Двойной удар Слепого

Поэтому Батулин и Шарлотта вряд ли пренебрегнут рыбной ловлей ради занятия любовью и договорятся на вечер.

Мерцалову вновь пришлось усмехнуться, потому что он заметил, как Валентин Батулин приблизил свой ботинок к дутым сапогам женщины и коленом коснулся ее колена. При этом его лицо оставалось таким же невинным, как и в первый день его рождения: блаженная улыбка, предупредительно вскинутые брови, мол, я исполню любое ваше желание, кроме, конечно, отложить рыбалку.

Шарлотта чуть развела ноги и сжала коленями колено Батулина, при этом глаза ее блестели, словно в них раздуло ветром два уголька. Мерцалов весь превратился в слух и в зрение.

– Мы встретимся сегодня? – Батулину приходилось говорить достаточно громко и отчетливо – так, чтобы Шарлотта смогла разобрать английские слова.

Она наклонила голову к плечу – скорее утвердительно, чем отрицательно.

– Все может быть, – промурлыкала она. По всей видимости, эту фразу она любит повторять довольно часто, поскольку такая формулировка ни к чему не обязывает – не собеседника, конечно, – а ее саму.

– Я мог бы прийти к вам, – по тону Батулина стало понятно, он не уверен, что произнесенное им «мог бы прийти» Шарлотта не истолковала как «приду».

Шарлотта рассмеялась, допила кофе и вынула из стакана для салфеток остро отточенный карандашик, которым постояльцы записывали в меню заказы на завтрашний день.

– О'кей? – выдохнул Батулин.

– Если мужчина приходит к женщине, – Шарлотта раздвинула уголки губ так, что появилась узенькая перламутровая полоска ровных зубов, – то это не очень хорошо.

– Шарлотта, вы против? – вторая нога Батулина двинулась вперед.

– Да. Но если поздно вечером женщина случайно зайдет в соседний номер.., вернее, у нее кончится газ в зажигалке и нечем будет прикурить, а бармен уйдет спать…

– Я понял, – и Батулин быстро назвал номер своих апартаментов.

Когда в разговоре прозвучало числительное, тут же возникла непреодолимая проблема. Можно вполне сносно знать язык, но если долго не практикуешься, то числительные, когда ловишь их на слух, остаются тайной за семью печатями. Еще до десяти, до двадцати можно разобрать, но если говорят быстро, все сливается в абсолютно лишенный смысла звуковой поток. Наверное, поэтому на Западе принято называть номера телефонов по одной цифре, а не трехзначными и Двузначными числами, как это делают у нас.

Шарлотта опять засмеялась и покачала головой.

– Ничего не поняла, – она протянула собеседнику карандаш и сложенную вчетверо салфетку.

Батулин аккуратно, как первоклассник в прописях, вывел цифры, затем нарисовал циферблат часов и поставил возле него вопросительный знак.

Мерцалову, не знай он, где поселился Батулин, пришлось бы довольно туго, ведь цифры он видел в зеркальном изображении. Но все равно читал их и запоминал, пока исключительно ради тренировки.

– 0-хо-хо! – произнесла Шарлотта, водя кончиком карандаша над нежной бумагой салфетки. – 0-хо-хо, это довольно сложно – выбрать время.

– Смелее, – подбадривал Батулин.

«В Москве ты, наверное, обходишься менее изысканной беседой с женщинами, а перед ней корячишься», – щурил глаза Мерцалов, водя вилкой по дну пустой тарелки.

Кофе тоже не оставалось, но позволить себе подняться или сделать жест бармену он не мог, боялся упустить что-нибудь важное. Что может быть важнее времени назначенной встречи? Она являлась ключом ко всему плану Мерцалова, который любил действовать не только наверняка, но изобретательно и чрезвычайно жестоко.

– Да-да, а во сколько же темнеет? – наморщила лоб Шарлотта. Она прочертила карандашом внутри нарисованного циферблата штришок возле четырех часов, затем провела от него по движению часовой стрелки линию и остановилась возле двенадцати.

Мерцалова позабавила такая предусмотрительность.

Женщина сперва указала четыре часа, когда темнеет, а затем указала двенадцать, чтобы Батулин, не дай Бог, не спутал двенадцать дня и двенадцать ночи.

