Армия возмездия

— Посылай товарищам прощальный поцелуй, — выдавил Фрост, поворачиваясь к Тиммонсу. — Им сейчас такую ижицу прописывать начнут…

Рокочущий звук раздался слева, с каждой секундой набирая силу.

— Смотри, капитан! — завопил забывший от возбуждения обо всякой субординации британец.

Неприятельский танк внезапно остановился — уже посреди пляжа, — и начал разворачивать башню. Однако не в сторону открытого моря, а влево, вдоль береговой черты.

Ибо слева наступал один из Т—55, захваченных людьми Дэвидсона.

Танком явно управлял человек расчетливый и хладнокровный. Он дождался, пока противник не утвердится на выбранной позиции, не подставит борт, бронированный слабее лобовой части. Крутиться на месте рамоновцы вряд ли осмелились бы — это значило погубить всякую надежду взять верный и быстрый прицел. Оставалось вертеть башней. Что и проделывали монтеасулийские танкисты, знавшие свое дело не хуже неприятеля.

Первый выстрел произвели они.

Захваченный танк содрогнулся, точно ударился о незримую преграду, замер, запылал. Видимо, водитель погиб мгновенно. А башенный стрелок, наверняка изувеченный, истекающий кровью, возможно, уже теряющий сознание, — Фрост, разумеется, никогда не узнал, что именно творилось в утробе раненого чудовища, — держался из последних сил, продолжая работать рычагами, или кнопками, или чем там принято в советских танках работать… Он продолжал целиться.

И башня продолжала шевелиться — туго, с трудом, но поворачиваться, устремляя пушечное дуло в неприятеля.

Два выстрела грянули одновременно.

И на свете стало меньше двумя танками Т—55. И шестью людьми. Потому что против полного рамоновского экипажа сражались только двое наемников.

— А теперь, — процедил Фрост, оборачиваясь к Тиммонсу, — огонь! Общий! Самый плотный! Ураганный!..

Британец лишь кивнул в ответ. По лицу сержанта сползали две довольно крупные слезы. Две влажных дорожки возникли на испачканных пороховой гарью, плохо выбритых щеках англичанина.

Глава девятнадцатая

Марина уже сошла на берег, и радист настраивал переносную станцию, чтобы поскорее связаться с Адольфо Коммачо, племянником покойного генерала, командиром повстанческой армии.

На циферблате “Омеги” значилось десять часов утра. Где-то в глубине джунглей изредка раздавались одиночные выстрелы и короткие очереди, но и этот огонь постепенно затухал. Остатки рамоновских головорезов рассеялись и спасались кто и как умел. Их преследовали не слишком рьяно.

— Сюда! Скорее! — закричал связист.

Фрост бегом ринулся к его палатке, Марина спешила чуть позади. Догнала и перегнала наемника, влетела внутрь первой, ухватила микрофон, кое-как натянула на голову полукольцо наушников.

— Агилар-Гарсиа слушает!

— Si, — донеслось в ответ сквозь треск и шелест атмосферных разрядов, — aqui esta Adolpho. [9]

Воспоследовало краткое безмолвие. Где-то в далеких чащах тропического леса партизанский радист вручал микрофон сеньору Коммачо.

— Говорит Адольфо… Ты, Марина?!

— Да! Мы высадились и захватили побережье в районе Байя-Гранде!

— Капитан Фрост, одноглазый наемник, с тобой? Мгновение-другое Марина колебалась, потом решительно произнесла:

— Да, разумеется, он со мной. Только, думаю, сейчас не время сводить…

— Я не мальчик. Незачем твердить мне прописные истины. Однако впоследствии мы потолкуем. Наедине. Я — и капитан Фрост… Слушай внимательно. Вас дожидались целую неделю. Здесь, поблизости, — база ВВС. Мои ребята попытаются захватить ее и обезвредить. А если повезет — обзаведемся несколькими самолетами. По моим сведениям, против вашего отряда выслана истребительная эскадрилья. Через пятнадцать-двадцать минут ожидайте гостей. Зенитные пулеметы, “стингеры”, пушки есть?

— Кое-что имеется, — неуверенно молвила Марина. Фрост мысленно поставил ей пятерку. Ежели противник перехватывает разговор, вовсе незачем подробно перечислять свои намерения и ресурсы. Коммачо не был настолько благоразумен:

— Мы начинаем постепенно пробиваться к побережью, на соединение с вами. Народная поддержка обеспечена, Рамона терпеть не могут. Армия растет не по дням, а по часам. Держитесь и ждите.

