У каждого свой путь(СИ).Тетралогия

Глава 4

Первым, на кого наткнулась Марина, спустившись с гор, был полковник Горчаков. Он стоял у въезда на территорию гарнизона. Уже по его лицу женщина поняла — случилось что-то очень серьезное. Леонид Григорьевич молча, не здороваясь, схватил ее за руку и потащил за собой. Степанова еле переставляла ноги от усталости. Он обернулся, почувствовав заметное сопротивление:

— Быстрее, Марина! Нас вертушка ждет!

Она созналась:

— Я не могу быстрее, вымоталась…

Полковник изумленно взглянул на нее:

— Ты же пленных освободила трое суток назад и могла бы отоспаться!

Она устало зевнула и спросила:

— А снайпера кто бы стал гонять? Замполит Жданович попросил помочь. Я два дня охотилась, а ночью тоже не уснешь! Знают, что баба, старшие офицеры откровенно липнут…

Горчаков почувствовал, как в груди закипает бешенство. Очень тихо спросил:

— Кто?

Она откровенно сказала, не догадываясь о чувствах начальника:

— Сам Заречный покоя не давал…

Он резко остановился. Каким-то напряженным голосом выдохнул:

— И что ты?..

Марина не заметила этого напряжения из-за усталости:

— Ночевать пришлось между камней. Какой это сон? Продрогла. Сейчас ломает. Похоже простыла…

Споткнулась, едва не упав. Горчаков облегченно вздохнул и неожиданно подхватил ее на руки, крепко прижав к себе:

— Спи. Я тебя донесу. Поговорим через пару часов.

Руки полковника оказались сильными. Уставшей Маринке не захотелось возражать. Она привалилась щекой к его плечу, не чувствуя колючих звездочек, впившихся в кожу и погрузилась в сон. Горчаков внес ее в ожидавший вертолет под удивленным взглядом летчиков, но не положил и не разбудил. Сел и усадил женщину к себе на колени, обнимая за талию и плечи. Лбом она упиралась в его шею, теплое дыхание билось в открытый ворот бушлата. Ее автомат больно впился в бок, но Горчаков не стал его поправлять, боясь разбудить Марину. Ему было так хорошо сейчас. Он чувствовал тепло ее кожи сквозь маску и от радости часто дышал. Вертушка взмыла и понеслась в Кабул.

Руки затекли, ноги тоже, но полковник был счастлив. Степанова спала на его руках, чуть посапывая. Он чуть наклонил голову, вглядываясь в ее лицо. Сквозь прорези в маске были видны круги под глазами и бледная, потрескавшаяся кожа губ. Когда вертолет стал снижаться, Леонид Григорьевич наклонился и осторожно коснулся губами ее губ. Марина сквозь сон почувствовала что-то необычное и заставила себя проснуться. Подняла голову. Удивленно уставилась в лицо полковника:

— Леонид Григорьевич, что же вы меня на руках держите? Могли бы куда-то в углу усадить или положить…

И замолчала замирая, увидев совсем рядом такие же серые глаза, как у Кости. Раньше она почему-то не замечала этого сходства из-за очков, которых сейчас на полковнике не было. Они смотрели друг другу в глаза, не отрываясь, не в силах отвести взгляда. Она вдруг увидела в его глазах любовь. Открытие ошеломило женщину. Вертушка вздрогнула в последний раз, окончательно зацепившись шасси за бетон и гул винтов начал затихать. Маринка вскочила с колен полковника, как ошпаренная, чувствуя, как горит под маской лицо. Он не успел задержать, лишь вскочил на ноги, глядя вслед.

Не дожидаясь штурмана, Степанова открыла дверцу и сбросила короткую лесенку. Сбежала вниз в два прыжка и остановилась под пронизывающим ветром, вспомнив, что не знает, зачем ее сюда привезли. Она даже не знала, что это за город. Горчаков выбрался следом. Пару секунд смотрел на нее, озирающуюся в ночи, из освещенного проема вертолета. Он твердо знал, что женщина догадалась о его чувствах. Спустился и сказал:

— Пошли…

Оба молчали, шагая к расположившемуся неподалеку гарнизону. Полковник чувствовал себя весьма глупо и даже о предстоящем задании забыл на время. Он вдруг понял, что больше не в силах сдерживать себя. Марина тоже растерялась — этот мужчина задел ее душу, может и не так сильно, как Костя Силаев, но задел этим сходством в глазах. Горчаков пропустил ее в штабное здание, распахнув дверь. Провел по пустынному коридору и подведя к серой двери, сообщил:

— Извини, но нам придется провести эту ночь в одной комнате… Утром я сообщу тебе все. Еду должны были принести. Наверняка уже остыла. Жаль!

