Правосудие Бешеного

Мамет-хан не стал упорствовать — ему и правда надо было возвращаться, он и сам это понимал. Обнявшись с Савелием, поцеловав на прощание родственника и прошептав ему что-то на ухо, Мамет-хан исчез в мутной пелене тумана.

— Пошли? — невозмутимо спросил Хасан-бек.

Сначала Савелию показалось, что родственник Мамет-хана и впрямь за годы унижений превратился в дурачка, которому все до лампочки. Но, когда они, едва разбирая извилистую горную тропу в густом тумане, пошли в направлении, указанном Хасан-бе-ком, Савелий понял, что первое впечатление, которое на него произвел этот человек, ошибочно.

Началось с того, что Хасан-бек неожиданно стал наизусть читать стихи:

Раз — это было под Гихами — Мы проходили темный лес; Огнем дыша, пылал над нами Лазурно-яркий свод небес.

Нам был обещан бой жестокий. Из гор Ичкерии далекой Уже в Чечню на братний зов Толпы стекались удальцов…

— Чье это? — удивленно спросил Савелий.

— Лермонтов сочинил. «Валерик» называется. Михаил Юрьевич написал это стихотворение больше ста пятидесяти лет назад… Тем не менее иногда мне кажется, что на земле ничего не меняется.

— «Валерик»… Это что, имя чье-то?

— Можно и так сказать! — согласно кивнул Ха-сан-бек. — Это название речки, на русский переводится как «река смерти». Там было большое сражение между русскими войсками и беспощадными повстанцами Шамиля. Да, тогдашние русские поэты понимали Кавказ… Вот, послушай еще:

В полдневный жар в долине Дагестана С свинцом в груди лежал недвижим я; Глубокая еще дымилась рана, По капле кровь точилася моя…

Савелий, не прерывая, дослушал до конца стихотворение Лермонтова о том, как смертельно раненному парню грезится его далекая подруга, которой в это же самое время снится ее умирающий друг.

«Как будто вчера написано… — подумал Савелий. — Действительно, ничего на земле по большому счету не изменилось — ни смерть коварная, ни пылкая любовь…»

Хасан-бек еще долго, в такт шагам, читал стихи русских поэтов о Кавказе — Пушкина, Тарковского, Пастернака. Неожиданно он перешел к тому, что его, наверное, все время волновало. Похоже, мысли об этом не оставляли его и во время чтения прекрасных стихов.

— Как ты думаешь, — спросил он у Савелия, — люди всегда будут друг друга убивать? Неужели зло сильнее добра? Если так, то куда смотрит Бог, Аллах?

Савелий вспомнил уроки своего Учителя, с которым они когда-то успели поговорить на эту сложную тему.

— ЗАПОМНИ, БРАТ МОЙ, ДОБРО ИСХОДИТ ИЗ СЕРДЦА, — говорил тогда Учитель, — А ЗЛО ВСЕГДА ИДЕТ ОТ УМА. СКАЖИ, РАЗВЕ ТЫ ВИДЕЛ ЛЮДЕЙ ЗЛЫХ И СЛАБОУМНЫХ? ВСЕ ВОЙНЫ НА ЗЕМЛЕ, ВСЕ ОРУДИЯ ПЫТОК, ЛЮБОЕ ОРУЖИЕ, ИДЕИ ЗАВОЕВАНИЯ МИРА — ВСЕ ПОРОЖДАЕТ УМ.

— Выходит, Учитель, что лучше быть глупым, но добрым? — изумился неожиданной догадке Савелий.

— КОНЕЧНО НЕТ! — досадливо нахмурился Учитель. — У ТОГО, КТО УМЕЕТ ЧУВСТВОВАТЬ СВОЕ СЕРДЦЕ, У ТОГО И УМ ДОБРЫЙ. ЗЛЫЕ ЛЮДИ ВСЕГДА БЕССЕРДЕЧНЫ. ЗЛЫЕ ЛЮДИ ВСЕГДА НЕСЧАСТНЫ: ВЕДЬ ОНИ НЕ ЗНАЮТ НЕ ТОЛЬКО ДРУГИХ, ОНИ НЕ ЗНАЮТ И СЕБЯ. ИХ АУРА — ЧЕРНАЯ И ПОХОЖА НА СМОРЩЕННЫЙ КОМОК, СОСТОЯЩИЙ ИЗ ОДНОЙ ТОЛЬКО ЗЛОБЫ И ЗАВИСТИ СЧАСТЬЮ ДРУГИХ ЛЮДЕЙ…

— Не волнуйся, Хасан, когда-нибудь люди перестанут быть злыми, — сказал Савелий, — и мы сейчас с тобой приближаем это время. Пусть хотя бы на день, на час, но и этого немало, как ты думаешь, а?

— Наверное… — Хасан-бек умолк, надолго уйдя в свои мысли; ему казалось, что он находится на пороге какого-то собственного открытия.

