Тридцатого уничтожить!

— Братишка! — закричал капитан, осторожно приподнимая голову Савелия, — Как же так, братишка?

— Хлопотно все, Андрюша, — попытался улыбнуться Савелий, хотел еще что-то добавить, но потерял сознание.

Бой стих так же внезапно, как и возник: душманы словно растворились среди скал, прихватив с собой убитых. Выставив охранение. Воронов быстро и умело перевязал Говорком, затем связался с командованием по рации. Доложило происшествии и попросил о срочной помощи вертолетом.

До площадки, куда послали вертолет, нужно было добираться часа полтора, и Воронов, отказавшись от помощи своих солдат и рассредоточив их в боевой порядок, взвалил на себя беспомощное тело Савелия и двинулся к месту встречи.

Измученные от постоянного напряжения, уставшие и голодные, они двигались очень медленно. Капитан из последних сил тащил Савелия, но на все просьбы старшего сержанта Давиденко, здоровенного украинцам поменяться с ним ношами (старший сержант нес ручной пулемет, казавшийся в его руках игрушечным) получал категорический отказ. Он сам хотел нести своего «братишку».

До встречи с вертолетом оставалось полчаса пути, когда старший сержант, шедший впереди, неожиданно вскрикнул: «Духи!» — и тут же открыл яростный огонь из своего пулемета прямо с рук.

На какое-то мгновение этот огонь заставил душманов прижаться к скалам и дал возможность их немногочисленной группе рассредоточиться дал обороны.

Капитан Воронов осторожно опустил Савелия на пушистый снег за каменным выступом, затем крикнул молодому солдату, совсем еще пацану:

— Акимов, автомат!

Тот бросил ему один из двух автоматов, висевших у него на плече, и они стали вести прицельный огонь по душманам. Позиция была очень невыгодной: они находились ниже душманов и хорошо просматривались.

Первым был убит старший сержант Давиденко, который не захотел прятаться, продолжая стрелять из пулемета до последнего, пока его не сразила вражеская очередь. Потом погиб Акимов вместе со своим наставником из Тулы, худощавым высоким парнем. Туляк ни разу не был ранен за два года службы в Афганистане. У него была странная фамилия — Негремный. Он был настолько худым, что даже отшучивался: «Меня пуля не берет потому, что попасть в меня трудно — худой больно». И действительно, погиб он не от пули: их вдвоем, вместе с его подопечным, парнишкой из Омска, убило гранатой.

Не прекращая ни на минуту своего огня. Воронов видел, как погиб веселый парень из Москвы, который очень любил стихи и писал сам. Почти все свободное время он отдавал им, и часто его можно было увидеть с блокнотом в руках. Поэта многие любили, но самым большим его другом был Саша, который и сейчас находился рядом с ним. По иронии судьбы у Саши отчество было Сергеевич, и его то ли за то, что он был тезкой великого поэта, то ли за то, что знал многие его произведения наизусть, однополчане прозвали Пушкиным. Скорее всего, ребят и сблизила любовь к поэзии. Когда Александр увидел гибель своего друга, он вскочил во весь рост, сорвал с пояса гранату:

— Ну, гады, ловите! — крикнул он и бросил ее в сторону «духов».

Граната разорвалась прямо среди трех душманов, и все они были убиты.

Стало тихо вокруг. И вдруг в этой неправдоподобной после оглушительного боя тишине раздалась короткая очередь, которая прошила грудь тезки великого поэта. Он с удивлением посмотрел на свою раненую грудь, потом перевел взгляд на друга и тихо сказал:

— Окончен бал, погасли свечи! — Он сумел даже повернуться к капитану, чтобы добавить что-то, но не успел.

Упал солдат на друга, словно решив прикрыть его своим телом.

Капитан простонал в бессильной злобе от непоправимой утраты и прицелился в молодого «духа» в чалме, который, вероятно, думал, что все кончилось для него благополучно, он остался в живых. Автомат Воронова выпустил очень короткую очередь и тут же захлебнулся: кончились патроны, но этих пуль хватило — из-за утеса вывалилось тело молодого душмана и скатилось по склону.

Выждав на всякий случай несколько минут, Воронов накинул свою фуражку на ствол автомата и высунул из-за укрытия — выстрелов не последовало. Он прислушался, но вокруг стояла звенящая тишина.

