Горсть патронов и немного везения

— Надо было идти в милицию, — предположил я, на самом деле подумав, что идти ей надо было в психдиспансер на очередную процедуру.

— Да была! — махнула она мне платочком. — Со мной даже разговаривать не стали. Сказали, что они должны ловить преступников. И я пошла к вам.

— Почему ко мне?

— Вывеска понравилась. И потом, я несколько раз видела вас с такой красивой большой собакой и решила, что вы меня поймете.

Обои, которые довели меня до исступления, взрыв проклятого кипятильника, появление клиентки в такой неподходящий момент, ее странное, отрешенное «Боря пропал» — все это выбило меня из колеи, так что понять-то ее я, кажется, понял, но с большим опозданием.

— Как, вы сказали, называется порода?

— Кавалер-кинг-чарлз-спаниель, окрас — бленхейм. Золотисто-рыжие пятна на белоснежном фоне.

«А сама ты — помесь воблы с болонкой!» — сердито подумал я, хотя сердиться нужно было на себя самого.

— А на фото с вами кто? — спросил я, хотя это в программу не входило.

— Это мой папа. Он завтра прилетает из Бельгии… он там работает, а сюда прилетает на совещание… и он очень расстроится. Понимаете, Боря с нами уже восемь лет, мы все друг к другу привязаны…

«Ну да, кормите, наверное, своего кинг-чарлза «Чаппи» с «Гриппайлом», пока мой Шериф питается запахами из соседских окон».

Она словно услышала мои невеселые мысли, суетливо полезла в сумочку:

— Я не знаю, сколько такая работа стоит…

— Вам дешевле обойдутся объявления о пропаже Бори в газете, на которой вы сидите! — проворчал я, поглядев на часы. У меня есть лицензия, пистолет, диплом о высшем юридическом образовании, третий дан таэквондо, на моем счету — золото партии, чемодан красной ртути, пять раскрытых убийств, ликвидация подземной лаборатории по зомбированию людей, а теперь вот — собственное бюро в Москве, а она хочет, чтобы я бегал по Измайлову за ее песиком?! Да чтоб ей такого кавалера, как ее Боря, в мужья!

— Так все же… сколько? — с плаксивой надеждой в голосе спросила она.

— Мои услуги, — высокомерно ткнул я себя пальцем в грудь, сделав ударение на слове «мои», уже окончательно решив, что эти слова будут последними, — стоят шестьдесят долларов в час. Думаю, я дороже, чем кавалер, кинг, чарлз, спаниель и Боря, вместе взятые!

Девушка словно не слышала и не придала моей раздраженности никакого значения. Глянув на часы и потыкав пальчиком в кнопочки японского микрокалькулятора, она отсчитала из кошелька с магдебургской фотографией зеленые купюры и протянула их мне вместе со своей визитной карточкой.

— Сейчас шестнадцать часов, папа приезжает завтра в полдень. Итого у вас — двадцать часов. Здесь — одна тысяча двести долларов. Пересчитайте, пожалуйста. У него на голове два рыжих симметричных пятна, между ними — ромб белого цвета — это уникальный признак породы. Один этот ромб стоит дороже… — она обвела быстрым насмешливым взглядом помещение, — чем ваша контора!

Моя предательская рука не поднялась, чтобы швырнуть в нее деньги. Правда, я успел сказать: «Погодите, мы должны заключить с вами контракт», но, когда я произнес это, ее уже, кажется, в конторе не было.

Если визитка принадлежала ей, то ее звали Илона Борисовна Ямковецкая. Не знаю, насколько пропавший Боря был похож на ее отца, но почему бы, в конце концов, не поискать его за тысячу двести баксов до завтра?

Я запер контору на ключ и поехал в библиотеку.

Кроме пачки «зеленых» в кармане, пса Шерифа и одноименного с ним детективного бюро, у меня есть старенькие «Жигули» шестой модели. Купил я их по случаю на базаре у одного мужика, которому «не на что было похоронить жену». (Я заметил, что каждый второй продавец машин срочно нуждается в деньгах, чтобы похоронить жену; каждый первый — женщина, которой не на что похоронить внезапно скончавшегося мужа.) Прежнюю мою машину взорвали на стоянке, тогда я подумал, что дорогую покупать ни к чему, и купил эту. Радость моя была беспредельна, когда после пробного пробега оказалось, что она еще и ездит, а это, насколько я понимаю, в машинах главное. А если кто-то думает, что в машине главное — престиж, то ошибается. Вон, не успел я отъехать от конторы, а за мной увязался новенький черный «БМВ», в салоне — четыре лба, едут и любуются моим «ягуаром» (это я так назвал свою «шестерку» потому, что, во-первых, мне не нравится слово «шестерка», а во-вторых, я ее не успел покрасить, она вся в пятнах шпатлевки и напоминает ягуара. Или кавалера-кинга-чарлза, хотя у того пятна дороже).

