченые сотенные в твоих цинках… Зачем метили? Кто? Как смотреть в глаза людям, которые ждали их? А если бы мы расплатились ими? Что было бы потом? Резали бы потом друг друга…

— Я получил цинки, денег не видел.

— Знаю, что не видел. Попробовал бы… Скажи тому, кого найдешь в Москве, что мы расстреляли финансистов из полевого банка. И скажи, что до твоего прибытия. Ты в этом убедился. У нас есть человек в Москве, который предупредил, что доллары будут зацарапаны. Зачем нам было тех пятерых кормить? Работать не умели, квелые, годились только деньги считать… Скот пасти или по дому работать не могли. Никто не купил бы их. Словом, застрелили. В назидание. Пусть их начальники найдут предателя и выдадут нам. Разговаривать с нами… Ха! Может, ты его и доставишь, смелый?

— А если предатель здесь? — спросил он.

— Молодец, совсем герой! Правильно думаешь, военный человек. Мы тоже думаем. И догадку проверим… На твоих глазах. Расскажешь в Москве тоже.