Время своих войн-1 (СИ)

   (конец вводных)

   --------

   Средние ежедневные потери солдат и офицеров в Великую Отечественную, если взять на учет каждый день той войны, что не был похож один на другой, был неравен победами, еще более поражениями, - составили более 8 тысяч убитыми. А всего, вместе с ранеными - 20,5 тысяч. В день!

   И 15 тысяч солдат и офицеров мы потеряли за всю Афганскую компанию, хотя США и Европа вкладывали огромнейшие средства в талибов (они их и создали), в их обучение, оснащение, идеологию - организовывали и оплачивало содержание их баз на территории Пакистана, выпуская того джина из бутылки, которого спустя полтора десятилетия сами же с неимоверным трудом будут загонять вглубь, но так и не загонят. Купят. Но русские уже показали новый способ войны, тот до которого, как со вздохом признавали многие американские аналитики, они, к сожалению, не додумались во времена войны Вьетнамской, которую с треском проиграли, потеряв там в десятки раз больше, чем Россия за девять лет Афганской, а это без учета "Вьетнамского синдрома" - покончивших счеты с жизнью ветеранов, а также "съехавших с катушек"...

   Вроде не осень, не зима, а настроение осенне-зимнее, сны замучили, сомнения в правильности каких-то давних решений, действий, словно настала пора исповедываться - только вот кому?

   Бог так поживает, как кто понимает.

   - У Михея написано: для сирот не Петр с ключами и вопросником у ворот, а сам Бог встречает, особую калитку отворяет - одну для воинов и сирот... Мы сироты государства нашего.

   Миша в бога не верит, но слушать Сашку ему приятно. Лоб той верой мажут, которая больше скрипит. Только не понимает - чего это Сашка так расстраивается, были уже лихие дела...

   Миша добродушный. Такой же добродушный (только глаза пронзительные) был и после того, как пулемет пришлось тряпками обмотать и ссать на них, когда любой неумный, посмотрев на то, что он натворил на подходах, в сердцах готов был обозвать его мясником, не понимая, что фактически спас группу с единственной доступной для одного мощного рывка стороны. Но не дал завершить этот рывка. Никому не дал... Некоторых пришлось добивать, но это дела технические. Пулемет все-таки... А вот у Сашки раненых не бывает. Хотя у Сашки, когда готовится стрельнуть, глаза у него вовсе не пронзительные - бесцветные серые...

   Сашка-Сорока любое дело "воробьем" - клюнул и упорхнул - воробью разбег не нужен. Миша-Дрозд устраивался обстоятельно, потом еще и покряхтит, с точки снимаясь. Словно с разбега ему надо - как иному гусю.

   Сашка знает кучу премудростей, такие специфические, как ведет себя пуля над водой, и что стекло "раздевает" пулю, не гарантируя поражения - дальше вступает фактор удачи для обоих. Сашка в некоторых делах на собственную удачу не рассчитывает, практикует сдвоенный выстрел.

   Миша живет не знаниями, а наитием, ощущениями - что правильно, и что неправильно, не ошибаясь, и всякий раз удивляя инструкторов. Он не может объяснить - почему попадает, почему всякий раз угадывает оптимальное расположение собственной огневой точки-поддержки подразделения, откуда чувствует запасные позиции и лучшие пути отхода, при этом кажется недалеким, даже туповатым, но всякий раз лучшим. В учебном центре это многих раздражало, до той поры, пока "по Мише" не был спущен устный приказ - не придираться.

   Миша уже не раз обещал Сашке (когда на того нападала такая же хандра), что вынесет, не оставит. Миша в своих силах уверен. Как тогда, в Афгане, на высотку разом занес свой пулемет с комплектом, оглушенного обвалившимся камнем Петьку-Казака и раненого в ногу Леху-Замполита. Замполита - положив поперек себя, словно увязанного барана, а Казака - взяв подмышку, тряпкой на согнутом локте. Того и другого в полной сбруе, если не считать автоматов. Прикрывал отход Сашка-Снайпер. И так прикрывал, что потом понять не могли - кто же больше накрошил? Очень сердитый Миша-Беспредел своим пулеметом, уже с высотки, или Сашка-Снайпер, который фактически со своего места так и не сдвинулся, остался внизу, где живого места не осталось, а пули, словно ослепли - его не тронули, а всем зрячим стрелкам он раньше свет потушил... Но это были, как потом говорил Извилина, уже не "умельцы", а пакистанские колхозники с автоматами. Можно сказать, повезло.

