Ярость и страсть

— Эта, что ли?

— Ну да, — волнуясь, откликнулся певец, который, сразу же бухнувшись в кресло, тоже смотрел на меня. — Получится, как думаешь?

— Да получиться-то получится, милый, — усмехнулась та. — Только жалко такую фактуру гримом портить. На твоём месте я бы лучше её взяла, а не эту Ольгу.

— Говорю же, заболела она, — буркнул клиент, отведя глаза. — А Витя именно её хочет. Короче, Люба, не рассуждай давай, а принимайся за дело. И никому ни слова. Даже Голубеву, а то опять распсихуется.

— Не бойся, Сема, все будет в ажуре. Садись в Это кресло, девочка, и приготовься к экзекуции.

Ткнув пальцем в свободное кресло, она скрылась за шкафом, а я покорно опустилась на мягкое сиденье.

Почти час эта мегера, не вынимая папиросы изо рта, мурыжила мои лицо и волосы, убирая и залепливая все, чем я так гордилась и чем щедро наградила меня природа, то бишь мою первозданную красоту. При этом она непрестанно кривилась и вздыхала, словно давала понять, что совершает какое-то святотатство или кощунство. Я молча терпела, с ужасом наблюдая в зеркале, как исчезают знакомые черты моего лица, а из распущенных волос делают какую-то невообразимую конфигурацию в стиле панк. Сема куда-то исчез ещё в самом начале. Наконец, когда я уже совсем перестала себя узнавать. Люба вынула изо рта изжёванный мундштук давно погасшей папиросы, швырнула его в урну и удовлетворённо изрекла:

— Ну здравствуй, Оленька.

— Здрассьте, — буркнула я, рассматривая себя. — Очень похоже получилось?

— Копия. — Она вынула из тумбочки фотографию Ольги. — Смотри сама. Сейчас ещё Сема костюм принесёт, наденешь его, подберём, где нужно, и ни одна собака тебя от Ольги не отличит. Главное, под софитами много не крутись, а то потечёт все.

Она подошла к двери, закрыла её на замок, вернулась к шкафу, вытащила плоскую бутылку армянского коньяка, отвинтила крышку и сделала пару глотков. Потом поставила все на место, зажгла папиросу, с наслаждением затянулась, выпустила облако дыма, окутавшее всю её голову, и задумчиво пробормотала:

— И что это Сема такую тайну из этого устроил? Никогда раньше так не суетился. Подумаешь, заболела… Даже в костюмерную сам пошёл за платьем. Это специально для этого клипа сшили. И туфельки. У тебя какой размер, кстати?

— Тридцать пятый.

— Значит, как раз будут. Тебя-то он где подцепил?

— Нигде. Я сама его склеила, — гордо ответила я. — Полгода около его подъезда продежурила и вот додежурилась, заметил наконец.

— Дуры вы, девки, — вздохнула она. — Об вас ноги вытирают, а вы и счастливы.

— Это ж не кто-нибудь с улицы вытирает, а звезда. Он когда со мной первый раз заговорил, я чуть в обморок не упала.

— Нашла из-за чего, — усмехнулась она. В моей сумочке затрещал сотовый телефон, я встала с кресла и взяла трубку. Это был Родион.

— Ну, как там, на звёздном Олимпе? — проворчал он. — Автографы ещё не просят?

— Уже очередь стоит. А что у вас?

— У нас сплошные неприятности. Такое ощущение, что девчонку решили на мясо разделать, а потом почему-то передумали. Живого места нет. Её действительно убили в ванной, а потом за ноги перетащили на кровать. Часов в семь утра это произошло. Сейчас её в морг увезли, мои ребята из милиции тут осмотрели все, сфотографировали, отпечатки сняли на всякий случай. Похоже, что убийца мог залезть в квартиру через открытое окно на кухне. Она на втором этаже, а под ней козырёк подъезда. Любой может забраться. Но это вовсе не факт. — Он помолчал. — Сдаётся мне, что наш парень все-таки сам её укокошил.

— А зачем он тогда к нам припёрся?

— Не знаю, но скоро все выясню. Я своим ребятам сказал, чтобы до завтрашнего утра не дёргались, так что время есть. Где там наш клиент?

— За платьем пошёл, а что?

— Хочу, чтобы он узнал её адрес у своего продюсера Голубева. Нужно ведь сообщить родным…

— А что, её документов там не было?

— Сумочку нашли, но паспорта не было. Может, просто не носила. Ладно, я остаюсь в офисе, жду звонка.

