Золотой иероглиф (СИ)

…Когда мы отвалили от причала в Бердском заливе, стало совсем светло. Над Обским морем колыхался легкий туман. Остров я нашел довольно быстро, думаю, даже не окажись на нем дымящегося костра, сразу определил бы его местонахождение.

Все пятеро были на месте. К утру они довольно сильно продрогли, несмотря на костер, особенно Саша: супруги Сорокины грелись друг другом, о прочих же промолчу… Поднявшаяся на борт милицейского катера Татьяна, гневно сверкая глазами, со всего маха влепила мне затрещину. Серьезную затрещину, я бы так сказал… Ладно, не разборки же семейные сейчас устраивать.

Парни старались не встречаться со мной взглядами: то ли потому что стыдились, то ли еще по какой причине. Лишь Лена, проходя мимо, негромко сказала:

— Ты поступил прямо как самурай.

Только она еще не знала всего.

Глава X

Шесть столбцов иероглифов на листке бумаги теперь будоражили мое воображение как нельзя сильнее. Несмотря на то, что копии оказались относительно удачными, капризный «Кэнон» и на этот раз сыпал тонер как бог ему на душу положит, и я, положив на стол одну из копий, шариковой ручкой обводил иероглифы, стараясь сделать знаки более удобочитаемыми.

Татьяна чем-то гремела в кухне, готовя завтрак: на работу мы оба опоздали, да я, если честно, вообще не собирался идти сегодня в офис (по крайней мере, до обеда), но у Таньки шеф признавал уважительными только подтвержденные документально причины… Я вспомнил, что к этому же крокодилу, возможно, придется идти мне с трудовиком, и почувствовал себя мерзко. Да, но как бы там ни было, увольняться надо.

Моя жена продолжала психовать. По ее словам, она за эту ночь успела несколько раз похоронить меня. «Что с того, что каким-то идиотам понадобились твои дурацкие бумажки! Зато самого чуть не убили! А если бы ты утонул, Маскаев?!.. Что я без тебя, придурка, делать буду?»

Мне совершенно не хотелось с ней разговаривать; я ждал, когда она проглотит яичницу и умчится на работу, а я смогу прилечь хотя бы на три-четыре часа — спать хотелось дико. Танька все бормотала и бормотала насчет моего показного геройства, и мне едва ли не впервые в жизни захотелось влепить ей такую же затрещину, какую впервые в жизни я получил от нее сегодня на катере. Но лень было даже тянуться. Господи, скорее бы она ушла!..

Но отдохнуть мне в этот день, видимо, было не суждено. Когда Таня одевалась, у нее под рукой загремел телефон. Сняв трубку, она произнесла несколько слов, а потом протянула ее мне:

— Тебя. По-моему, очередная любовница.

Лень было отвечать насчет любовниц, и я взял трубку. К моему величайшему удивлению, это оказалась моя первая жена, звонившая по межгороду! С ее-то патологической скупостью!

— Слушаю, здравствуй, — немного растерянно ответил я. Неужели опять насчет алиментов? Чего ей еще надо?

Но Валька звонила не насчет алиментов. И голос ее, по обыкновению, сухой и холодный, сейчас был окрашен в истерические тона, и это мне сразу не понравилось.

— Наш сын из-за тебя попал в беду, — сказала она.

Слов «наш сын» Валька никогда не произносила. Обычно я слышал «мой сын» — это когда я требовал, чтобы она разрешала мне время от времени с ним видеться, или «твой сын» — когда уверяла, будто бы я плачу мало алиментов.

— Из-за меня? — переспросил я.

Танька прекратила одеваться.

— Да, из-за тебя! Что ты там натворил? Что ты у кого украл? Сейчас мне позвонили и сказали, что если ты через пятнадцать минут не доставишь в гостиницу, в известный тебе номер, какую-то бумагу и обе — слышишь? — обе копии с нее, то нашего сына нам больше не видать! — Валькин голос стал срываться на визг.

— Понял, одеваюсь! — сказал я. — Что еще тебе сказали?

— Они дали мне твой новосибирский номер и сказали, чтобы я не вздумала никому, кроме тебя, звонить, и никуда не выходила, пока ты мне не позвонишь и не скажешь, что все отдал… И, самое главное… Андрей!!! Ты слышишь?!!

— Да-да, слышу! — подтвердил я, застегивая сандалии.

