Изверги

— Ну, господа-товарищи, все прибыли?! — слегка зазывно и в то же время чуть шутливо вроде как начал было свою речь толстенький коротышка. И все уважительно потихоньку по мере подхода концентрировались вокруг него.

— Представьте себе, уважаемые, что сегодня, как и ровно, пять лет тому назад, именно, этого же числа и месяца мы впервые собирались здесь чтобы почтить памятью безвременно усопшего товарища — великого государственного деятеля! — Виталия Ибрагимовича, который завещал нам: никогда не вешать носа и смело следовать его примеру… Ура! Господа…

Прозвучало вялое и нестройное — ура! — редкие хлопки в ладошки в основном женских голосов и ручек, а затем толпа плавно и уже намного организованнее двинулась к роскошным столам без каких-либо стульев — по-американски — на которых красовался весьма доброкачественный выпивон и далеко непростая закуска. Однако особой популярностью пользовались шашлыки. Количество, которого, периодически дополнялось шустрыми руками почти невидимой прислуги по мере его приготовления. За время банкета будет съедено, по меньшей мере, четверть быка.

Хоть и на первый взгляд как может показаться, все вроде как уж слишком хорошо одеты для проведения отдыха на природе. Но внимательнее приглядевшись, начинаешь прекрасно понимать, что эти люди знали куда едут и как для этого надо быть одетым, чтобы было удобно и практично. А нарядность их заключается скорее только лишь в их достатке.

Как ни странно могло бы показаться, но среди этой разномастной публики можно было увидеть в одной «куче»: некоторых депутатов, работников милиции, прокуратуры и других «эпохальных» функционеров, а так же ещё и каких-нибудь немаловажных дельцов… Имелись и такие субъекты в не редкости, которые, снимая модные футболки и рубахи под ласкающими лучами утреннего солнца, оголяли свои «синие» торсы. Обнажались, выказывая тем самым действием на всеобщее обозрение толстенные золотые цепи на шеях и разрисованные чисто тюремными наколками тела то бишь татуировками различной тематики. Здесь были и «церкви с куполами» и «тигриные оскалы»… и другие художественные произведения с не менее острыми претензиями к искусству и жизни.

Никого в принципе не смущало что: «овцы», «сторожевые псы» и «волки» веселились вместе. Всем было хорошо. Все прекрасно друг друга знали. Да мало того, неоднократно уже пили и перепили на брудершафт — и спьяну: обнимались нередко уже фамильярно, а иной раз даже лобызались, панибратски шутили… Но каждый, чётко всё-таки знал меру во всех этих своих действиях, и каждый, волей-неволей всё-таки ещё знал и то: кто он сам — а кто тот. Кроме того, как бы они все не были пьяны, а перепивались зачастую до «усрачки» — однако здесь никогда не было публичных никаких серьёзных ссор или скандалов. На таких «увеселительных» сборищах всегда присутствовали весьма тёплые взаимоотношения. Яркая или даже блистательная всеобщая любовь, почтение и взаимоуважение и всё это при всеобщей потаённой подсознательно-обоюдной — жутчайшей! — ненависти. Каждый, был всегда под одним и тем же «дамокловым мечом» — взаимной нужности и неотступно помнил об этом.

А тем временем на поляне уже вовсю звучала музыка. Продекламирован был уже далеко не первый тост. Все громко переговаривались, травили свежие анекдоты, пили, закусывали и смеялись… Помалкивали единицы, пожалуй, только новички. Эти только как говорится, присматривались, привыкали пока или пока ещё были относительно трезвы, просто осторожничали. А вот остальные кто вполне уже бывалый — вели здесь свои обычные, немало развязные светские беседы.

Такая сходка, если таковой можно назвать это собрание, где присутствуют почти всегда представители власти, по сути своей имела совершенно не развлекательную цель и, будучи по статусу в большей степени тайной, нежели официальной способствовала в большей мере обыкновенному сближению одних с другими. Причём при очень малозначительных обстоятельствах. Таких как день рождения Иван Иваныча или годовщина свадьбы Таисии Петровны или другого чего-нибудь подобного этому.