Фросту почудился вдалеке неприятный, хорошо знакомый звук…

— Передай Адольфо мой воздушный поцелуй, — буркнул Фрост и кинулся прочь из палатки.

— Внимание, воздух! — заорал он шнырявшим по пляжу солдатам. — Послать предупреждение на корабли! Изготовиться к обороне!

Тиммонс летел навстречу наемнику, словно ураганом несомый.

— Пулеметчиков по местам! Воздух!

— Дэвидсон! “Стингеры” к бою!

— Много от них проку будет против истребителей! — огрызнулся майор. И тотчас поправился: — Понятно, сэр!

Изрыгая малокалиберные снаряды и пули, первый самолет промчался чуть ли не над головами наемников. Песчаные фонтаны брызнули и с непредставимой быстротой понеслись вдоль пляжа.

Фрост кинулся под прикрытие каменной россыпи.

Но не прежде, нежели забежал в палатку.

— Забирай передатчик! — выкрикнул он радисту, — И береги пуще глаза! А ты, — последнее относилось уже к Марине, — выметайся, беги, да не отставай от меня!

— Слушай…

— Заткнись, — рявкнул Фрост, ухватил молодую женщину за левое запястье и во всю прыть ринулся к естественному убежищу.

Ревели, выли, присвистывали реактивные двигатели. Ответный огонь десантников сливался в непрерывный грохот. Стреляли из всего, что было под рукой — от пулеметов до револьверов.

И бежали без оглядки.

Одни спасались в опустевших рамоновских окопах, другие спешили в джунгли, третьи, менее хладнокровные, бросались прямо в морские волны — и почти неизменно погибали.

Фрост бил короткими очередями, никак не мог отыскать верного упреждения, давал промах за промахом, ругался, опять стрелял, опять промахивался, вновь ругался.

Корабельные пулеметчики работали куда успешнее. Да и оружие у них было более приспособлено для подобного боя. Истребитель, пикировавший на “Ангела-Один”, загорелся, отвильнул, протянул над бухтой примерно полмили, обрушился в море.

Люди Дэвидсона уже принялись выпускать по МИГам переносные зенитные ракеты. Эскадрилья ушла в сторону, перестроилась, ринулась в новую атаку, расстреливая побережье, в свой черед отвечая ракетным огнем — весьма успешным.

Взорвались, обратились грудами железного лома два танка, чьи экипажи до последнего мгновения палили по штурмующим крылатым бестиям из 12,7-мм зенитных пулеметов.

Еще один истребитель получил гранату LAWS прямо в крыло. Попадание наверняка было чисто случайным, однако не стало от этого менее действенным. Самолет закувыркался и взорвался прямо в воздухе, усеивая берег обломками.

— Бей по фонарям кабин! — орал Фрост, не надеясь быть услышанным среди всей царившей вокруг какофонии. Но его услыхали, распоряжение передали от человека к человеку, и минуту спустя пулевые трассы начали неумолимо сосредоточиваться на прозрачных обтекаемых колпаках, за которыми виднелись головы пилотов.

Пулеметной очередью смело и в клочья разнесло палатку, где недавно сидел радист.

А летчика, совершившего столь меткое, хотя и вполне безвредное попадание, прошило очередью крупнокалиберных пуль. Тиммонс тоже не бездействовал.

Истребитель уклонился, начал полого планировать, падая в море, но упорно продолжая лететь. Не кувыркался, не обрушивался в пике — просто снижался, точно за приборной доской сидел не мертвец, а камикадзе…

— О, Господи! — взревел Фрост. Самолет неминуемо должен был врезаться в борт “Ангела-Три”.

— Нет! — непроизвольно завопил наемник, вскакивая на ноги. — Только не…

Взрыв раздался на самой корме транспорта, и клубы густейшего дыма скрыли корабль из виду.

— Все, — тихо выдохнул Фрост. — Бей последнюю тварь! — крикнул он уже во всю глотку. — Чтоб ни один целым не ушел!

Весь огонь всех стволов, сколько их насчитывалось на берегу, сосредоточился против истребителя, чей летчик с похвальной отвагой возвращался, намереваясь ударить вновь. Тысячи пуль одновременно впивались в серебристую, быструю, невообразимо хищную птицу.