Социализм. Экономический и социологический анализ

Свойственная первоначальному христианству идея близкого избавления постепенно преображалась в концепцию Страшного Суда, которая лежит в основе всех церковных движений, имевших сколь нибудь долгую жизнь. Бок о бок с этим преображением шло полное преобразование христианских правил жизни. Ожидание Царства Божия больше не могло служить основой поведения. Когда церковные братства начали приспосабливаться к долгой земной жизни, им пришлось отказаться от требований, чтобы прихожане воздерживались от труда и посвящали себя целиком созерцательной жизни в ожидании Царства Божия. Им не только пришлось терпеть участие их братии в трудах этого мира, но даже поощрять их к труду, поскольку в ином случае были бы разрушены условия для существования религий.

Вот так христианству, которое начало с полного безразличия ко всем общественным обстоятельствам, пришлось практически узаконить общественный порядок разлагавшейся Римской империи -- раз уж процесс приспособления церкви к этим порядкам начался.

Ошибкой является разговор о социальном учении первоначального христианства. Исторический Христос и его учение, как они представлены в старейших памятниках Нового Завета, вполне безразличны ко всем общественным обстоятельствам. Не то чтобы Христос не давал резкой критики существовавшего положения вещей, но он не считал стоящим делом рассмотрение того, как можно улучшить дела, а может быть, и вовсе не думал об этом. У Него Божьи заботы. Он установит свое славное и беспорочное Царство, и время это близко. Никто не знал, на что будет похоже это Царство, но одно было определенным: жизнь в нем будет беззаботной. Иисус опускает все малые детали, да они и не были важны; иудеи в его время не сомневались в том, что жизнь в Царстве Божием будет восхитительной. Пророки это предсказывали, и их слова продолжали жить в умах людей, образуя самое существо их религиозного мышления.

Ожидание того, что Господь, когда придет время, сам все. преобразует, а также обращение всех действий и мыслей к будущему Царству Божию делают учение Иисуса чисто отрицательным. Он отрицает все существующее, не предлагая ничего взамен. Он доходит до разрушения всех существующих общественных связей. Ученик должен быть не просто безразличным к собственной жизни, воздерживающимся от всякой работы и избавившимся от всякой собственности. Не может быть учеником Христа тот, кто "не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а при том и самой жизни своей" [403*]. Иисус презирает мирские законы Римской империи и предписания иудейского закона. Он способен переносить их в силу полного безразличия, как нечто только временно полезное, но не потому, что признает их истинную ценность. Его рвение в разрушении общественных связей безгранично. Побудительной силой этой чистоты и мощи полного отрицания является экстатическое вдохновение и энтузиастическая надежда на новый мир. Отсюда его страстные нападки на все существующее. Позволительно все разрушить, поскольку Бог в его всемогуществе заново создаст строительный камень для будущего порядка. Нет нужды уточнять, что же именно может быть перенесено из старой жизни в новую, потому что новый порядок возникнет без человеческого участия. Поэтому он и не требует от своих последователей никакой системы этики, никакого определенного позитивно-созидательного поведения. Лишь одна вера, и ничего кроме веры, надежды и упования -- вот все, что требуется. Не нужно вклада для созидания будущего -- это обеспечит сам Господь. В современности отчетливейшей параллелью к этой установке первоначального христианства на полное отрицание является большевизм. Большевики также хотят разрушить все существующее, поскольку они рассматривают все как безнадежно дурное. Но у них есть некие идеи, пусть неопределенные и противоречивые, об общественном строе будущего. Они требуют от своих последователей не только разрушения всего, что есть, но также и определенной линии поведения по отношению к будущему Царству, о котором они столько мечтали. В этом отношении учение Иисуса есть более полное отрицание [404*].

Иисус не был социальным реформатором. Его учение было неприложимо к земной жизни, и его наставления ученикам имели значение только в свете непосредственной цели -- ждать Господа, препоясавши чресла и возжегши светильники, "дабы, когда придет и постучит, тотчас отворить ему" [405*]. Именно это и обеспечило христианству триумфальное шествие по миру. Будучи безразличным к любой общественной системе, оно прошло сквозь века и не было разрушено грандиозными социальными революциями. Только по этой причине оно смогло быть религией римских императоров и англосаксонских предпринимателей, африканских негров и европейских германцев, феодальных властителей средневековья и современных промышленных рабочих. Каждая эпоха и каждая партия могли почерпнуть здесь, что хотели, поскольку ничто не привязывало христианство к определенной общественной системе.

Каждая эпоха находила в Евангелиях то, что искала, и не замечала того, чего не хотела видеть. Лучше всего это видно на примере того, какое чрезвычайное значение многие века церковная мораль уделяла учению о ростовщичестве. [406*] Требования к ученикам Христа в Евангелиях и других текстах Нового Завета очень далеки от идеи отказа от процента на отданный в ссуду капитал. Каноническое запрещение процента есть порождение средневекового учения об обществе и торговле, и первоначально оно не имело ничего общего с христианством и его учением. [345] Моральное осуждение процента и запрещение ростовщичества предшествовали христианству. Позаимствованные у писателей и законодателей античности, они приобрели актуальность по мере обострения борьбы между аграриями, с одной стороны, и поднимающимися купцами и ремесленниками -- с другой. Только в это время начали поддерживать эти запреты цитатами из Святого Писания. Взимание процента осуждалось не потому, что так требовало христианство. Скорее, в силу общественного негодования люди старались вычитать в христианских писаниях осуждение ростовщичества. Новый Завет сначала показался бесполезным для этой цели, и соответственно обратились к Ветхому. Столетиями никому и в голову не приходило привести хоть один отрывок из Нового Завета в поддержку запрета. Это длилось до тех пор, пока схоластическое искусство толкования не преуспело в вычитывании всего нужного в одном часто цитировавшемся месте Евангелия от Луки, и, таким образом. Евангелие стало оружием против ростовщичества [407*]. Это произошло на исходе XII века. Впервые в декреталиях папы Урбана III указанный отрывок был приведен как подтверждение запрета ростовщической прибыли. [408*] [346] Но то, значение, которое придали словам Луки, было, конечно, совершенно невозможно защитить: отрывок, конечно же, не касается взимания процента. Вполне возможно, что в контексте Μηδεν απιζοωτες [347] может значить "не рассчитывать на возврат данного в долг". Или, что более вероятно: "Следует давать в долг не только богатым, которые смогут когда-нибудь дать тебе в долг, но также тому, кто не сможет никогда, бедняку. [409*]

Значение, которое придавалось этому отрывку, резко контрастирует с тем невниманием, которое проявляют к этой теме запреты и повеления других Евангелий. Средневековая церковь намеревалась довести запрет на ростовщичество до логического предела, но она же упрямо пренебрегала тем, чтобы затратить хоть долю той же энергии на исполнение многих ясных и недвусмысленных предписаний Евангелий. В той же главе Евангелия от Луки другие вещи запрещаются или предписываются в точных и ясных словах. [349] Но церковь никогда всерьез не пыталась, например, запретить ограбленным требовать назад свое добро, не запрещала сопротивление грабежу, не пыталась заклеймить как нехристианский акт осуждения. Такие предписания Нагорной проповеди, как не заботиться о еде и питье, точно так же никогда никто не пытался навязывать верующим [410*]. [350]