Поняв, что никого, кроме них с Савелием, не осталось в живых. Воронов решил подняться на ноги, но острая боль в плече несколько охладила его пыл. Только сейчас, когда напряжение, вызванное боем, спало, он заметил, что ранен. Кое-как стянув плечо остатками бинтов, Воронов, пересиливая боль, встал и обошел тела своих солдата может кто еще живой, но все были мертвы. С трудом, стискивая от боли зубы, Воронов поднял Савелия, закинул его руки к себе на плечи, подхватил единственный заряженный патронами автомат и двинулся вперед, шатаясь из стороны в стороны и еле двигая ноги.

Пот заливал его лицо, насквозь промокла форма, несмотря на то, что стояла минусовая температура. Неожиданно у него потемнело в глазах, и ему показалось, что наступила ночь, но когда Воронов остановился и немного перевел дух, то яркий свет от белого снега брызнул ему в глаза. Капитан понял, что с Савелием на плечах он опоздает на встречу с вертолетом. В этот момент друг очнулся и громко простонал.

— Потерпи, братишка, потерпи. Скоро «вертушка» прилетит за нами!

— А если не при… летит? — прошептал Савелий.

— Если не прилетит, то я их маму… — Воронов вдруг споткнулся и едва не выронил Савелия на острые камни, но сам разодрал правое колено. — А, черт! — выругался он и осторожно опустил Савелия на снег. Потом сунул в его пересохшие от высокой температуры губы пригоршню чистого снега:

— Ты полежи здесь чуток, а я осмотрюсь: может быть, они прилетели уже. Это тебе, на всякий случай, — проговорил он и сунул в руки Савелия автомат. Затем медленно, оглядываясь по сторонам, пошел в сторону вертолетной площадки.

Не отошел он и ста метров, как что-то заставило его остановиться, словно кто-то схватил его за плечо. Поворачиваясь, он наступил на предательски торчащий под снегом камешек и опрокинулся на спину, пытаясь ухватиться руками за скользкие выступы.

Последнее, что успел увидеть капитан, цепляясь из последних сил за острый край скалы, оказавшийся камнем, что Савелия окружили трое душманов. В этот момент камень развернулся, и Воронов сорвался вниз, пролетел метра три и наверняка бы разбился насмерть, если бы не густой кустарник, смягчивший его падение на спину.

Савелий очнулся потому, что в его лицо попал небольшой камешек. С трудом разлепив глаза, он увидел перед собой ржавших душманов. Один из них приготовился бросить в него еще один камень. Савелий сжал руку и вдруг почувствовал, что держит автомат. Не задумываясь ни секунды, он вскинул его, и очередь, разорвавшая тишину, далеким эхом отозвавшись среди скал, оборвала жизнь одному из «духов».

Не успело его тело коснуться земли, как второй душман поднял ногу в кованом сапоге и ударил Савелия в лицо.

Когда Говорков пришел в сознание, то услышал отрывистую, гортанную речь и почти сразу все вспомнил. Плен!?? Он попал в плен!

Не открывал глаз, Савелий мысленно прощупал каждую свою мышцу, пытаясь понять, в каком состоянии находится его тело. Как ни странно, ею ноги и руки не были связаны: вероятно, душманы поняли, что в таком состоянии человек вряд ли попытается чтолибо предпринять.

То ли экстремальная оптация, в которой он оказался, сыграла роль, то ли времени уже много прошло, но раны его почти не беспокоили. Неожиданно он почувствовал какой-то противный запах, исходивший от его груди. Неужели загнили раны? Сквозь прикрытые ресницы Савелий скосил глаза на грудь и с удовлетворением отметил, что он умело и туго перебинтован, а из-под бинтов торчат какие-то травы. Вероятно, они и издавали этот запах.

Интересно, для чего он понадобился душманам, если они даже перебинтовали его? Откуда такая забота к тому, кто на их глазах убил их соотечественника?

Савелий незаметно приоткрыл глаза, рядом никого не было. Он осмотрелся: небольшие, но аккуратные деревянные строения, метрах в десяти стояло несколько человек. Среди них он увидел людей в чалмах и с автоматами на плечах, а также нескольких офицеров. Один из офицеров, звания которого Савелий не рассмотрел, к его удивлению, был американцем.