   - Вытащу! - говорит Миша. - В лучшем схроне похороню! Если есть шанс, значит, будет и случай

   - Слоны - мои друзья, - отвечает Сашка. - Верю!

   - Ну, так что ты? Чему расстраиваешься?

   - Тому, что, быть может, мне тебя тащить придется... Жри меньше!

   - Типун тебе на все места!

   Некоторое время опять работают молча.

   - Странно это, - говорит Миша, - думаем об евреях, а кого бить собираемся? Почто по ним-то? Вроде бы, интеллигентная нация. Вежливые!

   - Не по нации, и даже не по евреям, которые вовсе не нация, а надстройка всем, а по существующему порядку вещей, - толкует Сашка. - Тебя порядок вещей устраивает?

   - Нет.

   - Ну и заткнись, пожалуйста, без тебя тошно.

   Для русских разделение на "свои-чужие" по национальному признаку - непродуктивно, оно продуктивно только для еврейства, которое рассматривает кровь как собственную партийную принадлежность. Дело во все века известное, но такое же удивительное - как это? - не по личным качествам привечать, не индивидуальной человеческой стоимости оценку давать, а приваживать, объединяться по племенной носатости, топя всех остальных? Смешно и грустно. Но еще чуточку неловко, брезгливо, словно цепанул рукой чужой плевок...

   - Все наготове, - говорит Сашка. - Сани в Рязани, хомуты в Москве на базаре, кони по всей России - жеребятами - жди, когда подрастут, да залечатся, поскольку половина с рождения хромает...

   - Рассосредотачивается Россия! - одобряет Миша. - Чтоб все разом не накрыло медным тазом!

   Не поймешь - всерьез или шутит, скорее шутит - образ держит.

   Переводит разговор с кислого на сладкое.

   - Мастак Седой! Негритосок навещает - зачастил. Что скажешь, если в самом деле забеременеют?

   - Скажу - Господь второй шанс дал - вымолил у него себе продолжение, вот и выправляется жизнь, - назидательно произносит Сашка.

   Миша-Беспредел, он же (по выражению Сашки) - "Дрозд-безбожник", даже не берется подтрунивать, как непременно бы сделал в другое время, говорит отвлеченно:

   - Я вот тоже - тот самый осел, которому надо не о перспективах, а морковку перед носом вешать... - мысленно поминает Дарью, и тут же сам себя обрезает: - Все - амба! Шабаш! Наработались. Будем оладьи-блины разводить...

   - Сковородки нет! - говорит Сашка, тем не менее, отложив топор, принимается чистую, как слеза, смолу обирать с рук опилками. Такое лучше делать сразу, пока не зачернилась, не вобрала в себя грязь.

   Миша-Беспредел бросает на Сашку укоризненный, едва ли не презрительный взгляд, кулаком сбивает лопату с древка, снимает котелок с камней и пристраивает ее среди углей - накаливаться. Одновременно думая, что про бога с Сашки лучше лишнего не спрашивать и не спорить, когда зарывается, что та монашка, и очень хочется сказать, что "про шанс божьего зачатия".

   "Послушай, Александрыч, - порой втолковывает Михаил, когда Сашка, обычно хладнокровный, чересчур "бушует за небесное": - Ну, хорошо, ты говоришь - "Бог есть". Пусть есть, если тебе так хочется - мне все равно - не могу опровергнуть, не могу подтвердить, как и ты, кстати, а значит, это вопрос чьей-то веры, и исключительно, когда сильно приспичит. Мне не припекло, потому скажи, каким боком это должно меня затрагивать? Что ты опять взъелся? Ближайшая-то задача проста до чрезвычайности - прожить жизнь достойно! Соображаешь? Другие, отвлеченные, требую внести в раздел задач сомнительных, они нам не по характеру..."