Офицер особого назначения

Вот так близко и осязаемо Николай Дмитриевич видел Дон впервые. Наблюдал однажды из окна вагона ночью водную гладь, мост. Теперь перед ним во всю ширь река катила небольшие волны, ветер доносил пропитанный речными запахами воздух — дыши и любуйся. Придется ли еще раз свидеться?

— Я тоже не думал больше побывать на берегах Дона после учебы в Ростове, — отвечая на немой вопрос отца, ответил Сергей, — а вот уже который раз переправляюсь через него и не могу наглядеться.

Путники заночевали в Калаче. Заехали в пустующий двор, остановились под разлапистой яблоней с большим количеством завязей. Сергей попробовал на вкус: пресные.

Вскоре возле автомашины появились пять-шесть пацанов, уселись плечом к плечу на поваленном стволе груши, смотрят на военных молча, перешептываются. Появился милиционер в гимнастерке с левым пустым рукавом, проверил документы. Рассказал, что хозяева подворья расстреляны немцами, а соседи присматривают за домом и садом. Сын на фронте, после войны возвратится — будет где возродить новую жизнь.

— Вы тоже здесь ничего не берите, не ломайте, — обратился страж порядка к военным. — Те мальчишки — в охране.

Сергей оставил отца в кабине, чтобы смог хорошенько выспаться на широком сиденье, сам забрался в кузов, приготовил именной «беретта» к стрельбе, переоделся в отцовы ватные брюки, телогрейку, подложил под голову вещевой мешок, набросил на ноги кусок брезента.

Ночь выдалась тихой, звездной, прохладной. С Дона слышался приглушенный шорох волн, всплески, тихие мужские и женские голоса. Он лежал с открытыми глазами, глядел на звезды. В летнем вечернем воздухе они сияли ярким светом. Вспомнились прошлогодние отступления. Тогда небо и звезды были серыми, чужими, смотреть на них не хотелось.

Подумалось: «Говорят, на огонь и воду смотреть не надоедает, а по-моему, на звезды тоже. Мерцающая красота!»

Только что смотрел на звездное небо, а отец уже тормошит: «Подъем!» Розовый восток окрасил алым цветом серые пушистые облака, верхушки деревьев, туманную даль над Доном.

Когда взошло солнце, путники по грейдеру мчались к Сталинграду. Панорама теперь — на сколько глаз хватает — иная, чем в Задонье. Повсюду видны следы недавних боев: побитая и сожженная боевая техника, изрытая воронками и окопами земля, безлюдье. У Мариновки свернули на Красноармейск. В городе в первую очередь отыскали рынок. Купили для малыша на пеленки три пары теплых байковых портянок, столько же хлопчатобумажных, одна бабуля уступила недорогое детское одеяльце: синее атласное сверху и ситцевое с внутренней стороны, две распашонки совершенно новые. Николай Дмитриевич для Зины приобрел без согласования с сыном красный вязаный шарф. Довольные покупками, направились в пригород. Бывшие штабные землянки различных управлений 64-й армии отыскали быстро. Здесь пока ничего не изменилось. Сооружения охранялись в ожидании, когда будет окончательно вывезено военное имущество. Нетронутым оно оказалось в землянках разведывательного отдела. Погрузка четырех столов, восьми стульев, двух сейфов много времени не заняла. Уставшие от безделья охранники в считанные минуты справились с работой, дополнительно набросали в кузов десяток лопат, ломов, кирок, пил.

— В хозяйстве пригодится это богатство, а здесь покрывается ржавчиной, — сказал седоусый старшина, — приезжайте еще.

Солнце было в зените, когда нагруженная доверху автомашина прибыла в Бекетовку.

В районе Сталгрэс в бывшей гостинице размещалось Сталинградское областное управление НКГБ. Майору Бодрову пришлось затратить немало времени, чтобы отыскать капитана Довженко. Оперативный дежурный лично ходил с Сергеем по кабинетам, но никто не мог сказать, где его найти. Посетили временный изолятор — длинный кирпичный барак с проходом посредине и камерами для содержания арестованных по обеим сторонам. Но и там капитана не было. Помощник дежурного подсказал, что в одной из землянок вблизи изолятора живет какой-то капитан. Сергей бросился бегом к указанной землянке, распахнул дверь — на боковой лежанке, выстеленной стругаными досками, в одиночестве сидел капитан Довженко. Он не узнал Бодрова, возникшего в ярко освещенном створе двери, вскочил, расправил под ремнем гимнастерку, представился.