Не успела я спрятать трубку, как в дверь по-хозяйски постучали. Я вздрогнула, а Люба, сунув в рот жвачку, пошла открывать.

В комнату стремительно вошёл незнакомый мужчина где-то между сорока и пятьюдесятью. Плотный, с обрюзгшим лицом, на котором бегали маленькие умные глазки, волос на голове почти не осталось, а те, что ещё имелись, были седыми. На мужчине хорошо сидел светлый костюм, а ярко-коричневый галстук гармонировал с цветом его огромных туфель. Мне показалось, что при виде меня в глазах его мелькнуло недоумение, но быстро исчезло.

— Привет, Люба-краса, — бросил он походя гримёрше и сразу направился ко мне, вытянув большие руки. — Ну здравствуй, Оленька! Очень рад тебя видеть. — Я даже не успела опомниться, как он взял меня за плечи, притянул к себе и слюняво поцеловал в губы. Потом отстранился, критически осмотрел и с восхищением заключил. — Хороша! До чего ж ты сегодня хороша! Правда, Любаша, она прелесть?

— И не говори, Витенька, — натянуто улыбнулась та, опускаясь в кресло. — Тебе ли этого не знать…

— Ну ладно ты, кончай в самом деле, — похотливо осклабился он, оставляя меня и подходя к ней сзади. — Всему своё время, дорогуша. — Он начал бесстыдно мять её груди. — Соскучилась по мне, поди? Ничего, мы ещё вспомним с тобой наши деньки. Не дуйся только, лапа. — Он нагнулся и поцеловал её в затылок.

Люба даже не шелохнулась. Мужчина — я уже поняла, что это продюсер Голубев, — вернулся ко мне, застывшей около шкафа с видом испуганной идиотки. Он был почти моего роста, поэтому ему не нужно было наклоняться, чтобы прошептать мне на ухо, брызгая слюной и дыша лёгким перегаром:

— Ты где была вчера, проказница? Я тебя всю ночь ждал, между прочим.

— Мама заболела, — промямлила я первое, что пришло в голову.

Он просверлил меня глазами и усмехнулся, отходя в сторону:

— Надеюсь, сегодня все будет нормально.

Потом хлопнул в ладоши, и лицо его сразу приняло деловой вид.

— Так, где наш Семочка? В студии уже почти все готово, сейчас закончат декорации, и можно начинать.

— Он одеваться пошёл, вот-вот будет, — ответила Люба, наводившая порядок на столике под зеркалом. — И Ольгин костюм принесёт.

— Это хорошо. — Он развернулся на месте и опять уставился на меня. — Какая-то ты сегодня не такая, крошка. Неужто из-за матери?

Я кивнула. Мне ужасно хотелось достать из сумочки платочек и вытереться после его поцелуя, но я не решалась.

— А ты не слишком много грима на неё положила? — спросил Виктор, все ещё рассматривая меня.

— У неё сыпь, пришлось замазывать, — пояснила Люба.

— Сыпь? — Он брезгливо поморщился и с лёгким испугом произнёс:

— Какая ещё сыпь? Заразная?

— Нет, нет, — быстро успокоила я его, — просто плакала всю ночь, вот и…

— А-а, тогда ладно, — облегчённо вздохнул он и снова заулыбался. — Ну где же этот поросёнок?

Тут дверь открылась, и в комнату вошёл Сема. Он был облачён в экстравагантный костюм, состоящий из каких-то перьев, блёсток, колокольчиков и разноцветных кусков материи. На одной руке висело неземной красоты бальное платье, а в другой были такие же умопомрачительные туфельки. Глаза мои загорелись, я забыла обо всем и кинулась к платью, то есть к клиенту, со словами:

— Боже, и это все для меня?!

— Для тебя, для тебя, дурочка, — довольно проговорил за спиной Витя. — Только не притворяйся, что ты его не видела.

— Ах, ну да, — сконфузилась я, отходя, и только тут обратила внимание на Сему.

Он стоял, бледный и растерянный, у дверей и вопросительно смотрел на Любу. Та спокойно улыбалась.

— Ну, чего встал столбом? — грубо сказал продюсер. — Отдай костюм и иди в студию, порепетируй пока. Ольга сейчас придёт.

Так и не сказав ни слова, знаменитый певец отдал мне платье с босоножками, развернулся и вышел из комнаты, притворив за собой дверь. А Виктор сразу засуетился вокруг меня:

— Так, давай переодеваться, лапочка. Люба, помоги ей раздеться, а я платье подержу.