Она кивнула и прошла в длинную пустую комнату. Сердце билось, как сумасшедшее. Оба молчали, стоя по разные стороны от двери и не решались посмотреть друг на друга. По стенам, напротив друг друга, стояли две кровати. Их разделял стол и железная печка с выведенной в крышу трубой. В ней тлели угли и в комнате было очень тепло. Маринка мысленно пожалела, что между койками нет капитальной стены. Полковник неуверенно предложил:

— Помыться с дороги не хочешь? Сегодня здесь банный день был. Я просил оставить воды для тебя…

Она вздохнула. Усталость усталостью, но помыться — святое дело:

— Не плохо бы. Заросла грязью за десять дней. Каждый раз боюсь — вшей бы не поймать! Иначе брюшной тиф обеспечен…

— Тогда идем, я провожу. — Заметил, как она быстро вскинула лицо и подозрительно взглянула, стаскивая маску. Попытался успокоить: — Посторожу снаружи…

Баня уже остыла, но все равно можно было помыться. Степанова прежде перестирала одежду и прополоскала ее. Затем быстро вымылась, пожалев мерзнущего снаружи полковника, хотя ей очень хотелось посидеть в тепле и понежиться. Выбралась из бани с мокрым бельем в руках:

— Еще и постирать успела! Спасибо, Леонид Григорьевич!

Горчаков передернул плечами от холода и ничего не ответил.

Вернулись в комнату при штабе. Оба быстро поели. Марина попросила:

— Леонид Григорьевич, не могли бы вы отвернуться, пока я разденусь? Не хочется в брюках спать…

Он выполнил просьбу и минуты две сидел, вперившись взглядом в стену. За спиной раздавалось шуршание и чуть слышное звяканье ремня. Затем послышался облегченный вздох и голос:

— Можете поворачиваться.

Горчаков обернулся: Степанова лежала на кровати, положив руки поверх одеяла. На ней осталось нательное мужское белье. Голубые рукава рубахи ярко выделялись на фоне темно-синего одеяла. Взгляд женщины был странным и показался мрачным. Она словно изучала его. Полковник поспешил выключить свет, так как почувствовал, еще минута и он подойдет к ней. Переломил себя. Быстро разделся и нырнул под одеяло. Поворочался, устраиваясь поудобнее и затих. Прошло минут пять. Оба не спали, хотя старались не шевелиться. Леонид Григорьевич все еще чувствовал женское тело на руках, а в памяти Марины вновь и вновь всплывали такие родные глаза совсем близко. Она не выдержала:

— Леонид Григорьевич, вы спите?

Он хрипло ответил:

— Нет пока. Ты что-то хочешь спросить?

Вместо ответа раздалось шуршание, шлепанье босых ног, а затем по его лицу робко пробежали жесткие ладони, скользнули на плечи и замерли, словно испугавшись своей смелости. Он с замирающим сердцем приподнял одеяло, подвинувшись к стене и она прильнула к нему. Замерла на какое-то время, словно привыкая. Он хрипло заговорил:

— Марина…

Но ее губы не дали продолжить. Сильные руки обвились вокруг шеи Горчакова, грозя задушить, пальцы ерошили волосы на затылке. Вся ее дикая тоска вырвалась наружу в этот шквал страсти. Полковник был ошеломлен таким стремительным натиском и не двигался. Она чуть приподнялась и стащила тельник с себя. Решительно взялась за его тельняшку и легко сдернула ее. Секунду смотрела в темноте на худощавое крепкое тело. Маленькие ладони с силой гладили его обнаженную грудь. Она прижалась к нему всем телом. Ее грудь касалась его. Горчаков обмер. Он судорожно вздохнул между поцелуями, легко повернулся и навалился сверху, не отпуская ее губ ни на секунду…

Примерно через час она отстранилась и начала вставать. Он попытался удержать и вновь притянул к себе. Ее тело сопротивлялось: