У каждого свой путь(СИ).Тетралогия

За спиной раздался голос хирурга:

— За это время я мог бы весь госпиталь побрить!

Женщина вздрогнула и резко обернулась. Улыбнулась:

— У меня есть оправдание — в первый раз этим занимаюсь!

Врач подошел ближе. Наклонился над Беслановым. Проверил пульс:

— Ну-с, как мы себя чувствуем? Без этой дрянной щетины выглядите значительно свежее и лучше… Пульс в норме… Зрачки не расширены… — Повернулся к Марине и попросил: — Вы не могли бы выйти в коридор минут на пять? Я хочу осмотреть места ранений. — Женщина пожала плечами и направилась к дверям. Хирург вышел минуты через две. Еще минуту разглядывал ее лицо, а затем тихо сказал: — Ранение крайне тяжелое. Ближайшая неделя будет решающей. То, как он себя чувствует сейчас, дело десятое. Если переживет неделю, будет жить. Расстраивать нельзя. Постарайтесь бывать у него чаще. Вы благотворно воздействуете на него, я заметил. Он оживился.

— Разве Амира не отправят в Моздок?

— Его нельзя шевелить. Пить ему нельзя. Если попросит, смочите губы ваткой. Вы торопитесь?

— Да нет… Я свободна на ближайшие три-четыре дня.

— Посидите с ним, если ваш приятель вам дорог. Сейчас ему поставят капельницы в обе руки. Последите, чтобы он не дергал ими. Когда станете уходить, скажите медсестрам.

Женщина кивнула и вернулась в палату. Улыбнулась в ответ на вопросительный взгляд Бесланова:

— Доктор наставления по уходу за тобой давал, вот и задержалась. Тебе капельницы поставят, а я рядом буду сидеть. Постарайся заснуть. Чем больше раненые спят, тем быстрее выздоравливают. Ясно, сержант Бесланов?

Он слабо улыбнулся:

— Ты еще помнишь мое звание в Афгане?

— А то как же! Я всех своих спасенных помню…

Две появившиеся в палатке медсестры прервали разговор. Они внесли штативы с закрепленными сверху большими пузырьками. Попросили Марину передвинуть стул ближе к голове раненого. За пару минут поставили капельницы и ушли, попросив женщину следить за состоянием больного. Она заметила, что вены на сгибах рук уже продырявлены неоднократно и спросила:

— Тебе уже ставили капельницы?

Амир прошептал:

— Перед твоим приходом убрали. Всю ночь капельницы были и когда очнулся, рядом капельница стояла. Даже в ноги делали. Одной ногой я в могиле стоял.

Она, чтобы скрыть пронзившую сердце боль, взяла с тумбочки салфетку и промокнула пот с его лба. Протерла лицо, пригладила волосы. Оглянувшись на раненых и на дверь, расстегнула сверху халат и вытащила из внутреннего кармана куртки фотографию двух обнявшихся детей. Показала мужчине, держа снимок перед его лицом сантиметрах в тридцати:

— Это мои дети, Амир. Александр и Юлия.

Собралась убрать, но он остановил:

— Подожди. Дай посмотреть. Держи чуть повыше… — С минуту разглядывал. Затем сказал: — Мальчик не твой, а в дочке что-то есть от тебя.

Степанова аж головой закрутила:

— Сын действительно приемный. Ты наблюдательный! А теперь спи. После поговорим. Ты уже устал. Я буду здесь, не беспокойся.

Целую неделю она практически не отходила от постели Бесланова. Днем и ночью сидела рядом. Впервые не требовала у Бредина и Огарева отправить ее на задание. Собственное ранение в руку, в связи с наступившим покоем, наконец-то начало зарастать.

Однажды генерал сам позвонил Огареву, удивленный странным молчанием обычно неугомонной подчиненной. Полковник подробно рассказал обо всем. В том числе и о решении использовать знания Степановой для ликвидации банды. О нехватке людей в батальоне и о встрече Марины со старым знакомым. О перевербовке Бесланова и его ранении. Не скрыл факт бегства Ахмада и потерю троих ребят. Бредин долго молчал, а затем ответил:

— Передайте сержанту, что в ближайшее время от меня заданий пока не будет и она поступает в ваше распоряжение. — Немного помолчав, добавил: — У Маринки характер наглый, напористый, как у десантника, вы уж приглядывайте за ней. В случае чего, если чувствуете, что не справиться, мне звоните. Я найду на нее управу!