Всё здесь решалось только властью денег и — не более. Именно деньги являются самой главной движущей силой в любых вопросах общества, которое здесь сейчас собралось. Так вот тут, кстати, порой тайно совершались к тому же ещё и многие товарно-денежные манипуляции. Заключались порой неписаные подчас крупномасштабные договора. Что тоже было весьма удобно и взаимовыгодно. Выгода вообще имела первостепенное значение здесь.

Внимательнее присмотревшись и наконец, увидев, что они уже порядочно «приняли на грудь» к тому же у некоторых (а у слабого пола тем более кроме как исключительно отдельных особ) успели не только развязаться языки, но и в некоторых случаях даже слабо совсем ворочались. А значит, всё-таки ещё есть возможность подслушать их случайные речи. Таким образом, как бы лишний раз вкусить, чем же это общество, так сказать, вообще дышит. А добиться этого можно только прогулявшись среди отдельных рассредоточенных ячеек общего данного скопища людей с широко «раскрытыми ушами». Да собственно начну-ка с первых попавшихся, а там будет видно.

— Ты мне, Стёпа, вот что объясни. С какого хрена, я должен терять свои «бабки», отдавая ему эту квартиру? Нет! Конечно, по закону она его! Тут я ничего сказать не могу. Он детдомовец это понятно, что ему полагаются по исполнению его совершеннолетия, его, эти метры… Государство, так сказать, обязано предоставить, но с другой вот-тушки! стороны. Какого хрена, я буду выписывать ему ордер, если тут Иван Иваныч тоже нуждаясь готов отблагодарить меня. Если я так сказать войду в его ситуацию и передам ему эту жилплощадь, а? Вот, ты, мне объясни… Скажи, что я не прав… А ведь с жильём у нас проблемы… — так вслух рассуждал мужчина, вцепившись за грудки собеседника двумя руками и тряся его из стороны в сторону. Стёпе явно это не нравилось. Но будучи пьяным, он даже не пытался остановить агрессивного действия мужчины. Он был очень сильно занят, прежде всего, сохранением своего собственного равновесия. Периодически. Нет-нет, да и всё-таки пытаясь, вяло одной рукой чисто символически освободить от захвата кистей собеседника свою белую импортную сорочку с чёрным лейблом на нагрудном кармане где «золотом» было написано LONDON. Наконец порядком устав он миролюбиво и смачно хоть и немножко неуклюже поцеловал того в нос и сообщил:

— Я не Стёпа… Я Николай Гришови… Григори… ик… — но, так и не выговорив, он обречённо махнул рукой, и уже вовсе не думая о свободе, закрыл глаза и полностью отдался воле провидения. Тот не унимался, проворно повернувшись к столу, схватил, и тут же махнув как бы промежду прочим очередную стопочку водки, настойчиво продолжал почему-то стоять на своём, но уже, правда, далее не распуская своих рук:

— Нет! Стёпа, хочешь, я тебя квартиркой обеспечу… И недорого, а этот хренов молокосос пусть в общежитии живёт. И все они… Хочешь? Нет! Хочешь, подарю? — совсем за малюсенькую мзду. Мне же тоже надо кушать!

— Мне не надо… у меня ужо есть… — ответил «Стёпа» и опять сильно-сильно зажмурился. Отчего казалось, что он уже согласен быть и Стёпой… да и вообще кем угодно только бы его немедленно оставили в покое.

Наблюдать за этими двумя субъектами, честно говоря, уже порядком надоело. Пойду я вообще прогуляюсь среди присутствующей публики. Посмотрю, послушаю. Чем — вообще — дышит сей контингент. Иду и слушаю. Там и сям, везде, всюду слышится разное. Кто о чём. Настойчивое какое-то — безумное! — поветрие стяжательства и необузданной наживы. И ведь главное: хвастаются друг перед другом!

Вот тут поблизости дамы ведут беседу о: блузочках, шпильках, бретельках, каких-то «красненьких бюстиках», шикарных итальянских комбридесах, французском парфюме и так же о другой мелкой галантерее или прочем довольно-таки дорогом имуществе — аналогичном этому.

Другие, собравшись рядом в кучку, оживлённо болтали о каких-то (по их словам) неимоверно вкусных деликатесах и так смачно расписывали свои впечатления при дегустации, что скажу как на духу. Я был несколько излишне поражён их умением: пересказом сводить с ума внемлющих, что даже колкая ревность как вполне (по собственному мнению) искушённого литератора исподтишка цепляла меня за живое.