Сергей обнял Довженко, дрогнувшим голосом сказал:

— Рад видеть вас, товарищ капитан, живым и, надеюсь, здоровым. Начал терять надежду отыскать оперативника СМЕРШ Юго-Западного фронта в этом… — Бодров покосился на стоявшего рядом дежурного, — богоугодном заведении.

— Рад за вас, товарищ майор. Думал, до конца войны не выберусь, как вы выразились, из «богоугодного заведения», — ответил Довженко. — Самая трудная работа приятнее безделья.

После вручения предписания капитану Довженко убыть в распоряжение управления контрразведки СМЕРШ Юго-Западного фронта «студебекер» покатил к центру Сталинграда.

— Василий Иванович, — обратился Сергей к капитану, — как развивались события, связанные с попаданием пули в изображение Сталина на теле Сыча?

— Никак.

Довженко рассказывал, что на очередном докладе начальнику армейской контрразведки по делу капитана Бодрова полковник распорядился, чтобы закрыли его и не позорились перед разведывательным отделом войск НКВД по охране тыла, а в дальнейшем об этой глупости не вспоминали.

— Так было прекращено ваше дело, по которому не велось каких-либо записей. Началось на словах, ими же и закончилось. Я потом пытался вас найти, но не смог.

— Вы-то как оказались под следствием? Я все время думал, из-за меня пострадали.

— Следствия не было. Велось дознание по поводу… Вам вряд ли будет интересно слушать о наших внутренних контрразведывательных неурядицах. Они в любом ведомстве имеются. На меня бывший подчиненный настрочил всякой всячины, причем совершенно неожиданно, приводил трудно проверяемые факты. А тут передислокация, я остался в Сталинграде, так как дело касалось города. Я тогда не успел закончить оперативную разработку шпионско-диверсионной группы, материалы передал своему помощнику Козюку, но у него дело заглохло. Теперь мне придется начинать сначала. Тут меня вызывали один раз в неделю на собеседование, поговорит оперативник со мною о том о сем, да так интересно, что сам зевает. Жду-пожду, когда закончится зевотное дело, не разоблаченная мною вражеская группа действует, а я отдыхаю. Наконец вас дождался, теперь опять — за работу!

— Козюк отстранен от должности. Ведется следствие по поводу его связей с той диверсионно-разведывательной группой, которую вы не успели разоблачить. Он-то и помог Усатому, чтобы тот не оказался в военном трибунале.

— Откуда вам известно об Усатом и Козюке? — недоуменно посмотрел Довженко на Сергея. — Вас перевели на службу в СМЕРШ?

— По приказу НКВД СССР разведывательным органам войск НКВД по охране тыла действующей армии поручено ведение контрразведывательной работы на подведомственных территориях. Усатый попал в ее сети.

Николай Дмитриевич знал о Довженко из рассказа Сергея, внимательно вслушивался, о чем говорят офицеры. Не выдержал.

— Товарищ капитан, — обратился он к Василию Ивановичу, — превеликое вам спасибо за сына.

— О чем вы? — удивился Довженко.

— Майор Бодров — мой сын.

Капитан посмотрел на шофера, затем на Сергея с недоверием.

— Это правда? — улыбнулся он майору.

— Самый настоящий, родной!

— Чудес на свете великое множество, но такого в жизни не бывает, чтобы отец с сыном на фронте вместе по командировкам ездили. Начни кому-нибудь рассказывать, не поверят. И я бы не поверил.

— В этом путешествии вам предстоит встретиться еще с одним чудом. У меня родился сын! — воскликнул Сергей. — Мы вместе заедем к нему знакомиться.

— Возможно, и внучка, — заметил Николай Дмитриевич. — Наговоришь о сыне, а окажется дочка.

— Па! Я чувствую, я знаю, родился сын! Мне одна добрая пожилая женщина говорила, если очень и очень хотеть, чтобы родился сын, обязательно так и будет. То же самое и с дочкой. У меня же в мыслях только сын.