По-видимому, Савелий понял своего проводника, и они долгое время шли в полном молчании, пока впереди из-за поредевших деревьев не показались какие-то строения.

— Пришли, — сказал Хасан-бек.

Савелий достал из своего походного рюкзака небольшой, но сильный бинокль, прилег на взгорок и внимательно осмотрел лежащую перед ними местность. Они находились на возвышении, а внизу, как на ладони, лежал лагерь Хаттаба.

Возле небольшого, домов в тридцать, селения раскинулось окруженное по периметру колючей проволокой обширное пространство, с десятком больших деревянных коттеджей, кухней, складами и невысоким зданием радиостанции. Отдельно стояла военная и гражданская техника — несколько БТРов, грузовики, легковушки и даже один танк, устаревший Т-74. Еще Савелий углядел и то, что лагерь предусмотрительно охраняется от нападения с воздуха: на одной из высоток неподалеку от лагеря стояла портативная РЛС предварительного оповещения, а в самом лагере было размещено несколько ракетно-зенитных установок. Хотя они были двадцатилетней давности, для обороны от нападения вертолетов вполне годились.

В ваххабитском лагере шла бурная жизнь: в спортивном городке занимались физподготовкой, с оборудованного рядом стрельбища раздавались частые очереди, трубы кухни вовсю дымили, часовые стояли на своих постах — во всем чувствовались четкая организованность и строгая дисциплина.

«Судя по тому, что в лагере совершенно не принимают мер к маскировке, они чувствуют себя здесь в полной безопасности, — подумал Савелий. — У наших спецслужб наверняка есть фотографии лагеря, снятые со спутников слежения. Чего же они телятся? Долбануть бы сюда десятком крылатых ракет: рассчитать траекторию для специалиста — проще простого! Ведь наши наверняка знают, на кого здесь учат и кто преподает…»

Но думать о причинах бездействия российского правительства и военных Савелию больше не хотелось: становилось противно и грустно. Надо было что-то делать самому.

— Хасан-бек, глянь-ка… — Савелий передал ему бинокль. — Как ты думаешь, получится у тебя пробраться в лагерь?

Хасан-бек несколько минут молча наблюдал за жизнью в лагере и только потом ответил:

— Наверное, можно. Скоро у мусульман большой праздник — курбан-байрам называется, — думаю, вполне сойдет как повод для подарка.

— Подарка?

— Да. Надо подарить им баранов, штук двадцать. Тогда они, скорее всего, позволят войти в лагерь и допустят хотя бы к тому месту, где готовят пищу.

— Но у нас нет баранов, — растерянно заметил Савелий.

— Я знаю, где их можно взять, — невозмутимо сказал Хасан-бек. — Ты когда-нибудь воровал скот?

— Ну, нет, — презрительно усмехнулся Савелий, — до этого я еще не докатился.

— А у нас в республике это всегда считалось одной из важных мужских доблестей… Я, правда, тоже никогда не брал чужого, но ради такого случая, может быть, стоит попробовать? — задумчиво проговорил Хасан-бек.

— Вот что, — Савелий уже все мгновенно просчитал, — у меня есть немного долларов. Как думаешь, сколько будут стоить тридцать баранов?

— Может, четыреста, может, триста долларов. А может, еще меньше — все зависит от жадности хозяина и ситуации в момент -покупки. К примеру, можно сказать, что ты хочешь сделать подарок моджахедам Хаттаба. — Хасан-бек хитро подмигнул. — Думаю, в этом случае хозяин побоится заламывать цену: вдруг ты пожалуешься на него — тогда он может лишиться всего, если узнают, что хозяин отары пожалел жалких баранов для борцов за ислам.

— Что ж, по-моему, идея хорошая… Богатая идея! — похвалил Савелий. — Только ни ты, ни особенно я не слишком похожи на правоверных последователей ислама…

— Об этом я уже подумал… — Хасан-бек достал из кармана какой-то сверток. — Вот это нам поможет.

Савелий в очередной раз подивился тому, каким ошибочным было его первое впечатление о Хасан-беке. Тот оказался в действительности гораздо умнее, чем это могло показаться с первого взгляда. В свертке лежали накладные усы и бороды разных цветов и размеров. Тут же Савелий заметил небольшой тюбик с клеем.

— Зря я, что ли, увлекался театром? — улыбнулся Хасан-бек. — Хотел в своем ауле театральный кружок открыть, спектакли ставить о местной жизни. Вот, теперь пригодилось. Скажи, ты когда-нибудь изображал кого-то, совсем иного, чем ты сам?

Савелий кивнул: в его жизни такое бывало сплошь и рядом.

— Кого я только не изображал! — задумчиво вздохнул он…

Следующий день они потратили на то, чтобы спуститься в соседнюю долину и купить небольшую отару. Хасан-бек был знаком с хозяином баранов, и тот, узнав, куда эти бараны пойдут, уступил их, не торгуясь, за двести долларов. Они наклеили себе усы и бороды, придирчиво осмотрели друг друга.