Огарев коротко ответил:

— Есть!

Полковник откровенно радовался тому обстоятельству, что женщина пропадает в госпитале и пока ничем не интересуется. За это время ребята из батальона кое-что сумели разузнать о местонахождении Ахмада.

Горев, сбежав из Грозного с последним охранником, вернулся в подвал на окраине города. Испугавшись, что теперь его обложат, как зверя, связался с Масудом. Сообщил, что возникли большие проблемы с российским спецназом и они идут по его следам. Спросил:

— Что делать, Ахмад-сахиб? В квартире Мурзы была засада. Мои охранники успели предупредить, но теперь по моим следам идет спецназ. Из охранников остался живым только один. Остальные или в плену, или убиты. Учебный центр, еще не начав работать, уже под угрозой. Я не знаю, что делать. Ситуация очень запутана. На федералов натыкаешься даже там, где их не должно быть по докладам разведки.

Ахмад Шах долго молчал, а затем сказал:

— Уходи! Для тебя найдется дело и в другом месте.

Уже на следующий день, к вечеру, Горев отправился в лагерь по подготовке боевиков, расположенный под Бамутом. Кроме охранника, у него был проводник и еще пара мрачных чеченцев. Они практически ничего не говорили, зато выполняли его приказания.

Через неделю Николай приступил к обучению диверсантов. Группа состояла из ста человек. Занятия велись десять часов в сутки с перерывом на молитвы. Закончив “уроки”, Горев торопливо скрывался в палатке. Мрачно смотрел перед собой, а видел женщину в форме: из-под фуражки выбились золотистые волосы, зеленые глаза горят гневом. Это видение вовсе не прибавляло ему хорошего настроения. Он видел ненависть в ее глазах

Подполковник Силаев командовал артиллерией. Минометы били по позициям боевиков, закрепившихся под Бамутом, практически без перерыва. Костя едва успевал уточнять координаты для ведения огня, закрепившись с полуротой мотострелков на ближайшей господствующей высоте. Одновременно приходилось отбивать атаки боевиков. Те видимо сообразили, что отсюда идет корректировка огня и лезли напролом, стремясь смять отряд.

На помощь, как никогда кстати, подошла небольшая группа десантников и чехи отступили, потеряв в первой же рукопашной почти половину отряда. Силаев подошел, чтобы поблагодарить лейтенанта, командовавшего ими:

— Спасибо, мужики! Выручили! Думали все, смерть пришла!

В ответ услышал:

— Да ерунда! Мы теперь дальше пошли. Чехи вот-вот рванут в бега…

Голубые береты исчезли из глаз в мгновение ока, скрывшись за соседним холмом. Подполковник посетовал, что забыл спросить фамилию командира. Отложил в уголок памяти смуглое худощавое лицо молодого лейтенанта и решил, что найдет его, когда возьмут Бамут. Но разве мог он предугадать, что начатый штурм закончится отходом российских войск на старые позиции. И начатое наступление ничего не принесет российским войскам, кроме новых жертв.

Амира Бесланова через полторы недели отправили в Моздок, когда опасность для жизни миновала. Марина проводила его до вертолета. Шла рядом с носилками и держала за руку, уговаривая:

— Амир, ты там не скучай. Выздоравливай и возвращайся. Будет возможность, я прилечу в госпиталь. Не спеши, лечись по-хорошему.

Пока шла погрузка других раненых, она сидела на корточках рядом с ним. Погрузка заканчивалась и она наклонилась, чтобы поцеловать в щеку. Он неожиданно ухватил ее рукой за шею и поцеловал в губы. Степанова не рискнула оттолкнуть мужчину, но и не ответила. Хирург предупредил, что швы совсем слабые и любое напряжение может спровоцировать разрыв. Бесланов отпустил женщину и тихо сказал:

— Потом поговорим, когда вернусь…

Она несколько смущенно ответила:

— Обязательно…

Погладила его по исхудавшей щеке и выскочила из вертолета. Стояла на взлетной полосе, глядя, как винты рассекают воздух. Проводила взглядом гудящую “стрекозу” и направилась к стоящим в ряд БТРам: всегда находился хоть один, да идущий в их сторону. Так было и на этот раз. Десантники охотно взяли ее с собой.