Виктор! Виктор! Свободное падение

Мортена Мартенса никто не встречал, и он прошел через зал прилета к автобусной остановке. В автобус до Трондхейма не село и половины прилетевших. Остальных встречали друзья-родственники или ждали оставленные на стоянке машины. Когда автобус вырулил на Е6 и заспешил на восток, к городу, Мортен достал из сумки свою заслуженную трубку и набил ее золотым «Кэпстан». В спинку сиденья перед ним была вделана пепельница, но едва он зашебаршил спичками, как поймал на себе возмущенный взгляд пожилого мужчины по ту сторону прохода. Мортен вспомнил, что он уже не в Англии, а в Норвегии, где все любят разыгрывать перед ближними ревнителей порядка. Он вздохнул, убрал трубку в сумку и снова смежил веки.

Три четверти часа спустя он вылез из автобуса на Фьордгате. На Сёндрегате он взял такси до дома. По-воскресному вымерший город. Никаких теплых желтых огней в размалеванных окнах кафешек. Скучные таблички на нудных фасадах домов. Что-то есть ненормальное в таком стремительном возвращении. Еще три-четыре часа тому назад он был в Сассексе. В следующий раз он поплывет пароходом. Чтобы было время прочувствовать расстояние, как-то внутренне перестроиться. Насладиться возвращением.

Когда такси свернуло на Бюосвейен, шофер обратил внимание на пакет, который Мартенс держал на коленях, и спросил, не возвращается ли пассажир из Англии.

— Да.

— А на футбол там не ходили?

— Что? — во время посадки у него слегка заложило уши.

— На футболе не были?

— Был. Вчера в Хайбери.

— Я там тоже бывал. Клево, да? Все орут you bloody fool, не закрывая варежки.

— Да.

— Крутые ребята. Чуть что — и дело пахнет керосином!

— Точно.

— И фэны совсем чокнутые. Болельщики «Леркендала» против этих дебоширов просто дети малые.

— Здесь надо было направо.

— Черт!

Таксист взглянул в зеркало, выжал тормоза, машина остановилась. Потом поехала назад, свернула вбок, поползла вверх с включенным дальним светом и сделала резкий вираж. Призывно булькнули бутылки «Гленфиддиш Пью Малт». Вдруг со стороны Мартенса открылся вид на город. Река тут же напомнила ему Темзу и Лондон. Отчасти он был еще в Великобритании; навязчивость таксиста, его такой понятный язык раздражали Мартенса.

Как раз когда машина затормозила у дома на Сведрюпсвейен, в ушах у Мартенса что-то сместилось, он опять стал хорошо слышать. Шофер выгрузил чемодан и получил пару крон сверху. Такси уехало, Мартенс остался стоять на слабом ветру, вслушиваясь в знакомые обыденные звуки.

Коричневый дом был не освещен. Нильсены уехали на дачу, сообразил он. Отлично. Сейчас пришлось бы обсасывать все подробности лондонского путешествия, а ему не хотелось делиться сокровенным. Он вошел в дом и поднялся в скромную мансарду, которая была в его полном распоряжении. Две комнаты, кухня, ванная и микроскопическая веранда. Когда он открыл дверь, пахнуло затхлостью. Мартенс снял куртку и пошел на кухню. Первая мысль была — «кофе». Кофе — с хлебом из холодильника. Потом — заждавшаяся трубка.

Если б на таможне его попросили показать сверток из сумки, он бы сказал, что это разные смешные мелочи в подарок знакомым детям. Они б наверняка поверили, хотя борода была слишком натуральна. Он раскопал ее в магазине театральных костюмов недалеко от Шафтсбери-авеню. Хозяин запросил за нее сорок пять фунтов, но уступил за сорок, когда Мартенс намекнул, что, как знать, может, он зайдет днями за чем-нибудь еще. Борода была сделана из натурального человеческого волоса, и продавец на себе продемонстрировал, как легко с помощью специальной липучки она крепится к лицу. «Just look at yourself in the glass, sir» [1]. Он последовал совету и пошел взглянуть на себя в зеркало в примерочной. Невероятно! Во-первых, борода оказалась точно по лицу. Во-вторых, цвет ее был неотличим от натурального цвета его волос, серая проседь на скулах и вокруг подбородка просто делала его на несколько лет старше. К тому же борода так шла ему, что выглядела совершенно естественной — несмотря даже на излишне кучерявый верхний слой, который скрывал край матерчатой основы. Но самое удивительное: лицо в зеркале показалось ему совершенно незнакомым…

Он подавил зародившееся неприятное предчувствие и допил кофе. Встал, убрал бороду в запирающийся ящик платяного шкафа. Потом раскурил трубку и подошел к окну полюбоваться видом города.

