Малое прекрасно. Экономика для человека. Карта для заблудившихся.

Поэтому стоит разобраться, какой в технике прок. Она значительно снижает бремя некоторых видов работ, но при этом увеличивает бремя других. Современная технология разделалась с искусной, продуктивной работой человеческих рук в контакте с природными материалами. В продвинутом индустриальном обществе такая работа стала чрезвычайно редкой, а обеспечить себе достойную жизнь, занимаясь такой работой, стало практически невозможно.

Быть может, этим в большой степени и объясняются неврозы современного общества, ибо ничто так не мило человеку — которого Фома Аквинский называл существом с мозгами и руками — как творческая, полезная, продуктивная работа с использованием и рук и мозгов. Сегодня только состоятельный человек может позволить себе это простое удовольствие, эту великую роскошь: ему нужно помещение и хорошие инструменты, ему очень повезет, если он найдет хорошего учителя и достаточно свободного времени на учебу и наработку навыка. Получается, что он должен быть достаточно богат и не нуждаться в работе, ибо число работ, удовлетворительных в этих отношениях, действительно очень невелико.

Покажу на примере, насколько современная технология узурпировала работу человеческих рук. Зададимся вопросом, сколько «совокупного времени общества» — то есть всего времени, что есть у всех нас, по двадцать четыре часа в день на каждого — действительно используется в реальном производстве. Чуть меньше половины всего населения нашей страны, как говорится, заняты, и около одной трети из этого числа — настоящие производители в сельском хозяйстве, строительстве и промышленности. Я действительно имею в виду только настоящих производителей, а не людей, говорящих другим людям, что делать, или считающих прошлое, или планирующих на будущее, или распределяющих то, что произведено другими людьми. Другими словами, чуть меньше одной шестой всего населения заняты реальным производством. В среднем каждый из них кормит кроме себя пятеро других, из которых двое заняты чем-то помимо реального производства, а трое не заняты. Далее: полностью занятый человек, за вычетом праздников, больничных, прогулов, проводит около одной пятой своего общего времени на работе. Из этого следует, что доля «совокупного времени общества», затрачиваемая на реальное производство — в узком смысле, в котором я использую этот термин — составляет около одной пятой от одной третьей от одной второй, то есть 3,5 процента. Остальные 96,5 процентов «совокупного времени общества» тратится на что-то еще, включая сон, еду, телевизор, работу, которая напрямую ничего не производит, или просто более или менее сносное времяпрепровождение.

Эти расчеты не следует воспринимать слишком буквально, но они совершенно адекватно показывают, чего мы добились при помощи технологии. Она сократила количество времени, непосредственно затрачиваемого на реальное производство, до столь незначительного процента от совокупного времени общества, что настоящая работа теряет истинный вес, не говоря уже о престиже. Поэтому не удивительно, что престиж достается тем, кто помогает заполнить оставшиеся 96,5 процентов совокупного времени общества. Это в основном те, кто нас развлекает, а также те, кто применяет на практике закон Паркинсона [72]. Социологи могли бы проверить такую гипотезу: «В современном индустриальном обществе престиж человека обратно пропорционален его близости к реальному производству».

На это есть еще одна причина. С концентрацией продуктивного времени в 3,5 процентах совокупного времени общества работа перестала приносить работнику всякое удовольствие и удовлетворение. Почти все реальное производство превратилось в нечеловеческую рутину, которая не обогащает человека, а опустошает его. Как было сказано, «заводы делают мертвую материю красивой, а людей — безобразными».

Поэтому не будет преувеличением сказать, что современная технология украла у человека самую приятную работу — творческую, полезную работу для рук и мозгов, и дала взамен много фрагментарной работы, большая часть которой человеку вообще не по душе. Технология засадила массу людей за работу, которая, если она вообще продуктивна, продуктивна в непрямом или каком-то «опосредованном» виде, и большая часть такой работы была бы вообще не нужна при менее современных технологиях. Похоже, Карл Маркс предвидел многое из этого, когда писал: «Они хотят, чтобы производились только полезные вещи, но забывают, что производство слишком большого количества полезных вещей выливается в слишком большое количество бесполезных людей», к чему можно добавить: особенно когда процесс производства безрадостен и скучен. Все это подтверждает наше подозрение, что, развиваясь, современная технология становится все менее человечной, поэтому нам не мешало бы остановиться и пересмотреть свои цели.

Мы накопили огромное количество новых знаний, обладаем чудесными научными методами их дальнейшего умножения и обширным опытом в их применении. Все эти знания в некотором смысле истинны. Эти истинные знания сами по себе не обрекает нас на технологию гигантизма, сверхзвуковых скоростей, насилия и устранения человеческого удовольствия от работы. Мы использовали наши знания только одним из возможных способов, причем, как сегодня становится все более заметно, способом немудрым и разрушительным.

Как я показал, в нашем обществе по-настоящему продуктивное рабочее время уже сократилось до примерно 3,5 процентов совокупного времени общества, и все развитие современных технологий направлено на его дальнейшее сокращение, асимптотически [73] до нуля. Представьте себе, что мы поставили противоположную цель — увеличить его в шесть раз до примерно 20 процентов, чтобы 20 процентов совокупного времени общества использовалось на действительно продуктивную работу с использованием рук, головы и, естественно, отличных инструментов. Невероятная мысль! Тогда нашлась бы работа даже для детей и стариков. При шестикратном снижении продуктивности мы бы производили то же самое количество товаров, что и сегодня. На любую работу нашлось бы в шесть раз больше времени — достаточно, чтобы выполнить ее размеренно и с удовольствием, произвести по-настоящему качественные предметы и даже украсить их. Только подумайте о терапевтическом эффекте настоящей работы, об ее образовательной ценности. Никто бы тогда не стал продевать срок обучения в школе или понижать возраст выхода на пенсию с целью вытеснить людей с рынка рабочей силы. Помощь каждого была бы уместна. Достоянием каждого стала бы редчайшая сегодня привилегия — возможность, задействуя руки и голову, выполнять полезную, творческую работу в удобное для себя время, в своем темпе, и с отличными инструментами. Значит ли это, что нам пришлось бы намного больше работать? Нет, люди, которые так работают, не знают различия между работой и досугом. За исключением сна, еды и иногда безделья, они всегда занимаются чем-то приятным и продуктивным. Многие работы для «нахлебников» просто исчезли бы; оставлю на откуп читателю определить их. Стали бы не нужны бездумные развлечения и другие наркотики и, несомненно, люди намного меньше болели бы.

Могут возразить, что это романтичная, утопичная мечта. Согласен. Вот уклад современного индустриального общества не романтичен и уж конечно не утопичен, ибо мы все ему свидетели. Но он очень серьезно болен, без шансов выжить. Мы, черт побери, должны набраться смелости мечтать, если хотим выжить и дать своим детям шанс на выживание. Три кризиса, о которых я говорил, не исчезнут, если мы будем продолжать жить, как раньше. Все будет лишь ухудшаться и закончится катастрофой, если мы не создадим новый образ жизни, учитывающий истинные потребности человеческой натуры, обеспечивающий здоровье живой природы вокруг нас и вписывающийся в запасы мировых ресурсов.

Это действительно непросто, и не потому, что невозможно вообразить новый образ жизни, который бы отвечал этим требованиям, но потому, что современное общество потребления похоже на наркомана, который, как бы плохо ему ни было, никак не может слезть с иглы. Что бы там ни говорили, большинство самых серьезных проблем современности порождаются богатыми странами, а вовсе не бедными.