Ехать в библиотеку мне лучше по кольцу, но на Черкизовской я решил на кольцо не сворачивать, а пилить по диаметру, тогда можно повилять, чтобы дать этим ребятам получше разглядеть «Ягуара»: походило, что они хотят выменять его на свой «БМВ». Я свернул на Сокольники — они на Сокольники; я проехал по Валу и пошел по Сущевке — они по Валу и Сущевке; когда я свернул с Нижней Масловки и нарочно объехал по кругу магазин «Бытхим», а они проделали то же самое, стало понятно, что они просто записаны в той же библиотеке — на улице Народного Ополчения. Там работает моя первая жена, которая бросила меня десять лет назад. Вначале я на нее обижался, а недавно решил, что поделом мне: я служил в милиции, потом вышибалой в престижном кабаке, ну и, как водится, попивал и не всегда ночевал дома, так что уйти от меня у нее были основания. (Не могла же она знать, что впоследствии я окончу юридический институт, объезжу пол-Европы и стану владельцем частного детективного бюро?) Теперь мы были с Наташей в приятельских отношениях, у нее был славный муж-доцент и две очаровательные дочурки-близняшки.

Вспоминая короткую, как радиоволна, совместную жизнь, я домчался до улицы Ополчившегося Народа и, купив в киоске блок сигарет «Давидофф», вошел в библиотеку.

— Извините, у вас бутылки принимают? — спросил у Наташи, перешагнув через порог читального зала.

Из книгохранилища тянуло Петербургом Достоевского: за столами с настольными лампами сидели старые, как Лев Толстой, старички, и такие же, как Софья Андреевна, старушки.

— У вас с юмором плохо, молодой человек, — приложила к губам палец экс-жена.

— С юмором у нас хорошо, — ответил я, предъявив в качестве читательского билета блок ее любимых сигарет. — У нас без юмора плохо.

— Спасибо. Пойдем покурим? — Она знала, что я курю редко и мало, а если и курю, то только «Кэмел» — исключительно из любви к верблюдам. В данном случае «пойдем покурим» означало «поболтаем». Того, что я могу прийти в читалку по делу, она не представляла.

— У меня тренировка через полчаса, — отказался я, — мне нужна твоя профессиональная помощь.

Удивиться она не успела: в читальный зал, постукивая клюкой, вошла старая, как две Софьи Андреевны, какими бы они были, если бы жили до сих пор, женщина и, бесцеремонно оттеснив меня от стола библиотекарши, шамкая, спросила:

— Милая, ето, как ее… запамятовала… у меня туточки записано… вот, погляди, — и протянула бумажку.

Наташа развернула бумажку из тетрадки в клеточку, пробежала глазами по фиолетовочернильному тексту:

— Александра Маринина?.. Есть… где у меня Маринина? — оглядела разгруженный стеллаж. — Ага, между Агатой Кристи и Жорж Санд! Сейчас я принесу, бабушка, посидите пока.

Она исчезла где-то в анналах литературы, за дверью с красочным плакатом «Скоро в продаже русский Томас Кленси — Данил Корецкий!»; я услышал оттуда ее звонкую команду: «Брысь отсюда!» — и из-за шкафа в подсобку метнулась черная, как обкомовская «Волга», кошка.

— Вот, бабушка: «За все надо платить», — вернулась наконец Наташа с зачитанной до одной сплошной дыры книгой. — На кого записывать?

Бабушка воровато оглянулась и, пожевав губами, заговорщицким шепотом поинтересовалась:

— Милая, а у тебя нет такой, за которую платить не надо?

— Да нет, платить не надо и за эту, но я должна оформить формуляр. Как ваша фамилия?

— А-а. Так это не мне. Запиши на суседа моего, Ворошилова…