— Они сказали, что следят за тобой, и что если ты вздумаешь по дороге сделать еще хоть одну копию, либо позвонить кому-нибудь, то Алешеньке будет очень плохо. Они убьют его, ты понимаешь?!

— Я все понял, и уже еду. Я позвоню тебе сразу же, как только все отдам.

— Попробуй только сделать что-то не так! Я тебя в тюрьме сгною…

Не дослушав, я сгреб обе копии и рявкнул на стоявшую в прихожей Таньку:

— Добилась своего? Бегом поехали к тебе на работу! У меня пятнадцать минут, чтобы привезти оригинал в гостиницу.

— Ты чего орешь?

— «Чего орешь»?!! Дура набитая, да у меня сейчас ребенка убьют, если я опоздаю…

Похоже, вид у меня был очень нехорош, поскольку Танька тут же перестала задавать вопросы, и не сказала ни слова, когда, выскочив на улицу, я остановил такси и потребовал гнать на площадь Калинина, к Танькиной конторе, а потом ждать меня, пока я не вернусь, и везти меня же потом в гостиницу «Сибирь»… Это нам должно было обойтись в существенную сумму, учитывая, что я и так уже этой ночью потратил на тачки больше сотни. Но за то, чтобы с Алешкой ничего не случилось, я бы заплатил и больше. И отдал бы не только оригинал с обеими копиями, но и еще многое впридачу… С обеими копиями. С обеими, Танюша… Если я до этого момента еще мог что-то предполагать, то теперь знал точно — кроме тебя, никто из посторонних не знал, что я снял именно две копии с документа.

За исключением, надо полагать, твоей новой наперсницы.

В номер к Мотояме я ввалился с опозданием на целых две минуты — такси, как назло, попало в небольшую пробку на проспекте Димитрова. Я страшно нервничал, особенно если учесть, что еще и в вестибюле потратил время на объяснения, что мне необходимо передать постояльцу срочные деловые бумаги. Все же визитка Мотоямы сыграла какую-то роль, и к номеру меня допустили, правда, в сопровождении вышибалы.

Проклятый якудза находился в номере один. Сейчас он был облачен в обычный европейский костюм. Мотояма небрежным жестом сделал вышибале знак испариться и протянул руку в мою сторону. У меня внутри все кипело, когда я передавал все три листа этому бандиту с большой дороги. Акира глянул на них, и едва заметная улыбка зазмеилась на его губах. Японец отвесил мне церемонный поклон.

Больше всего на свете мне хотелось от души ему врезать, но… Я круто развернулся и покинул номер.

В вестибюле я, не теряя времени, набрал по междугородному таксофону номер Вальки. Ее тон стал обычным — холодно-сухим, но я этому только обрадовался ему: значит, все в порядке.

— Алешка только что позвонил, — доложила она, не вдаваясь в подробности. — Ты отдал то, что требовали?

— Конечно. Неужели я стану рисковать сыном?

— Ну, все тогда… — Послышались короткие гудки. Ни спасибо, ни до свиданья… Впрочем, принимая во внимание, что в тревогах моей бывшей жены косвенно виноват был именно я, какой смысл обижаться?

Какой смысл вообще обижаться на женщин?

Домой я возвращался на автобусе, идущем от вокзала. Настроение было препоганейшим — еще бы! Любовница снюхалась с женой, на пару они подкладывают мне свинью за свиньей, дело уже дошло до того, что под ударом (мнимым или действительным — разве это сейчас важно?) оказался мой сын. Ну как я теперь смогу с Танькой разговаривать? Про Ленку я уж вообще молчу…

И еще эти проклятые японцы! Якудза. Наверняка очень важный документ лежал внутри омамори, раз началась такая свистопляска! И не зря, выходит, мой батя говорил, что мне может стать плохо, если я начну копать — как в воду старик глядел!

Вернувшись домой, я позвонил отцу, но детский голосок внука его новой сожительницы заявил, что «Николай Владимиловиць в лейсе»…

Николай Владимирович… Кем же ты был, дедушка Владимир Маскаев, если, конечно, это твое настоящее имя? Видимо, теперь, вместе документом и всеми копиями я потерял последний шанс узнать правду. Правду о том, чей скелет сидит в нашем семейном шкафу, и почему старыми костями так интересуются японские мафиози…