Вдруг Мартенс действительно ощутил себя в Трондхейме. И столь же внезапно ясно понял, что его поступок имеет только одно название — безумие. Непредвиденные обстоятельства, что, вполне вероятно, могут помешать ему вернуться в Лондон. Что станется тогда с его гениально вложенным капиталом? Но он пошел на это. Скептически и тщательно взвесив все «за» и «против». Заранее продумав все до мелочей. Конечно, он обезопасил себя! Это единственно верный в его ситуации выход. Дальновидность — главный его козырь, а попадается тот, кто не заглядывает вдаль. Честно говоря, он не видел ни единого изъяна в своем плане. Но откуда тогда сомнения? Если у него не будет больше возможности почтить своим посещением Британские острова, он приглядит себе другую страну. В том-то и состоит гениальное преимущество его плана.

Из окна дома на Свердрюпсвейен открывался вид на город, фьорд и дальше, до самого Ванвикена и Лексвикена. Стемнело, и во влажном воздухе расплывались пятна фонарей.

Он решительно закусил мундштук и постарался отделаться от неприятного беспокойства. Здесь скрывался не страх, это он знал точно. Скорее неопределенность. Часть его по-прежнему оставалась в Лондоне. Он повернулся и бросил быстрый взгляд в сторону шкафа, служившего тайником. В воскресенье ровно неделю назад самолет приземлился в Гатуике. Замечательную бороду Мартенс купил в понедельник утром. И с тех пор методично «ходил на дело». Посетив район Шафтсбери-авеню, где он купил очки в роговой оправе с простыми стеклами, Мартенс вооружился картой и направил свои стопы на Сент-Джонс-Вуд, чуть восточнее Риджентс-парка. На неухоженном кладбище на Веллингтон-роуд он потратил на поиски подходящего надгробия меньше десяти минут. Едва читаемая надпись на плите сообщала, что здесь покоится Питер Кокрейн, родился 3 апреля 1935 года, умер 19 июля того же года. Если бы красные ангелы не увели Кокрейна, сейчас он был бы на шесть лет старше Мартенса. Это как раз то, что требуется: очки и борода немного старили Мартенса. Он записал все эти скудные сведения и отправился в отдел регистраций. В планы Мартенса входило попросить у чиновников по две копии свидетельств о рождении и смерти Питера Кокрейна. Он читал, что для этого достаточно назваться адвокатом, действующим в интересах богатого клиента, чтобы разыскать или исключить потенциальных наследников. А при наличии свидетельства о рождении и двух собственных фотографий прямая дорога в паспортный стол на Петти Франс. И как не вертись через три дня Мартенсу обязаны были выдать подлинный паспорт подданного британской короны.

Но когда он вошел в контору, ему внезапно изменило мужество. Чиновники не были ни приветливы, ни услужливы. А вдруг это далеко не так просто, как описал Форсайт десять лет назад? Они могут что-нибудь заподозрить. Его речь сразу выдаст, что ни какой он не адвокат из Саутгемптона. Попытка незаконно выправить официальную бумагу может повлечь арест. А как тогда с норвежскими кронами, сданными в гостиничную камеру хранения? Нет, с этим можно не торопиться; вряд ли для открытия банковского счета требуется паспорт. Он попятился назад с явным облегчением.

От Олдуича Мартенс дошел до Темпла, по кольцу, и доехал до Виктории. Пришлось поплутать, прежде чем отыскался тот магазинчик, о котором писал Роберт Фарр. Вывеска издали бросилась в таза. В магазине продавались сезонки и проездные на надземку, автобус и метро, здесь же можно было купить свидетельство, что человек действительно то лицо, которому надлежит пользоваться проездным документом. Потом Мартенс нашел туалет и заперся в кабинке. Перед замызганным зеркалом приклеил бороду. Он долго работал расческой, чтобы сгладить переход от собственных волос к накладным. Потом надел очки и улыбнулся отражению. Совсем недурственно. Теперь последний штрих. Засовывать в рот резиновые прокладки — дело не самое приятное, зато его впалые щеки заметно округлились. Когда он говорил — проверено экспериментально, — голос звучал непривычно. Осталось зачесать челку на лоб. Лицо, смотревшее на него из зеркала, решительно не имело ничего общего с Мортеном Мартенсом.