– Ну что ж, вот мы и договорились. Какое вино вы предпочитаете?

– Шампанское, – ответила Шарлотта и чуть повела плечами.

Валентин сразу сообразил, что она хочет, покинуть бар, поднялся.

Женщина встала.

– Спасибо за беседу, Валентин. Не надо меня провожать, встретимся вечером.

Батулин отодвинул ее стул.

– Ну что ж, до вечера, – вздохнул Батулин.

Глаза его вспыхнули и погасли. Затем в них засветился совсем другой огонь – огонь рыболовного азарта.

Мерцалов сомневался, правильно ли он рассмотрел, все-таки расстояние было порядочное да и попробуй разберись в зеркальном отражении, куда показывает часовая стрелка. А цифры возле делений ни Шарлотта, ни Батулин проставить не догадались.

Олег дождался, когда Батулин выйдет из бара, поднялся и подошел к окну, якобы посмотреть, какая стоит погода. Одной рукой он развел планки тонких металлических жалюзи, а второй прихватил со стола салфетку, на которой были нарисованы часы и написано несколько цифр.

Шарлотта уже шла по направлению к озеру, держа в руке короткую удочку. Одета она была во все серое, если не считать темно-синих сапог, доходивших ей почти до колена.

Даже не глянув на салфетку, зажатую в левой руке, Мерцалов вышел из бара и только тогда сунул скомканную салфетку в карман. Зайдя в номер, он стал одеваться потеплее. После каждой надетой вещи он замирал, прислушиваясь. Батулин все еще возился в своем номере.

«Наверняка снасти распаковывает, кумекает, с какими лучше рыба ловиться будет».

Вскоре хлопнула дверь соседнего номера. Выждав секунд двадцать, Мерцалов тоже покинул свои апартаменты. Он заметил, как мелькнула спина Батулина за поворотом коридора, затем увидел его на крыльце и нагнал на берегу озера.

Батулин чуть испуганно оглянулся.

«Наверное, ночные страхи не прошли».

Мерцалов дружелюбно улыбнулся. Батулин что-то пролепетал по-английски насчет великолепной погоды, после чего Олег снял перчатку с пышными меховыми отворотами и подал ему руку.

– Да, отличная сегодня погода, – сказал Мерцалов по-русски. – Давайте знакомиться: Александр Слипин.

– Ой-ля…

Батулин вяло пожал протянутую ладонь и продолжал настороженно смотреть на своего нового знакомого, колеблясь, ответить ли тоже по-русски или изображать из себя гражданина любой другой страны.

– Да не тушуйтесь, – рассмеялся Мерцалов, – я с первого взгляда на вас понял – русский. Не ошибся? – он надел перчатку и зашагал рядом с напряженным Батулиным.

– Как вы поняли? – выдавил из себя Валентин. Его нерешительность в ответе чувствовалась еще и потому, что он продолжал говорить с каким-то диким деланным акцентом, как будто держал во рту огромный комок жевачки.

– Я это по глазам определяю, – Мерцалов повернулся лицом к Валентину, и тот увидел лишь поблескивающие стекла очков, но никак не выражение глаз собеседника.

– По глазам? – изумился Батулин. – У меня какие-нибудь особенные глаза?

– В том-то и дело, что не особенные, а самые обыкновенные. Обыкновенные глаза обыкновенного русского человека.

– Не может быть!

Батулин, если бы имел под рукой зеркальце, обязательно заглянул бы в него.

– Может! – настаивал на своем Мерцалов. – Я же узнал.

В этот момент он не чувствовал никакой ненависти к Батулину, ему было искренне весело разыгрывать собеседника. Как каждый профессионал, он не имел права испытывать никаких эмоций – только холодный расчет. Жертвы являлись для него всего лишь материалом, переработав который, он получает деньги. Так поступает хирург с оперируемым. Ведь ему нет дела до боли, которую испытывает привязанный к операционному столу больной, – это забота анестезиолога. Лишь бы не дергался пациент, лишь бы не мешал делать ровные, быстрые, просчитанные движения острым скальпелем.

– И все же глаза здесь ни при чем, – Батулин уже немного отошел от первого испуга.

Разговор шел безобидный. Человек, назвавшийся Слипиным, наверняка просто коротал время и радовался, что встретил в засыпанной снегом Норвегии земляка.